Слово изгой встречается в ст. 1 древнейших кратких и пространных списков Русской правды. Установляя размер вознаграждения за убийство, Правда назначает 40 гривен за голову русина, гридина, купчины, ябетника, мечника, изгоя и словенина.
Отсюда такой вывод: изгоями называется некоторый класс людей, который с точки зрения уголовного права ничем не отличается от остального населения и приравнен даже к служилым людям, каковы: гриди и мечники.
Другое известие об изгоях находим в Церковном уставе новгородского князя Всеволода (1125 – 1136), где читаем:
“А се церковныа люди: игумен, игуменьа, поп, диакон и дети их; а кто в крылосе: попадья, чернец, черница, проскурница, паломник, свещегас, стороник, слепец, хромец, вдовица, пущеник, задушный человек; изгои трои: попов сын, грамоте не умеет, холоп, ис холопьства выкупится, купец одолжает; а се и четвертое изгойство и к себе приложим: аще князь осиротеет; монастыреве, болници, гостинници, странноприимници. То люди церковныа, богадельные. Или митрополит или епископ, тыи ведают между ими суд или обиду или кому прикажут”.
Из этого места следует, что есть несколько видов изгоев и что некоторые из них поставлены под особое покровительство церкви. Устав перечисляет четыре вида таких изгоев. Это перечисление дает возможность выяснить, кто именно разумелся в древнее время под изгоями.
Все четыре вида изгоев, отнесенных к церковным людям, имеют общий признак, соединяющий их в одну группу. Это бедные, жалкие люди, лишившиеся обыкновенных в их положении способов существования, а потому и нуждающиеся в особом покровительстве, которое и дает церковь.
Что таков несостоятельный купец и неграмотный попов сын, не имеющий возможности продолжать деятельность своего отца, это совершенно ясно. В таком же положении и сирота-князь; чтобы убедиться в этом, надо только припомнить господствовавшую в княжеских отношениях беспощадную политику захватов, которая всего менее стеснялась правами князей-сирот.
Но почему отнесен сюда и человек, выкупившийся из холопства? По-видимому, его положение не ухудшилось, а только улучшилось. С точки зрения права оно действительно улучшилось: холоп стал свободным.
Но если взять положение вольноотпущенного с материальной стороны, оно, если и не всегда, то весьма обыкновенно ухудшалось при этом. Если господа брали большой выкуп за свободу, а это нередко случалось, то выкупившийся холоп оказывался без всяких средств существования.
Итак, изгой есть специальное наименование для людей, находящихся в бедственном положении. Отдельных видов таких людей может быть очень много. Всеволодов устав, перечислив три вида, прибавляет к ним еще четвертый, новый.
Но слово изгой может быть применено и вообще для обозначения низшего разряда людей, смердов, крестьян. Именно в таком смысле, кажется нам, употребляется оно иногда в княжеских жалованных грамотах. Князья, даря монастырям деревни и села, говорят, что они дарят их “со изгои” (Доп. к АИ. I. № 4. 1150).
Это значит, что князь, одаряя монастырь своей землей, передает ему и те участки, которые сданы были крестьянам. С момента пожалования крестьяне сидят уже не на княжеской земле, а на монастырской и становятся, таким образом, в обязательные отношения к монастырю.
В московских грамотах XIV века крестьяне называются не изгоями, а сиротами (АЭ. I. №№ 5, 7; Доп. к АИ. I. № 9). Этот новый термин очень близко передает смысл более старинного термина, изгои.
Что касается этимологии слова, то предлагаемое г-ном Микутским (Арх. ист.-юрид. свед. Т.П. Половина 2. 1854) сближение с латышским глаголом izi – иду, izgois – вышедший представляется нам весьма вероятным.
Первоначально слово изгой могло обозначать выкупившихся холопов, как вышедших из холопства, а затем, по аналогии жалкого положения, могло быть перенесено на несостоятельного купца и неграмотного попова сына. Всеволодов же устав еще более распространяет область применения этого слова, прилагая его к сиротам-князьям.
Изгойством еще в XV веке назывался выкуп (или выход), платимый холопом господину при выходе на свободу. Духовенство проводило такую мысль: выкуп, получаемый господином за свободу раба, не должен превышать той суммы, за которую господин сам приобрел раба. В наставлении духовнику о принятии кающихся читаем:
“Иже кто выкупается на свободу, то толикоже дасть на собе, коликоже дано на нем” (Рус. ист. б-ка. VI. 843).
Брать больший выкуп – великий грех, за который виновного ожидают вечные муки. В помянутом наставлении указывается такой путь к вечному спасению.
“Да аще хощеши, чадо, быти в жизни вечней, то первое, укажю ти: отверзися пьяньства, а не питья; отверзися объяденья, а не яствы; отверзися блуда, а не законныя женитвы… А еже еси имал прежде сего наклады или иное кое неправдою добывал, ли клеветою, ли мьздою неправедною, ли грабленьем… тоже все неправедное именье взврати тем, чье то было; аще ли не тем, к убогим то сторицею отдавати, краденое – десятерицею…
И се пакы горее всего емлющим изгойство на искупающихся от работы: не имут бо видети милости, не помиловавше равно себе сзданнаго рукою Божиею человека… Аще ли кто в неведении имал будет, ти хощеть избыти вечное мукы, да воротит опять тем, на нихже имал, и избудет вечныя мукы и жизни вечней причастник будет с всеми святыми” (842).
Первоначально, может быть, изгоями только и называли вышедших на волю холопов.
Сторонники родового быта и сторонники общины одинаково пользуются словом изгой для доказательства своих любимых теорий. И те, и другие согласны, что изгой означает существо, исключенное из союза, к которому он прежде принадлежал, а потому и умаленное в своих правах.
Но у первых таким союзом является род; изгой же – существо, отреченное от рода. Причина – преступление или безрассудность, отвага. Такой выкинутый из рода должен сделаться преступником, разбойником, грешником. Таково мнение Калачова (Арх. ист. и практ. свед. I. 1850).
Согласно с этим взглядом, вышеприведенное место “всего же есть горей изгойство взимати” он переводит так: “кто берет на себя изгойство, тот не тем поплатится”; тогда как оно значит: всего хуже брать выкуп.
У вторых изгой исключен из общины. Так у К.Аксакова. “Это был человек, – говорит он, – исключенный, или сам исключивший себя из общины или сословия” (Поли. собр. соч. I. C. 38).
Все это только догадки. По историческим же памятникам, изгой не имеет никакого отношения ни к роду, ни к общине; он не преступник и в правах не умален; наоборот, он поставлен под особое покровительство церкви, как человек бедный, жалкий.
