Судьбы Nantissement
Во Франции римское право водворилось гораздо раньше, чем в двух других рассматриваемых нами странах, и пустило наиболее глубокие корни, особенно на юге и в центре страны. Именно в процессе рецепции римского права и образовалось деление Франции на pays de droit écrit, область наибольшего господства римского права, и pays de droit cuntumier, где влияние римского права было несколько слабее[1].
Производный способ приобретения собственности на недвижимости потерпел в области действия римского права прежде всего то коренное изменение, что он перестал быть публичным. Nantissement пал на юге и в центре Франции, уступив место негласной римской традиции[2]. Получила полное действие и эвикция.
Но и на этом процесс изменений не остановился. Традиция заступила место национальной dessaisine-saisine. Но как dessaisine-saisine ко времени влияния римского права была отвлеченной операцией, так и римская традиция. И не стоило многих усилий, чтобы эти отвлеченности заменить новыми, еще более отвлеченными. Это и произошло.
Постепенно традиция превращалась в одну только оговорку, помещаемую в личном договоре о приобретении недвижимости, – превратилась в clause de dessaisine-saisine. Верность оборота не проигрывала от того больше, чем от традиции, а хлопоты по традиции сберегались.
К этой оговорке иногда присоединялась в договоре купли оговорка о constitutum possessorium или о прекарии – clause de constitue, clause de précaire. А когда оговорки вошли в обычай, их стали просто подразумевать молчаливо и везде там, где их пропускали.
И вот уже Domat[3] подразумевает la clause de précaire в договоре купли и там, где она не выражена, а о купле говорит, что она “transfere la propriété”, что она “renferme le consentement du vendeur que l’acheteur se mette en possession”. Такому течению юридической мысли содействовало и вновь народившееся научное течение естественного права.
Гроций и Пуффендорф с точки зрения естественного права проповедовали правильность перехода собственности путем простого соглашения. Эта идея проникла и в некоторые coutumes, например coutume de Châlons, которые признавали, что, по крайней мере, недвижимости-аллоды могут быть передаваемы в собственность приобретателю путем простого соглашения отчуждателя.
Этому господствующему течению уже не могли противиться отдельные личности, хотевшие стоять на строго римской точке зрения, как, например, Pothier[4]. И Code civil не оставалось ничего иного, как провозгласить господствующее мнение (arts. 1138, 1583)[5]. Все это течение не затронуло лишь феодальные отношения.
Переход феодальных имений был действителен в отношении феодального господина только тогда, когда он сопровождался ensaisinement. Но последний уже не имел значения публицитета и не оказывал действия на отношения третьих лиц, а только на отношения сеньора и вассала[6].
Судьбы Engagement
Engagement, в свою очередь, потерпел под влиянием римского права коренные изменения. Мы уже видели раньше, как из этого института, через посредство прекария, образовалась рента. Но и рядом с рентой он продолжал еще существовать до времени. Под сильным влиянием римского права он выродился в две организации.
Суровый еngagement, или Mortgage, выродился в настоящую продажу с правом выкупа, а мягкий вид его, или Vifgage, – в римскую организацию-антихрезу. Публицитет установления института пал еще раньше, до перерождения. Практического значения, однако, эти выродки не имели. Все значение переходило издавна уже к ипотеке[7].
Судьбы французской ипотеки
Этот институт уже совершенно романизовался в странах писаного права[8].
1. Прежде всего ипотека стала там негласной и устанавливалась простым соглашением сторон. Nantissement пал[9].
Но развитие идеи пошло дальше. В то время как сначала требовалось хотя выражение воли для создания ипотеки специальной и генеральной, потом укоренился обычай вставлять в договор об обязательстве оговорку о генеральной ипотеке.
Со временем оговорка стала простой clause de style, и стали принимать ее подразумевающейся само собою даже там, где ее пропустили. Отсюда народился принцип: всякое обязательство само собою влечет генеральную ипотеку. Но для этого обязательство должно быть облечено в официальную форму.
Рядом с этим продолжением римской идеи шла другая ветвь образования, родственная. Именно, частный акт обязательства, сам по себе уже лишенный способности влечь ипотеку ipso jure, будучи явлен в суд и подтвержденный в суде должником или провозглашенный судом за подлинный, влечет впредь ипотеку.
Но суд не творит тут ипотеки, он только провозглашает ипотеку, содержавшуюся в частном акте[10]. После же признания генеральной ипотеки, вытекающей из судебного акта или явленного акта, было недалеко и до признания генеральной ипотеки за приговором суда всякого рода, если только приговор осуждает сторону к уплате денежной суммы[11].
Из римского права усвоены во Франции и законные генеральные привилегированные ипотеки, возникающие уже в силу самого закона[12].
2. Римское начало, что ипотека мыслима одинаково на недвижимости и движимости, тоже нашла себе применение в странах писаного права и в некоторых странах обычного права, но в общем слабое.
Именно, оно было ослаблено началом французского права: lеs meubles n’ont pas de suite par hypothèque; ипотека на движимость давала только право предпочтения, но не давала права преследования вещи кредитором в третьих руках. В большинстве же стран обычного права удержалось французское начало, по которому ипотека допускается только на недвижимость.
Сначала различались по своему действию генеральная и специальная ипотека. Первая давала в ограниченных пределах право преследования вещи и вовсе не давала права предпочтения. Вторая давала издавна оба правомочия. На рубеже XVI-XVII вв. оба вида ипотеки были уравнены по своему действию, так что в специальной ипотеке не было более решительно никакой надобности.
3. Осуществление ипотеки сохранилось национальное: недвижимость отчуждалась по требованию кредитора в порядке судебного экзекуционного производства[13].
Рента
Римское право не знало этого института; условия перестали ему благоприятствовать с развитием ипотеки, – и вот институт ренты под влиянием римского права начинает превращаться в ипотеку. Как мы уже знаем, рента издавна допускалась церковью только на землю; рента на лицо запрещалась как лихоимство, и была рента, по общему правилу, вечной, по исключению – пожизненной.
Но вот du Moulin первый допускает ренту на лицо, а в то же время провозглашает и ренту на землю за личный долг, которому недвижимость служит только обеспечением. Парижский парламент в 1557 г. подтвердил идею du Moulin о природе ренты. Церковь была бессильна в своих протестах. Реформированные coutumes примыкают к новой идее – и рента исчезает во Франции, превратившись в ипотеку[14].
Но в странах обычного права северо-востока Франции средневековая организация вочинно-ипотечного режима удержалась до самой революции.
[1] См. к настоящему очерку общие замечания у Viollet, стр. 17, 149, 604, 680, 731 и др.
[2] Viollet, 610.
[3] Domat. Lois civiles, part. I. liv. I. tit. 11. sect. 2 no 8.
[4] Pothier. Traité du droit de domaine de propriété no 245.
[5] Весь очерк процесса изложен у Viollet, 609-611.
[6] Viollet, 610.
[7] См. Viollet, 735–36.
[8] Яркую картину романизации представляет трактат Negusantius, Tractatus perutilis de pignoribus et hypothecis… in vico Bercariali. 1540.
[9] Viollet, 737, 38.
[10] Ordonnance de Villers-Cotterets, 1539.
[11] Ordonnance de Moulins, 1566.
[12] Ко всему сказанному см. Viollet, 741–44.
[13] См. к изложенному Viollet, 736–737, 740–745.
[14] См. ко всему изложенному Viollet, 682–83.
