Силу законов не должно измерять единым внутренним их достоинством, но способами исполнения.
Самый лучший образ управления, не имея исполнителей, не только не произведет никакого полезного действия, но по необходимости родит два весьма важных и столь редко законодателями измеряемых неудобства:
1) Недоверчивость и неуважение к правительству. В государстве, где нет добрых исполнителей, конечно, не может быть и просвещенных судей, внутренней изящности установлений. Народ рассуждает о вещах по внешнему их действию, и если действие сие будет ничтожно, ничем уверить его не можно, что ничтожество сие не от учреждений происходит, но от недостатка исполнения, ибо народ, считая себя всегда просвещенным, никогда не поймет, каким образом в миллионах нельзя найти известного числа людей способных.
2) Разрушив прежний вещей порядок, хотя несовершенный, но с привычками народными сообразный, если порядок вновь установленный не будет обеспечен разумом исполнителей, он по необходимости родит во всех классах народа тем важнейшее неустройство, что все, и самые обыкновенные, упущения ему приписаны будут.
Просвещение, честь и деньги суть стихии, входящие главным образом в состав доброго управления; без них никакие учреждения, никакие законы не могут иметь силы; словом, изящность законов есть всегда относительна к способам исполнения и им соразмерна.
Таковы суть общие начала всякой доброй системы монархического управления. Различия государств не делают в сем никакой разности, ибо начала сии все истекают из первого понятия правильной монархии, и нет, конечно и быть не может ни одной из них, которая бы могла обойтись без сих начал или присвоить другие, не переменяя самого существа своего.
Правление монархическое совершенное есть то, которое все сии общие признаки имеет во всем их пространстве и силе. Чем более правительство будет подходить к сему образцу, тем будет оно совершеннее.
Всякое правительство по необходимости обязано составить себе сей образец, дабы знать, куда ему должно склонять свои движения, чтоб иметь, так сказать, неподвижную точку направления; без сего все его планы могут быть подвержены великим ошибкам.
Чтоб сделать некоторую, хотя весьма слабую, в сем отношении попытку, составлена прилагаемая при сем табель под лит. А.[1]
Рассматривая сию табель, с первого взгляда представляются в ней все признаки доброго управления: сообразность с государственным законом, единство, двоякая ответственность, удобность применения по всем местным уважениям и единообразие в главных разделениях.
Следующие рассуждения послужат к вящему ее объяснению.
Общая система управления вмещает в себя четыре частные системы, из коих каждая составляет целое, и все, однако же, связаны между собою неразрывно. Управление волостное подчинено управлению уездному, уездное – губернскому, губернское – государственному.
Каждая часть управления имеет свойственную ей ответственность. Сравним ответственность суда с ответственностью полиции.
Три низших отделения полиции не могут иметь другой ответственности, как в точном исполнении данных им предписаний. Предписания сии нисходят к ним от одного другому; следовательно, и надзор не может иметь другого пути в своем действии. Начальник округи отвечает за состояние всех вверенных ему волостей; следовательно, если бы начальник какой-либо волости дозволил себе или нарушить данные ему предписания, или ввести распоряжения новые, им противные, начальник окружный по обязанности его всегда открыть может злоупотребление тремя средствами: 1) осмотром; 2) ревизией дел; 3) жалобами.
То же самое должно сказать и о прочих отделениях: они не могут вводить ничего нового и, следовательно, ответствуют только за точность исполнения.
Но ответственность министра полиции есть уже двоякая: он ответствует государю в точности исполнения устава полиции, т. е. тех правил или учреждений, кои на основании государственного закона сделаны и введены уже в употребление; но он отвечает известному законодательному сословию во всем том, что именем своим или именем государя вводит он нового в уставе полиции. Ибо сии новые учреждения должны быть сообразны с государственным законом, а сообразность сию никто не может удостоверить, кроме того, кому вверено охранение закона.
Есть два образа учредить сию ответственность к законодательному сословию: или внося наперед на утверждение его все распоряжения, вновь предполагаемые, или давая в них отчет по введении. Оба сии образа должны быть с точностию определены в государственном законе. Судя по различному существу каждой части, избирается тот или другой образ. Первый употребляется в экономии и суде, второй – в полиции, ибо в двух первых частях не столько скорость, сколь зрелое уважение всех обстоятельств потребно, но вторая вся состоит в быстром исполнении и часто требует мер скорых и стремительных. В одном только случае предпочесть в ней должно первый образ ответственности: когда требуется отменить закон государственный, уже существующий, и поставить на время или навсегда меру ему противную,[2] – обстоятельство, коего никто дозволить не может, кроме законодательного сословия.
Ответственность в суде должна быть двоякая[3]: в точном исполнении обрядов и в сообразности частных решений с законом. Выше было примечено, каким образом исполнительная власть, разделяя с законодательною право суда, слагает с себя сию последнюю ответственность. В самом деле, избранные от народа судьи под именем присяжных, производя важнейшую часть суда, тем самым поставляют себя в самое удобное положение охранять закон. Главному судье остается только наблюдать формы; но как формы сии в высшем суде могут быть двояки – одни приняты уже и утверждены употреблением, другие вновь вводятся, то и ответственность министра правосудия, подобно ответственности других министров, есть двоякая: государю – в охранении форм принятых, и законодательному сословию – во введении новых.
Из сего видно, что министр правосудия не может иметь другого наблюдения, как только над точным исполнением обрядов. Различие его действий от прочих министров состоит в том, что закон, на коем часть его основана, истекает не от власти исполнительной и не ею, а избранными от народа лицами оберегается в исполнении. Напротив, уставы или регламенты других частей, истекая от власти исполнительной и ею оберегаясь, подвергают их сугубому ответу.
Здесь приметить должно, что перенос судных дел от одной инстанции к другой не есть ответственность, ибо судья не может отвечать в том, что он так или иначе представляет себе вещи, спору подлежащие; он отвечает только в точном охранении форм и в чистоте своих намерений.
[1] Затем в черной рукописи было написано, но потом зачеркнуто следующее:
(Государственный закон
Я предполагаю, что существуют в государстве следующие статьи государственного закона:
1) все состояния государства, быв свободны, участвуют в известной мере во власти законодательной;
2) власть исполнительная вся принадлежит одному лицу, участвующему и утверждающему всякое законодательное действие;
3) есть общее мнение, оберегающее закон в исполнении его;
4) есть независимое сословие народа, коему исполнители ответствуют;
5) существует система законов гражданских и уголовных, принятая народом;
6) суд не лицом государя отправляется, но избранными от народа и им утвержденными исполнителями, кои сами суду подвержены быть могут;
7) все деяния управления публичны, исключая некоторого числа случаев определенных;
8) существует свобода тиснения в известных, с точностью определенных границах.
То, что называется государственным законом или конституциею, не есть закон писаный, но закон вещественный, не на бумаге, но в действии самом существующий. Он не столько состоит в установлениях государственных, сколько в вещественном разделении сил его на все состояния. Он поддерживается не столько видимыми сословиями, сколько навыками и духом народным; это есть физическое сложение, темперамент политического тела;
9) существует в народе довольная степень просвещения и обилие во всех способах исполнения законов.
Предположив существующими все сии установления, образ правления может быть следующий. См. табель А).
[2] Как, например, в Англии остановить действие Habeas corpus.
[3] Здесь должно привести на память то, что выше было постановлено о двух родах ответственности.
