Новое учреждение записки в крепостные книги предполагается распространить на все без исключения недвижимые имущества, которые должны подлежать сей записке непременно, по поводу всякого перехода прав собственности.
Посему и отмена права давности должна будет, по мысли составителей проекта, простираться на все вотчинные права, подлежащие записке. Это равнозначно совершенной отмене права давности для всех недвижимых имуществ, ибо все сии имущества, мало-помалу и в непродолжительном времени, должны будут войти в разряд прав, записанных в крепостную книгу.
Невозможно принять это мнение по следующим соображениям.
Давность, действию коей подлежат, за немногими исключениями, все права по имуществу, принадлежит к самым коренным и основным учреждениям нашего гражданского права.
Издревле при неопределительности формальных прав, на коих утверждалось поземельное у нас владение, и при отсутствии достоверных его титулов давность служила во многих случаях единственным способом к разрешению поземельных споров; а окончательное ее распространение на все дела, с установлением твердого десятилетнего срока, последовало в 1776 году, в виде милости государственной, по поводу заключения славного мира с турками.
Посему давность введена была законом в смысле благодетельного учреждения, и практическая польза его остается и доныне несомненной, именно для вотчинных прав и для поземельного владения.
В ней выражается справедливое уважение законодателя к действительному и спокойному старинному владению, хотя бы основные его титулы были неясны, неформальны, подвержены спору или вовсе затеряны и погибли, что при существующих условиях нашего быта нередко случается.
В этом смысле наше законодательство, отвечая общей для всех народов и законодательств гражданской потребности, удовлетворяло и особенной потребности, свойственной нашему быту и условиям нашей земли.
Несправедливо было бы полагать, что давность служит у нас обыкновенно к утверждению владений, образовавшихся незаконным путем, посредством насилия, захвата, присвоения чужой собственности.
На обширном пространстве русской земли издревле, наряду с формальными вотчинными правами, означенными в актах, где следует записанных и оплаченных, возникали и отчасти еще и теперь продолжают возникать владения, основанные на неполных и неформальных титулах, владения без актов, по простой передаче или по переходу без формального укрепления, наконец – владения, образовавшиеся хозяйственно, посредством поселения либо заимки и разработки пустых земель.
Такие владения, когда они продолжались бесспорно, всеми признаваемые в полной силе законной собственности, в течение давности, государственная власть признавала справедливым и полезным утверждать в полной силе собственности, чем прекращались дальнейшие споры, разрешение коих всегда сопряжено с проволочкой и затруднениями, по причине неясности вотчинных прав как той, так и другой стороны.
Итак, вообще, при нынешнем состоянии вотчинных прав и соединенных с ними владений не только нет основания считать давность бесполезным или вредным учреждением, но следует признать благодетельное практическое ее значение: с отменой давности все смутное и неясное в вотчинных правах наших не только не разъяснится, но придет еще в большее смешение, спокойные владения поколеблются и умножатся запутанные и продолжительные тяжбы о земле.
Отмену учреждения давности возможно было бы предположить в таком только случае, когда бы существующие вотчинные права приобрели у нас несомнительную и всеобщую твердость, ясность и определительность, – но от такого состояния мы весьма еще далеко. Предполагается вновь учреждаемой записке в крепостные книги придать бесповоротную силу, соединив с нею строгую поверку оснований и титулов прав собственности.
Но это ожидаемое в будущем и, во всяком случае, отдаленное и неверное улучшение невозможно ныне же предположить в действительности, ввиду этого ожидания заранее признать вполне достоверными все права, имеющие быть записанными в книгу, и ныне же отменить для них, т.е. для сих новых и неизвестных прав, действие давности. Это значило бы – жертвовать известным, старинным и изведанным на опыте учреждением ради учреждения неизвестного и еще не существующего.
Предполагаемый новый порядок первоначальной записки прав в крепостную книгу не представляет ручательств в достоверности и непреоборимости записываемых прав. С запискою соединяется поверка прав по документам, но поверка односторонняя, подверженная ошибкам и случайностям, основанная на справках, кои могут быть неполны и ошибочны, а ошибки в сем деле тем возможнее, что самое дело это будет новое и, по необходимости, не везде будет в руках у людей аккуратных, опытных и способных решать с разумением вопросы юридического свойства.
К поверке могут быть предъявляемы, по одному и тому же имению, не все акты; а другие, может быть, преимущественные, – могут оставаться в безгласности. Вопрос о действительном владении тех или других лиц записываемой дачей, или отдельными частями ее, или угодьями не может получить при записке решительного разъяснения, так что и после записки, коей проект придает решительное значение, могут оказаться целые части дачи, записанной за одним лицом, – в действительном и бесспорном владении у других лиц, даже в силу законного перехода и приобретения от первых дачников.
Постановление крепостного отделения в деле, производящемся не спорным порядком, – а принятие иного порядка в настоящем случае едва ли возможно, – нельзя уравнивать с судебным решением, постановляемым по выслушании сторон в споре; лишь при состязании сторон может вполне выясниться вопрос о праве совокупно с вопросом о владении, тогда как при крепостной записке решается исключительно вопрос о праве, и притом по одностороннему соображению крепостного отделения, причем могут быть отвергнуты такие доказательства и права, которые признал бы суд ввиду объяснений противной стороны; и обратно, могут быть признаны и утверждены бесповоротно такие права, которые суд отвергнул бы; могут быть утверждены, как основания права собственности, и такие документы, по коим нет и не было действительного владения, в ущерб другому, безгласному лицу, которое при действительном владении почитает себя собственником имения.
При таких условиях крепостной записки возможно ли признать постановление крепостного отделения окончательным и безусловным актом, определяющим навсегда основание вотчинных прав по имению, – даже до такой степени, что формальной силой этого постановления ограничивается и действие последующего судебного приговора о записанном праве и вовсе устраняется действие давности бесспорного владения?
Предполагается перенести в наш закон взятое из иностранных уставов понятие о формальном, так называемом книжном праве (bucherliches Recht) и придать ему решительную силу.
Но там, где подобные права имеют полное действие, состояние поземельной собственности и ее титулов совсем иное, нежели у нас; неодинаково и хозяйственное состояние всякого владения: там в течение столетий образовались, в преемственных переходах и в полной юридической определительности, основания или титулы вотчинных прав; обозначились в точности как границы, так и материальный состав каждого отдельного владения; при таких обстоятельствах там решается без затруднений и вполне достоверно вопрос о том, за кем следует по актам записать право собственности на имение.
Напротив того, у нас, при неопределительности и неясности актов, при относительной скудости точных данных для определения вотчинных прав, нередко при совершенном их недостатке, наконец, при часто встречающейся неизвестности границ владения или чресполосии владений, – решение сего вопроса соединено со множеством затруднений, и постольку едва ли благоразумно будет при самом введении нового учреждения силой закона признать решение сего вопроса в каждом данном случае, при неспорном, исполнительном производстве, – окончательным, и придать ему безусловную формальную силу.
Нельзя не обратить внимания на весьма существенное отличие в состоянии поземельной собственности у нас и в тех государствах, где признано возможным устранить действие давности на права, записанные в книгу. Там эти права представлялись вполне определительными, тогда как у нас они еще не могут иметь этого свойства.
Право поземельной собственности при всей твердости юридических оснований его и титулов представляется вполне определительным только тогда, когда с юридической известностью права соединяется и экономическая его известность, то есть когда определительности права соответствует материальная определительность владения.
В западных государствах по условиям тамошнего хозяйства, в связи с историей поземельных отношений, с развитием промышленности, торговли и техники землемерия, с физическими условиями территории, почвы и народонаселения частные земельные владения издавна приобрели экономическую определительность. Владения приведены в точную известность и получили точные границы.
Там разрешена с давнего времени та первоначальная задача отделения частной поземельной собственности, которую у нас только что разрешает государство с величайшими усилиями и которую при наших условиях разрешить в скорости невозможно. Генеральное межевание положило только начало ее разрешению, но и оно доныне продолжается, вовсе еще почти не коснувшись многих обширных областей Империи.
Самые планы генерального межевания оказываются нередко неверными, ибо при технической их поверке в них обнаруживается разница с натурой не только на десятки, но и на целые сотни десятин. Разграничение же отдельных владений внутри дачи посредством специального размежевания представляется почти вполне делом будущего.
Во многих местностях, – даже и не весьма отдаленных, – так еще незначительна и неопределительна ценность земель и так скудна и неровна хозяйственная их разработка, что частные владения не всегда могут вынести издержки точного технического их измерения и отграничения.
Но и техническому разграничению (которое само по себе встречает величайшие затруднения, между прочим, от недостатка техников) должно еще во многих случаях предшествовать юридическое и материальное разверстание владений внутри дач.
Всем известно, что у нас есть еще множество дач смешанного и разнопоместного владения, в коих иногда никто из владельцев не имеет ясного сознания о том, сколько земли и где именно у него во владении в разных частях и углах дачи.
В судах производится много издавна начавшихся дел об отделении земель однодворческих от помещичьих, дел, в коих надлежит еще определять владения не только по документам, но и без документов, на основании тех начал, которые даны в межевой инструкции для извлечения поземельных прав наших из первобытного лишь, так сказать, хаоса, посредством превращения неизвестных величин в смутные еще черты первоначальной известности.
Такому состоянию невозможно придать одним словом закона определительность, которой оно не имеет в самой экономической своей сущности; невозможно приложением к нему новой, хотя бы и весьма совершенной формы создать в нем то, чего в нем еще быть не может, по хозяйственным его условиям, то есть известность владений.
Напротив того, можно опасаться, что при таком противоречии формального права с действительностью оно послужит не столько к утверждению новых прав, сколько к нарушению прав существующих и приобретенных, не столько к отвращению пререканий о праве, сколько к умножению их.
Положительно невозможно соединить с запиской имений в поземельную книгу точное означение границ и количества владений в дачах и участках. А доколе эта возможность не откроется и не осуществится, преждевременно и устранить действие давности владения в записанных дачах, ибо существенным деятелем в праве давности служит именно владение.
Хотя бы записанному праву присвоена была полная определительность, – когда столь же точной юридической определительности не будет иметь пространство владения, соединенного с тем правом, – в каждой даче останется неизвестным, какая часть ее пространства изъята из действия давности и какая часть подлежит оной; а тому, кто основывает свои притязания на давности владения, открывается возможность утверждать, что владеемый им участок не подлежит действию права, которое записано в книгу без точного числа и меры владения.
Таким образом, само слово закона: “права, записанные в книгу, не подлежат действию давности”, не может получить у нас необходимой для всякого закона точности и практического значения, ибо только соизмеримые между собою права и отношения могут покрывать и исключать друг друга, а право на землю, не ограниченное определительным пространством владения, не будет соизмеримо с действительным и определенным владением.
При записке имений в крепостную книгу не предполагается, да и невозможно было бы производить, по каждой даче исследование о составе и наличности в ней действительного владения; исключительным руководством при записке должны служить представляемые акты и документы. Между тем ежедневный опыт показывает нам, как неопределительны бывают эти документы и как часто они не соответствуют вовсе действительному состоянию владений.
И по тем делам, в которых на обязанность ответственных чиновников возложено у нас дознание о владении и удостоверении оного, ошибки и неточности составляют обычное явление: ежедневно почти возникают дела, в коих, по залоговым свидетельствам и по составляемым для публичной продажи описям, оказываются или недостаток (иногда весьма значительный) наличного количества земли против документов и дознания, или целые участки и пустоши в составе имения, пропущенные и не включенные в его описание.
Новое, вовсе еще неизвестное учреждение крепостной записки не представляет никакого ручательства в том, что при действии его не будут повторяться подобные же ошибки, пропуски и неточности; но нынешние затруднения от сих ошибок станут тогда еще ощутительнее. Они грозят новою великою опасностью именно потому, что при действии проектируемого учреждения этим ошибкам и неточностям может быть придана законная бесповоротная сила.
Итак, после введения крепостных книг, при настоящем положении нашего землевладения и при решительной невозможности наполнить во всей России скромные, но весьма важные должности по новому учреждению чиновниками, знающими, опытными, аккуратными, добросовестными и знакомыми с местностью своего округа, – следует ожидать если не умножения, то по крайней мере столь же частого повторения подобных случаев.
Могут остаться непоименованными отдельные поземельные участки, входящие в состав имений, могут быть не указаны границы этих участков. В таком-то неопределительном виде представится то новое книжное право, которому предполагают придать столь решительную силу и принести в жертву даже права, издавна приобретенные, освященные давним владением, бесспорные, – если случится этим правам, и без вины владельца, остаться в безгласности во время записки дач, к которым они по владению принадлежат.
По всей России существует, можно сказать, бесчисленное множество таких землевладельцев, которых спокойное и законное состояние будет потрясено предполагаемою отменою давности.
Примеров в пояснение сего можно привести много, но достаточно сослаться на свидетельство знавшего дело по опыту сенатора Цеймерна, что в одной Полтавской губернии, кроме 800 мелких имений, значащихся в списке земства, открыто им, по сенатским публикациям, до 17 000 мелких лоскутков, известных только владельцам.
В состоянии ли ипотечные учреждения привести все эти владения в такую документальную известность, чтобы устранить окончательно применение к ним давности?
Между тем в этих владениях, при всей их мелкости, заключается право собственности, столь же священное и подлежащее такому же ограждению, как и право, соединенное с крупным владением и основанное на непререкаемых формальных документах передачи и приобретения.
Для великого множества сих владений право давности служит самою крепкою гарантией собственности, ибо многие владельцы, при всей законности приобретения, лишены возможности оправдать свое владение формальным документом.
Нельзя не принять в соображение того обстоятельства, что до последнего времени переходы по наследству совершались большей частью без утверждения и ввода, что передачи владений без актов случались нередко, особливо между неграмотными, и притом не по прямому умыслу, а по нужде; что истребление старых актов пожарами не только в руках у частных лиц, но и в архивах было обыкновенным у нас явлением.
Возможно ли без нарушения государственной справедливости допустить, чтобы все это множество владельцев, большей частью бедных и мелких, – было потрясено в уверенности о своем владении; а это потрясение должно произойти неизбежно, если они окажутся изъятыми от благодетельного действия давности и поставлены будут, не имея противника и спорщика, в необходимость доказывать свое спокойное, никем не отрицаемое право, и притом еще в порядке неполного производства, без форм, присвоенных состязательному судебному процессу.
По всем сим соображениям никак не следует в уставе о предполагаемых новых крепостных учреждениях и крепостной записке колебать право давности – коренное учреждение, неразрывно связанное в нашем законодательстве с целой системой прав гражданских.
