Здесь нужно разъяснить: 1) что в древности принималось за доказательство, долженствовавшее служить к убеждению судьи в справедливости какого-нибудь иска, и 2) указать, как разные доказательства относились одно к другому.
Доказательствами признавались:
1) собственное признание; 2) присяга; 3) поединок; 4) свидетели и послухи; 5) ордалии (суд Божий); 6) внешние признаки и 7) свод.
1) Собственное признание. Под признанием мы разумеем показание ответчика, которым он вполне или отчасти подтверждает справедливость иска вопреки собственной выгоде; под понятие признания не подходят показания в собственную пользу.
Само собой понятно, что признание в процессе должно иметь решающее значение: если кто признает направленный против него иск, это делает излишним другие доказательства. Несмотря на то, что без этого доказательства ни один народ не может обойтись, в Русской Правде мы встречаем только косвенное указание на то, что это доказательство имело место.
В ст. 19-й I ред. читаем: “Аже кто взыщет на друзе проче, а он ся запирати почнеть, то ити ему на извод пред 12 человек”, т.е. если кто-нибудь учинит иск, а ответчик станет запираться, то нужно вести его на свод пред 12 человек. Отсюда выводим, что если он не станет запираться, то нет нужды вести его на свод, так как признанием оканчивается дело.
2) Присяга. Под присягой разумеется подкрепление истинности какого-нибудь показания призванием имени Бога. В основании этого доказательства лежит вера, что Божество принимает непосредственное участие в человеческих делах и, следовательно, не допустит, чтобы кто-нибудь ложно сослался на него и ложно призвал его в свидетели.
Простой народ и теперь говорит: “Бога снять, на весь мир честь потерять”. Не должно думать, что этот способ доказательства появился только с христианства. Он существовал и раньше – у славян язычников, духовенство же стало принимать меры к его ограничению.
В договоре Олега с греками видим, что обе стороны присягали: с одной стороны христиане, с другой – язычники по обычаю их веры. В договоре описан и самый обряд присяги. Кто не был крещен, слагал с себя щит и все оружие и клялся Перуном. Эта клятва называлась “ротой”.
На суде различают присягу дополнительную и очистительную. Русская Правда знает и ту, и другую. Первая предоставляется истцу обыкновенно при отсутствии других доказательств и в небольших исках; вторая – ответчику, также при отсутствии других доказательств и если он внушал доверие, как, напр., в ст. 62-й III ред:
“Аже кто поклажей кладеть оу кого либо, туто послоуха нет оу кого тот товар лежить, но оже начнеть большим клепати, тому итти роте, оу кого лежало: како толко еси оу мене положил, занеже ему благо деял и хранил”.
Отказ от присяги всегда вел к обвинению. О присуждении присяги истцу или ответчику будет сказано ниже.
От этих двух видов присяги надо отличать присягу, о которой говорит Новгородская судная грамота; по этой грамоте каждая сторона, что-нибудь утверждавшая, должна была подтвердить свое утверждение присягой.
Истец, начинающий иск, должен был присягать в том, что он по правде ищет; ответчик, отрицающий иск, должен был присягать в том, что он по правде отрицает. Если какая-либо из сторон отказывалась присягать в том, что она утверждала, она признавалась виновной.
Эта двойная присяга известна и германскому праву. Истец обыкновенно подтверждает свой иск клятвой; ответчик или признает иск, или отвергает. Отрицание иска он также должен подтвердить клятвой. Если поклялись оба, дело решалось поединком (Zoepfl. 871).
3) Поединок. Под судебным поединком разумеется решение спора силой: кто победит из спорящих сторон, тот и считается правым. В основании этого доказательства лежит тоже вера, что Божество принимает непосредственное участие в человеческих делах и не допустит, чтобы победил неправый человек, что-либо ложно утверждающий. Поединок есть суд Божий.
Германскому праву поединок был известен с самых древних времен. В период языческий он был единственным средством для обвинения свободного мужа. Свободный человек не признавал вину свою доказанной, пока не падал в бою.
Соответственно этому у германцев существовала такая поговорка: “Bin ich schuldig oder nicht, weis Niemand als Gott und ich”, т.е.: виноват я или нет, об этом никто не знает, кроме Бога да меня.
Что касается вопроса о том, был ли у нас поединок, на этот вопрос Русская Правда не дает ответа. В Русской Правде упомянуты многие судебные доказательства, хотя не систематически, а довольно случайно; но о поединке не говорится ни слова.
Отсюда некоторые исследователи и приходят к заключению, что поединок не есть исконное национальное явление нашего процесса, что он заимствован у немцев и сравнительно поздно. Другие находят, что, несмотря на молчание Русской Правды, поединок есть древнейший способ доказательства и у нас.
Это последнее мнение верно потому, во-первых, что поединок совершенно соответствовал строю древней жизни. Во-вторых, мы имеем указания иностранцев на то, что у нас существовал поединок.
У арабского писателя Ибн-Даста говорится, между прочим, о Руси, что если тяжущиеся были недовольны судом князя, то князь обыкновенно говорил им: “Судитеся мечем”. В-третьих, мы имеем указание наших памятников на то, что в первой четверти XIII столетия в России существовал уже поединок.
В договоре смоленского князя Мстислава запрещается русскому звать немца биться на поле на русской земле, и обратно, латинянину запрещается звать русского биться на поле в пределах немецкой земли. Из этой запретительной статьи видно, что поединок в начале XIII в. был уже у нас известен.
Позднее, в Судебниках, поединок является самым обыкновенным доказательством; всякое уголовное и гражданское дело решается поединком. Но так как Русская Правда молчит о поединке, то могут сказать, что в Смоленской грамоте и в Судебниках он упоминается как нововведение, древности неизвестное.
Допустить, что поединок появился уже по принятии христианства, чрезвычайно трудно, так как духовенство противодействовало его распространению, оно вооружалось против судов Божиих и даже против присяги.
Можно ли допустить, чтобы при таком неблагоприятном условии мог возникнуть совершенно новый способ доказательства, не свойственный языческому праву и гонимый духовенством как вредное суеверие? Надо думать, поэтому, что поединок был известен у нас с древнейших времен.
Хотя существование судебного поединка у германцев не подлежит сомнению, но о нем также умалчивают законы салических франков, саксонские, вестготские и некоторые другие (Grimm. D. R. А. 929). Молчанию Русской Правды нельзя придавать решающего значения.
4) Ордалии представляют второй вид суда Божия. Существо ордалий состоит в следующем. Тяжущиеся, в надежде на помощь Божию, вызываются сделать что-нибудь такое, что по естественному порядку вещей должно быть гибельно для них, но что вследствие непосредственного участия Божеского будет безвредно.
Древнегерманскому праву было известно испытание огнем и водой. Испытание огнем состояло: 1) в держании руки в огне, причем она должна была остаться невредимой; 2) в переходе через зажженный костер в одной рубашке; летописец рассказывает, что жена Карла Толстого доказала таким образом свою невинность; 3) в держании руками раскаленного железа.
Испытание водой совершалось двумя формами: кипящей водой и холодной: а) Испытание кипящей водой производилось так: клали на дно сосуда, наполненного кипятком, кольцо: обвиняемый должен был вынуть его невредимо для себя; б) испытание холодной водой служит доказательством, что суды Божий возникли не под влиянием христианства.
Оно происходило так: обвиняемого, перевязанного веревкой, бросали в воду; если он шел ко дну, он считался невинным и вытаскивался; если же он оставался на поверхности воды, то считался виновным. Это объясняется древнейшими дохристианскими воззрениями на воду.
Вода – чистый элемент и ничего нечистого не принимает; если она поглотила брошенного, он должен быть невинен (Grimm. 908 и след.). Испытание водой в процессах против ведьм держалось до XVII в. С христианства появилось новое испытание – крестом: истец и ответчик ставились у креста с руками, поднятыми вверх; кто первый изнемогал, опускал руки или падал, считался виновным.
Русская Правда упоминает испытание железом и водой (22, 111, 112). В чем состояло испытание железом и водой, не видно.
По Русской Правде к испытанию водой и железом обращались, во-первых, в том случае, когда иск был поклепный (22). Поклепным иском назывался такой иск, в доказательство которого обвинитель не мог привести свидетеля.
Во-вторых, к ордалиям обращались, когда у обвинителя были доказательства, но недостаточные, например, свидетель – холоп, а не свободный человек (111). Наконец, в-третьих, даже и в том случае, если свидетель был свободный человек. Статья 113 говорит об испытании железом “по свободных людей речам”.
Надо думать, что показание свидетеля не имело безусловной силы и обвиняемый мог его отвергнуть; в таком случае, он должен был доказать свою правоту испытанием водой или раскаленным железом. Это испытание было для него обязательно и в том случае, когда против него показывал холоп.
В этих обоих случаях, следовательно, испытанию подвергается обвиняемый и признается виновным, если отказывается от воды и железа. В исках поклепных испытанию подвергалась сторона по определению суда. Это, надо думать, на основании ст. 17, в которой читаем: если цена иска менее двух гривен, то “роте ему ити по свое куны”.
Тут присягает человек в своих кунах, т.е. истец, который отыскивает свои деньги. Нетрудно думать, что истец имел право на эту дополнительную присягу. Тогда всякий недобросовестный человек мог бы выиграть любой иск. Вот почему полагаем, что присяга дается по усмотрению суда.
Присяга дается в малых исках до двух гривен; в исках до полугривны золота – обращаются к испытанию водой; в более ценных – к испытанию железом. Полагаем, что и в этих случаях во всех поклепных исках суд присуждает железо и воду.
Кроме свидетелей уликами против обвиняемого, которые могут повести к присуждению его к железу и воде, могут служить: лице (поличное), прохождение ночное (нахождение на месте преступления), или “запа” (запона, запана), и, вероятно, всякие другие улики.
Присяга, надо думать, присуждалась судом на основании тех же начал.
5) Свидетели и послухи. Под свидетелями разумеются такие лица, которые удостоверяют какое-либо спорное обстоятельство дела на основании того, что они восприняли своими внешними чувствами; человек, напр., видел, как убивали другого, или слышал его крик, хотя и не видел убийства, и об этом свидетельствует. В древнее время кроме свидетелей в этом смысле были еще известны свидетели доброй славы, которые существенно отличаются от свидетелей факта.
В Германии они поддерживали присягу стороны и носили наименование соприсяжников (conjuratores). Это были приятели, сторонники, соседи обвиняемого, которые знали его и по совести утверждали, что он хороший человек и не мог совершить преступления, в котором обвиняется.
Эти соприсяжники не были непременно свидетелями факта, а были свидетелями доброй славы, они утверждали под присягой, что показание стороны заслуживает доверия. Это testes de credulitate. Число их было различно по важности дела и лица, против которого они показывали. Обе стороны могли приводить соприсяжников.
Если истец в пользу своего иска приводил 6 таких помощников, ответчик должен был для очистки себя от обвинения привести вдвое более. Есть основание думать, что и у нас существовал такой институт.
В Псковской судной грамоте (ст. 58) говорится: “А на суд помощью неходити, ходить в судебницу двум сутяжникам, а пособников бы не было ни с той, ни с другой стороны”. Из этих слов, кажется, можно вывести, что в древности у нас были пособники.
Древнейший процесс является борьбой сторон и притом не одного только истца и ответчика, но вместе с ними и их товарищей, соседей, друзей, которые готовы душу свою положить за то, что их сосед прав. Псковская судная грамота еще помнит этот порядок вещей.
Далее, ст. 88-я содержит указание на то, кто были эти пособники, – в этой статье читаем: “А за церковную землю на суд помощью суседи не ходят”. Пособниками были соседи, которые, конечно, хорошо знали того, на защиту кого выступали.
Так как между соседями истца и ответчика, которые приходили с ними в суд как пособники, нередко происходили столкновения, то Псковская судная грамота воспрещает впредь ходить в суд с пособниками.
Русская Правда не говорит о пособниках, но упоминает о видоках и послухах. Видоки были свидетели в настоящем смысле слова, т.е. очевидцы события.
Кто мог быть свидетелем? К свидетельству допускались свободные лица, раб не допускался в свидетели, кроме ключников; права закупов в этом отношении были ограниченны, они допускались только в малых тяжбах; что же касается женщин, то о них нет указаний. По германскому же праву женщина была устранена от свидетельства.
В статьях Русской Правды, определяющих число свидетелей, можно видеть влияние практики церковных судов. Статьи 36 и 45-я (III ред.) требуют двух свидетелей. Это именно то число свидетелей, перед которым, по законам Моисея, “да смолкнет сяк глагол”.
Свидетели дают свои показания под присягой. Показание свидетелей имеет решающее значение (III ред. 36, 45). На основании некоторых статей можно думать, что показание двух свидетелей и у нас имело решающее значение.
Но выше мы приводили свидетельство ст. 113-й, по которой показание свидетелей не решало дело, а вело к испытанию железом “из неволи”. И в этом случае, следовательно, Русская Правда отражает две разных практики, византийскую и русскую, нисколько не заботясь привести эти противоречия к какому-либо соглашению.
Некоторые исследователи вовсе не различают видоков и послухов на том основании, что Русская Правда употребляет довольно безразлично эти термины. Но, несмотря на такое безразличное употребление этих слов, есть основание думать, что наш послух то же, что в Германии соприсяжник.
У нас впервые высказал это мнение г. Ланге в сочинении “Об уголовном праве Русской Правды”. Г. Ланге находил, что эту мысль доказывает ст. 18 Русской Правды III ред.: “Аще будет на кого поклепная вира, то же будет послухов 7, то ти выведут виру (сведут, снимут)”.
Под поклепной вирой разумеется такое обвинение, которое свидетелями очевидцами не подтверждается (никто не видел совершения преступления) и при совершении которого обвиняемый не был схвачен на месте преступления; обвинение основывается исключительно на одном подозрении.
При таком обвинении можно было снять с себя виру, представивши 7 послухов. Ясно, что эти послухи не свидетели факта, они могут быть только свидетелями доброй славы. Они удостоверяют, что обвиняемый не мог совершить взводимого на него преступления, и тем сводят с него поклепное обвинение.
Далее, самое число 7, как справедливо замечает г. Ланге, служит достаточным основанием видеть в этих 7 послухах не свидетелей, а послухов, подобных тем, какими были по германскому праву соприсяжники.
В самом деле, нельзя требовать, чтобы было 7 свидетелей, а не менее, потому что, смотря по обстоятельствам, их могло быть 1, 2, 3 и более, тогда как послухов можно требовать произвольное число. Послухов, следовательно, надо отличать от видоков.
То, что Русская Правда смешивает эти названия, еще не решает дела и объясняется нетвердостью терминологии того времени. В германских памятниках также смешиваются свидетель и соприсяжник, но это не мешает немецким ученым различать их.
Послухи в Русской Правде встречаются еще и в другом смысле, в качестве свидетелей в гражданских сделках. Заем, напр., совершался в присутствии послухов, которые удостоверяли заключение сделки и придавали ей, таким образом, твердость. Сделка только тогда охранялась судом, когда при совершении ее присутствовало необходимое число послухов.
6) Внешние признаки. Под внешними признаками разумеются всякие внешние следы, свидетельствующие о происшедшем событии. Сюда относятся, напр., побои, синие пятна и т.п. Если человек обвиняется в краже, то таким внешним признаком будет то, что в его доме найдены краденые вещи, а если обвиняется в убийстве, то труп и т.п. Эти улики на древнем языке носили наименование “лица”, украденные вещи или найденный труп составляли “лице”.
7) Свод. Последнее доказательство, на котором нужно остановиться, это свод. Этот термин встречается во многих статьях, а именно, в 44, 47, 48-й и в других Троицкого списка. То, что в Русской Правде называется сводом, можно подвести под понятие очной ставки, совершаемой, однако, несколько своеобразно. Дело происходило так.
Если собственник находил у кого-либо свою украденную вещь (или лице, как тогда говорилось), а держатель вещи утверждал, что он купил ее, а не украл, то собственник вместе с держателем вещи должен был отправиться к указанному продавцу для удостоверения в том, что действительно вещь у него куплена; это должно было продолжаться до тех пор, пока не находили вора. Такой процесс хождения со двора на двор носил наименование свода.
Этот способ доказательства был известен и германскому праву. Обладатель украденной вещи должен был назвать, от кого он ее приобрел, и в известный срок привести своего продавца, этот своего и т.д., пока не дойдут до вора. Кто не мог указать продавца, тот должен был отдать вещь и очиститься от подозрения в краже присягой (Вгиппег у Голъцендорфа; Bernhoft. 24 и ел.).
Совершенно то же и у нас: “Аще начнеть не знати у кого купил, то ити по нем тем видоком на роту, а истьцю свое лице взята…” (III ред. 45). Под видоками здесь разумеются свидетели покупки. Они удостоверяют, что вещь при них куплена, т.е. очищают от подозрения в краже.
Свод известен и Псковской судной грамоте под именем “извода” (54).
По вопросу о значении доказательств некоторые исследователи придерживаются того мнения, что в древности доказательства имели безусловное значение, т.е. если истец представил доказательства, то противная сторона признавалась виновной и от нее не принималось доказательств в опровержение доводов истца. Это – невозможный порядок вещей. Из 31-й статьи Пространной Русской Правды надо вывести совершенно противоположное заключение.
В 31-й статье Троицкого списка читаем: “Аще придет кровав мужь на двор (на княжеский двор, где производился суд) или синь, то видока ему не искати, но платити ему продажу 3 гривны”, т.е. если придет окровавленный муж, то ему не нужно искать свидетелей, причинивший побои платит 3 гривны продажи, “аще ли не будет на нем знамения, то привести ему видок”, т.е. если не будет на нем знаков, то он должен представить свидетелей.
В конце же статьи говорится: “Аще же и кровав придет или будет сам почал, а вылезуть послуси, то то ему за платежь, оже и били”. Если не сопоставить начала этой статьи с концом, то начало может служить в пользу теории безусловного значения доказательств.
В начале статьи говорится, что если придет окровавленный муж, то не нужно свидетелей, обвиняемый должен заплатить продажу; но конец дополняет то, что в начале не досказано: хотя человек и придет окровавленным, но если послухи засвидетельствуют, что он сам начал драку, то то “ему за платеж”, т.е. обвиняемый ничего не платит.
Итак, кровавые пятна в данном случае имеют значение только тогда, когда обвиняемый не отрицает их нанесения и не может доказать, что истец сам начал драку; если же он желает представить это доказательство, то он может это сделать.
Статьи о своде также доказывают возможность сопоставления доказательств. Хотя у обвиняемого и найдена украденная вещь, но он может снять с себя обвинение, указав продавца.
Можно еще указать на ст. 111 и 113-ю Троицкого списка. Эти статьи допускают испытание железом в том случае, когда против обвиняемого есть свидетельство не только холопа, но и свободных людей. В случае благоприятного исхода испытания обвинение падает.
Против обвиняемого говорит истец, против него же говорит его холоп или свободные люди, но обвиняемый не признает себя виновным; прибегают к суду Божьему, в форме испытания железом, и дело решают на основании результата этого испытания.
Московские порядки судопроизводства
В порядке судопроизводства происходят в московское время значительные изменения. В Московском государстве делается первая попытка обособления процессов: состязательного и следственного. Состязательный процесс получает наименование суда, а следственный – сыска.
Сыск применяется к преследованию преступлений, хотя не всех, и вооружен для этого соответствующими средствами. Судом ведают гражданские дела, но не исключительно; он применяется и ко многим уголовным. У суда другие средства, чем у сыска. Но и суд не совершенно свободен от следственного элемента; некоторые из средств сыска употребляются и на суде.
Различие суда и сыска можно уже проследить в памятниках XVI в. В Судебнике 1550 г. читаем: “И назовут его в обыску лихим человеком, ино его пытати…; а скажут в обыску, что он добрый человек, ино дело вершити по суду”(52). Вершение по суду противополагается вершению на основании пытки.
Пытка не делается на суде, это – средство сыска. Другие статьи Судебника указывают на средства, которые были в распоряжении суда: “А в иных делах суди-ти по тому же: кто в чем скажется виноват, то на нем взять; а в достали (в чем не будет признания) суд и правда и крестное целование” (25).
Правда (показание свидетелей) и крестное целование – суть средства суда. Еще яснее это различие выступает в Уложении. Оно предусматривает случай, что кого-нибудь приведут с поличным, а приведенный будет говорить, что его ополичнили сильно, а потому предписывает: “И про то сыскати всякими сыски накрепко, где его с поличным поймали,… а будет сыскати некем, и им в том дати суд…” (XXI. 54).
Суд и сыск – два разных порядка. Пытка и по Уложению характерный признак сыска: “И ему жалобы своей искать судом, а из приказу того татя пытати не велеть” (88). Суд не применяет пытки.
