Свидетельства древнейших памятников о наследовании без завещания очень не полны.
Статьи 4 и 13 договора Олега с греками содержат византийское право; они предназначались для действия в Греции[1]. От них нельзя делать никакого заключения к русскому праву.
Статьи Русской Правды отличаются крайней отрывочностью и несовершенством редакции. Некоторые из них передают чисто русское право, другие носят след влияния византийских начал. Статьи того и другого характера перемешаны и нуждаются в выделении.
Наследство носит техническое наименование “задници” или “статка”.
1) НАСЛЕДОВАНИЕ В НИСХОДЯЩЕЙ ЛИНИИ
Наше русское право, как и древнегерманское, в правах наследования не равняет мужчин и женщин. Согласно с бургундским (Warnkonig. II. 436) оно допускает дочерей к наследованию, только если нет сыновей.
“Аже будет сестра в дому, то той заднице не имати, но отдадят ю за муж братия, како си могут” (III ред. 125). “Аже в боярех либо в дружине… оже не будет сынов, а дчери возьмут” (119, 120).
Этого различия не делают, однако, статьи: 121 – 4, 134 – 5 и 136 – 7. Они говорят о наследовании детей без различия пола. Это, несомненно, византийское начало. Эти статьи повторяют только положения Эклоги: “Аще ли чада будут от вторыя жены, и ключится ему умерети, лесть есть и первым чадом и вторым своего наследити отца, такоже и матере” (Кормч. Царя Леона и Конст. Зачат.п. 7).
Статья 124 Русской Правды передает это положение в такой форме: “Будут ли дети, то что первое жены, то то возмуть дети матере своея”; ст. 136 применяет то же положение к детям двух разных отцов, но одной матери: “Аже будуть двою мужю дети, а единое матери, то онем своего отца задница, а онем своего”.
Также не различает пола детей и ст. 122: “Паки ли без ряду умреть, то всем детем, а на самаго часть дати души”. Упоминание о части на помин души делает несомненным участие духовенства в появлении этой статьи.
Уравнение сыновей и дочерей могло у нас не привиться, но трудно сомневаться в том, что духовенство, следуя византийскому праву, проводило это начало.
Статья о порядке наследования после матери чисто народная: “Без языка ли умреть, то у кого будет на дворе была и кто ю кормил, то тому взята” (134 – 5).
Младший сын имеет преимущество перед старшими: “А двор без дела отень всяк меньшему сынови” (130). Такое же постановление встречается и в некоторых германских законодательствах.
В народных обычаях поморских уездов оно сохранилось до наших дней. На Зимнем берегу дом идет младшему сыну, а конь старшему; в Архангельской губернии младший получает только “окладно бревно”, т.е. нижний этаж[2].
Наследуют законные дети: “Аже будуть робьи дети у мужа, то задници им не имати; но свобода им с матерью” (128). Это также византийское начало. По народным германским обычаям незаконнорожденные получают иногда наравне с законными; у логобардов – вполовину против законных. Подобные явления встречаются и у нас. У крестьян Архангельской губернии незаконные дети получают равную часть с законными.
Дети, произвольно оставившие своих родителей, не наследуют. Так, по крайней мере, по Псковской судной грамоте (53).
Кроме разобранных статей в Русской Правде есть еще специальные статьи, говорящие о наследстве после смердов и бояр. Эти статьи возбуждают крупные недоразумения.
Заголовок первой статьи в разных списках различен: “О задници. – О смердах. – Аже умреть смерд. – О смердьей задници. – О смердьи статке”.
Самая статья читается тоже неодинаково:
117-я: “Аже смерд умреть (в других прибавлено: “без детей”, в третьих “безажю”), то задницю князю”.
118-я: “Аже будут дщери у него дома, то даяти часть на не; аже будуть за мужемь, то не даяти части им”.
Заголовок третьей тоже различен: “О заднице боярстей и о дружьней. – О боярстей заднице и о людстей. – О беззадници. – О задници боярстей”.
Текст 119-й: “Аже в боярех либо (“в боярех либо” в некоторых списках нет), в (некоторых прибавлено: “боярстей”), дружине, то (“то” есть не во всех списках) за князя задниця не идет”.
120: “Но (не во всех списках) оже не будеть сынов, а дчери возмут(Тр.)”.
Не останавливаемся на различии заголовков. Они не всегда дело первой руки, составившей статью. Выясним, прежде всего, условия, при которых князь наследует смерду по ст. 117-й.
Из разных чтений ст. 117-й наиболее верным надо признать чтение списка, напечатанного Дубенским в т. II Русск. Достоп.: “Аще смерд оумреть безажю, то князю задница”. Безажю, беззадница, бе-затщина – обозначает отсутствие наследников, по нашему – выморочное имущество. О безатщине говорит и Ярославов церковный устав.
Статья 117-я, значит, постанавливает, что выморочное имущество смердов идет князю; она, следовательно, содержит общее правило о судьбе выморочного имущества (Цитович. Исходные моменты истор. русск. права наследования – первый указал на это).
Источник ее – византийское право. В Эклоге, по перечислении всех законных наследников и в том числе жены, читаем: “Si defuncti ne uxor quidem extat, tine universum ejus patrimonium, veluti cujus nullus extat heres, fisco infertur” (Leuncl. II. 112).
В каком же смысле надо понимать слово “смерд”? Статья говорит о судьбе выморочного имущества, и очень трудно допустить, что она имеет в виду выморочное имущество смердов в тесном смысле этого слова, т.е. одних крестьян. Надо думать, что она говорит о выморочном имуществе вообще, и слово “смерд” употребляет в широком смысле всего населения.
Мы уже знаем, что слову “смерд” Русская Правда иногда придает такое общее значение (см. Древности. Т. I. С. 203 и ел.). При ином понимании слова “смерд” получилось бы искусственное и ничем не объяснимое ограничение смысла статьи: только выморочное имущество крестьян идет князю.
А куда же идет выморочное имущество бояр, купцов и других людей? Из общего правила, устанавливаемого ст. 117, в Ярославовом церковном уставе находим исключение: безатщина церковных людей идет епископу. Под церковными людьми разумеются все, состоящие в ведомстве церкви.
По Ярославовому уставу, это – домовные, церковные и монастырские люди; по Владимирову: игумен, поп, дьякон, чернец, черница, попадья, проскурница, попович, лечец, прощеник (получивший чудесное исцеление), задушный человек (вольноотпущенный).
Устав новгородского князя Всеволода прибавляет к ним еще некоторых изгоев. Ввиду зависимости этих людей от церкви ей и предоставлено право наследовать в их выморочном имуществе.
В славянских переводах приведенная статья Эклоги передается так: “Аще ли ни жены будет умершему, и тогда все имение его или апостольская церковь, или царское сокровище, или людский соньм да приимет” (Кормч. Царя Леона и Константина, Зачат. VII). Другое исключение найдем в ст. 119 Русской Правды.
Существенное для статьи слово “безажю” некоторые переписчики заменили словами “без дети” (так в Карамз. сп.), думая, может быть, объяснить этим не совсем понятное им выражение первоначального текста. Нашлись и такие, которые выпустили и то, и другое слово, и, таким образом, составилась статья в крайне неудовлетворительной редакции Троицкого списка.
Далее в тексте Дубенского читаем: “Аже будуть дщери у него дома, то даяти часть на не; аже будут за мужем, то не даяти им части”. Это особая статья, и нет ни малейшего повода сливать ее с предшествующей.
Смысл ее такой: дочери получают часть в наследстве. Это византийское начало, которое духовенство должно было проводить и, как видим, действительно проводило. Статья говорит о “части” дочерей в наследстве.
Под частью как здесь, так и в статьях, говорящих о части жены, надо, конечно, разуметь не “указную часть” Свода Законов, образовавшуюся из поместного права, а часть греко-римского права, которая для дочерей равнялась части братьев, а для жены – части ее детей.
Исключение замужних дочерей от участия в наследстве есть также право Эклоги, которой неизвестна dotis kollatio и которая не дает повода допустить, чтобы наделенные приданым и выданные замуж дочери участвовали в наследстве с невыданными: они удерживают за собой данное уже им приданое и только (Zachariae. 112, 173).
При таком объяснении Русская Правда будет содержать в себе два прямо противоречивых между собой постановления о наследственном праве дочерей: по одному дочери получают части в наследстве, по другому – нет.
Не отрицаем этого противоречия. Но Русская Правда – не Свод Законов Российской империи, а частный сборник постановлений и правил, действовавших в разные времена и в разных судах.
Не менее затрудняла переписчиков и третья статья. В списке, объясненном Дубенским, ст. 119-я читается так: “Аще в боярстей дружини, то за князя задница не ийдеть”; в Троицком: “А в боярех либо в дружине” и т.д.; в Карамзинском. “А иже в боярех или же в боярстей дружине…”.
Единственно возможное чтение есть первое, т.е. того самого списка, в котором и первая (117-я) статья сохранилась в наиболее удовлетворительной редакции. Чтение: “А в боярех либо в дружине (т.е. княжеской) за князя задница не идет” совершенно не имеет смысла, так как, при отсутствии наследников, и после бояр и дружинников выморочное имущество, конечно, шло князю.
Первое же чтение, по которому выморочное имущество боярских дружинников не шло князю, очень вероятно. Бояре имели свою дружину и, надо думать, им шла безатщина их дружинников, подобно тому, как епископу шла безатщина церковных людей. Статья свидетельствует о существовании исключения из права князя наследовать в выморочном имуществе.
Статья: “Но оже не будет сынов, ино дщери возьмут” сама по себе не возбуждает недоразумения. Это русское народное начало, по которому дочери наследуют, если нет сыновей. Непонятно только, зачем это положение союзом “но” поставлено в связь с предшествующим. Впрочем, союз “но” встречается не во всех списках.
Это дает повод рассматривать ст. 120-я как самостоятельную, приведенную некоторыми переписчиками, по непониманию старого текста, в связи с предшествующей. Такое сопоставление статей, не имеющих между собой ни малейшей связи, не раз встречается в Русской Правде, а потому и не должно нас удивлять.
Наиболее характерный образчик представляет ст. 130-я III ред. Она напечатана у меня так: “А двор без дела отень всяк меншему сынови”. Предшествующая ст. 129-я говорит о правах и обязанностях опекуна, а следующая за ней 130-я – о наследственных правах младших сыновей.
Несмотря на совершенное их несоответствие, старый переписчик противопоставил их одну другой при помощи союза “а”. Новые издатели еще увеличили эту путаницу тем, что статью 130-ю соединили с концом предшествующей 129-й, с которой она, таким образом, составила одно целое, в которой начало не имеет никакой связи с концом[3]. То же случилось и со статьями 117-й – 120-й.
Предлагая изложенное мною толкование статей Русской Правды о наследовании, считаю необходимым привести объяснение этих статей, делаемое Неволиным. Он берет текст, извлеченный из Синодальной Кормчей конца XIII в., напечатанный в т. I Русск. Достоп. (Первая статья этого списка соответствует Карамзинскому списку, вторая – Троицкому), и приходит к следующему заключению:
“В имении смерда наследуют одни дети мужескаго пола; когда их нет, то имущество поступает к князю с тем, однако, что незамужним дочерям выделяется из него некоторая часть, а замужним ничего не дается.
После бояр и вообще людей, составляющих дружину княжескую, если у сих лиц не будет сыновей, оставшееся имение берут дочери. В отношении к боярам и вообще членам княжеской дружины Русская Правда ничего не говорит о случае выморочности” (III. 336, 339, 340).
2) НАСЛЕДОВАНИЕ В ВОСХОДЯЩЕЙ ЛИНИИ
Наследование в восходящей линии известно древнему германскому праву и Эклоге. Оно наступает при отсутствии нисходящих. По Эклоге отец и мать устраняют боковых родственников (Zachariae. 113).
По германскому праву отношение восходящих к боковым было очень различно. По некоторым законодательствам восходящие устраняли боковых, так, например, у вестготов; по другим – восходящие наследовали совместно с боковыми, причем все имущество делилось на две части и пр. (Zoepfl. 785).
Из наших памятников о наследовании восходящих, хотя и очень коротко, говорит Псковская судная грамота: “А у котораго человека помреть жена, а муж ея оженится, и ження мать, или сестра, или иное племя, а имут искать платья… Також коли муж помреть, а имут искать мужня платья на жене его отець его, или братья…” (90).
Здесь речь идет только о платье и, конечно, бездетно умершего супруга. Судя по порядку перечисления тех лиц, которые могут искать этого платья, родители умершего допускаются прежде его братьев, они исключат их, как и по Эклоге.
3) НАСЛЕДОВАНИЕ В БОКОВЫХ ЛИНИЯХ
Наследование в боковых линиях германскому праву было известно с самых древних времен; оно наступает или за отсутствием восходящих родственников, или совместно с ними; по Эклоге боковые родственники следуют за восходящими.
Русская Правда не сохранила следов наследования боковых родственников. На этом основании некоторые исследователи делают заключение, что боковые родственники в период Правды к наследованию не допускались, что круг законных наследников исчерпывался для бояр и членов дружины детьми, а для смердов – сыновьями (Неволин. III. С. 340 и ел.).
Мы уже знаем, что одно молчание памятников не может служить основанием для выводов. Русская Правда, действительно, не говорит о наследовании боковых, но из других источников видно, что по народным понятиям XII в. “задница” переходит от брата к брату.
Киевский князь Всеволод Ольгович, чувствуя приближение смерти, передал, с согласия киевлян, княжение свое брату Игорю. Но киевляне недолго оставались верными своему соглашению со Всеволодом. По смерти его они отступили от Игоря и присоединились к сторонникам Изяслава. Летописец рассказывает, что послы их сказали Изяславу: “Ты наш князь, поеди, а у Волгович не хочем быта аки в задницы” (Ипат. 1146).
Переход княжества от брата к брату представляется, в приведенном месте, сознанию киевлян переходом “по заднице”, т.е. по наследству; ясно, что наследство в XII в. переходит и в боковые линии. То же следует и из духовной грамоты новгородца Климента XIII в.
В конце своей духовной он делает такую оговорку: “Того деля написах, зане не было у меня ни брата, ни сына”, т.е.: я написал эту духовную грамоту потому, что у меня не было ни брата, ни сына.
Отсюда надо заключить, что если бы у Климента был брат или сын, то он и не написал бы распоряжения об имуществе, так как у него был бы наследник и без завещания. Таким образом, и здесь брат рассматривается как законный наследник.
В подтверждение своего мнения о том, что боковые родственники не призывались к наследованию, Неволин ссылается, между прочим, на статью, встречающуюся в договорах Новгорода с князьями:
“А что, княже, сел твоих и владычьних и княгининых, и бояр твоих, и слуг твоих на новгородской земли, которое село зашло без кун, то без кун пойдет к Новугороду, а кто купил, а тый знает своего истьца или дети его; истьца ли не будет; ни детей его, целовати ему крест, како истьца не сведаеть; взяти ему кун, колико будет дал по исправе, а земля к Новугороду”.
“Почему, – спрашивает Неволин, – ответственность здесь не возложена и на боковых родственников продавца, которые бы ему наследовали, если бы они по законам того времени могли быть его наследниками? Итак, – заключает он, – должно думать, что они исключались от наследства”.
На поставленный вопрос можно дать и другой ответ. Покупщику могло быть предоставлено право требовать своих денег с Новгорода, а не с боковых родственников, для личного его удобства. Боковых родственников, особенно в дальних степенях, не так легко разыскать, как детей продавца.
Потом, относительно детей можно, по крайней мере, в большинстве случаев, предполагать, что они действительно наследовали имущество родителей; при отсутствии же детей, наоборот, есть основание думать, что умирающий, в большинстве случаев, распоряжался им свободнее, отказывал по частям, дальнейшим помимо ближайших отказывал по душе, а иногда и совсем посторонним.
Чтобы не ставить покупщика в крайне затруднительное положение разыскивать всех этих наследников, договоры и предоставляют ему ведаться с Новымгородом. Выражение “целовати ему крест, како истьца не сведает”, кажется, именно указывает на затруднение сведать об истце, т.е. о том, кто должен возвратить деньги.
Псковская судная грамота прямо говорит о брате, сестре или ином племени умершего (86, 90) как о его наследниках.
Итак, боковые родственники не исключались нашим древним правом от наследования без завещания. В каком порядке призывались они к наследованию – впереди восходящих, совместно с ними, или после них – об этом ничего не знаем. Но нельзя допустить, чтобы духовенство не проводило начал Эклоги.
Нет никаких оснований думать, чтобы они были неприменимы к русской жизни. Наоборот, можно думать, что порядок, подобный порядку Эклоги, наблюдался у нас и до византийского влияния, как он встречается у некоторых германских племен.
4) НАСЛЕДОВАНИЕ СУПРУГОВ
О наследовании супругов наши древние памятники говорят сравнительно много. Но все, что в них находим, есть только практика, свидетельствующая о применении Эклоги.
Эклога соединяет разные последствия со смертью супругов, смотря по тому, как они умерли, оставив детей или нет, или, наконец, не оставив ни детей, ни других наследников.
Если детей от брака не осталось, то муж, переживший свою жену, получает четвертую часть из ее приданого (пристроя), а остальное шло наследникам умершей. Своей четверти муж лишался, если вступал в новый брак.
Если муж умирал прежде жены, жена получала обратно свое приданое и, кроме того, ей выделялась из имущества мужа часть, равная четверти ее приданого. Вступая в новый брак до истечения 12 месяцев, она лишалась этой прибавки (Кормч. Леона Царя и Конст., Зачат. 4 и 7; Zachariae. 69).
Если оставались дети, переживший супруг, как это было сказано выше, управлял всем имуществом умершего. Дети должны были состоять в его повиновении и не могли требовать выдачи им наследства.
Это состояние прекращалось: 1) По воле родителей. По достижении совершеннолетия всеми детьми супруг может, если желает, сложить с себя управление имуществом и предоставить детям свободу.
Предоставляя детям свободу от своей власти, он получает из наследства умершего, кроме своего имущества, часть наравне с детьми. В случае нежелания со стороны пережившего супруга предоставить детям свободу он может продолжать пользоваться своими правами до смерти.
2) По воле детей. В случае вступления вдового супруга в новый брак совершеннолетним детям предоставлен выбор продолжать жить вместе с пережившим супругом или требовать выдачи им наследства.
Отец, вступая в новый брак, получает только свое имущество, а мать – приданое и то, что покойный муж прибавил к нему для увеличения брачного имущества (hypobolum); в Кормчей: “Принесенную же пристрою от нея ко отцу их, точию с поданною от него пристрою ея возвращением в дары подавшу оставити ей”; у Леунклавия: “Modo solam dotem ad ipsa patri eorum allatam, una cum donatione, quam in earn rem dotis augendae causa contulit, matri praestent”.
Если при заключении нового брака дети были еще несовершеннолетние, они продолжают оставаться под властью отца; мать же, выходя замуж, должна дать им опекуна (Кормчая Л. Ц. и К., Зач. 5 и 7; Леун-клавий. II. С. 103 и ел.; Zachariae. 69 и ел.).
Наконец, если по смерти мужа не осталось никаких наследников, жена получает половину всего имения умершего, другая половина идет по Эклоге фиску (Леунклавий. II. С. 112).
Статьи Русской Правды и Псковской судной грамоты дают право заключить, что постановления Эклоги у нас применялись, хотя и не все ее положения оставили свой след в этих памятниках.
Относящиеся к рассматриваемому вопросу статьи Русской Правды (по III ред. 123 – 124 и 131 – 132) крайне отрывочны, редакция их очень неясна, а, может быть, даже и прямо испорчена. В печатных изданиях и здесь в одну статью соединяют то, что лучше было бы разделить.
Печатаем эти статьи по нашему изданию:
“123. Аже жена сядеть по мужи, то на ню часть дати (в некоторых списках прибавлено: а у своих детей взята часть), а что на ню мужь взложить, тому же есть госпожа, а задниця ей мужня нена-добе.
124. Будут ли дети, то что первое жены, то то возьмут дети мате-ре своея, любо си на женоу будет взложил, обаче матери своей возмуть”.
“131. Аже жена ворчеться седети по мужи, а ростеряет добыток и поидеть за мужь, то платить ей все детем.
132. Не хотети ли начнуть дети ей ни на дворе, а она начнеть всяко хотети и седети, то творити всяко волю, а детем недати воли.
133. Но что ей дал мужь, с тем же ей седети, или свою часть вземше седети же”.
Из этих статей можно вывести, что у нас действовало начало Эклоги, по которому со смертью одного из супругов не открывалось наследства для детей в имуществе умершего, а все имущество оставалось в управлении и пользовании пережившего.
Для отца это следует из ст. 124: “Будуть ли дети (по смерти мужа), то что первое жене, то то возмуть дети матери своея, либо си на женоу будет взложил, обаче матери своей возмуть”. Здесь предусматривается случай смерти человека, бывшего во втором браке и имевшего детей от первого.
Только после его смерти дети от первого брака получают наследство матери; они получают и то, что отец дал при своей жизни из имущества их матери своей второй жене. При жизни отца, следовательно, несмотря на его второй брак, все имущество умершей оставалось в его управлении. Так и по Эклоге при несовершеннолетних; только из статьи Русской Правды не видно, совершеннолетние были эти дети или нет.
Для матери действие того же правила следует из ст. 131 и 132-й: “Аще жена оборчется (ворчеться) сидети по муже…, не хотели ли ей начьнуть дети ни на дворе, а она начнет всяко сидети восхощет з детми, то створити всякоу волю ея, а детем недати воли” (ред. Кар. сп.).
“Оборчется или ворчется сидеть по муже” – значит вречется, даст обет остаться во вдовстве (Дубенский. Рус. Дост.п. 128). Это выражение наводит на мысль, что у нас по смерти мужа вдова, может быть, делала формальное заявление о желании остаться во вдовстве и вступить в права, предоставляемые ей Эклогой. В таком случае она остается во дворе (т.е. хозяйкой) и против воли детей, которые должны оказывать ей повиновение.
Две приведенных статьи говорят о совершенно разных предметах. Смысл 131-й статьи следующий: жена обязалась сидеть во вдовстве по смерти мужа, поэтому никакого раздела имущества не произошло, а все имущество поступило в ее управление. Но вдова дурно им управляла, да, кроме того, не сдержала обязательства быть во вдовстве, а вступила в новый брак.
Она должна в этом случае вознаградить все убытки, причиненные детям. Дальнейшее следствие то, что совместное хозяйство детей и матери прекращается и дети получают опекуна, как об этом сказано в ст. 129-й. Это все по Эклоге.
Статья 132-я говорит о совершенно другом; в ней речь идет о подчинении, в котором должны находиться дети по отношению к матери-вдове. Такое подчинение имеет место в том случае, когда мать по смерти мужа остается во вдовстве.
Эта последняя статья предполагает продолжающееся вдовство, а не выход вдовы замуж, о чем сказано в ст. 131-й. Это две разных статьи, содержание обеих взято из Эклоги, но передано с некоторой путаницей.
Статья 133-я тоже взята из Эклоги. Она говорит о том, что жена удерживает то, что ей дал муж, и свою часть. То, что ей дал муж, это, конечно, hypobolum Эклоги; своя часть – это та часть наследства, которую жена получила, когда прекратила совместную жизнь с детьми по своей доброй воле и по достижении ими совершеннолетия.
Эта статья, следовательно, опять обращается к тому случаю, когда совместная жизнь вдовы и детей прекращается, но по какому поводу, не говорит. Судя же по тому, что здесь упоминается о части наследства, составитель, надо думать, имел в виду прекращение совместной жизни не по причине брака вдовы, а по ее доброй воле.
Статья 88[4] также распадается на две, трактующие о разных предметах. Статья 124-я, как мы видели, говорит о наследственных правах детей от первого брака по смерти отца. В ст. 123-й речь идет о наследственных правах жены по смерти мужа. Это опять Эклога.
Здесь предусматривается тот же случай, о котором идет речь и в ст. 133-й. Жена, по смерти мужа, получает часть, т.е. часть наследства, следовательно, речь идет об отдельной жизни жены по ее доброй воле. Далее сказано: она госпожа того, что на нее муж возложил. Это hypobolum.
В некоторых списках после слов: “на ню часть дати” написано: “а у своих детей взять часть”. Это любопытное указание на столкновение русских начал с византийскими. По русским началам наследуют только сыновья[5]. Византийское право дает жене равную часть с детьми.
Русскому сознанию эта часть представляется вынутой из детского наследства, а потому Правда и прибавляет: взять эту часть у своих детей. Это же русское воззрение проглядывает и в последней фразе: “А задниця ей мужня не надобе”.
Часть, получаемая женой, не есть наследство: по русскому пониманию, наследники – дети, наследство у них, из их наследства жене дается часть, сама же она не наследница.
О русских народных обычаях Русская Правда ничего не говорит. Только одно выражение: “У своих детей взяти часть” (Калачова сводный текст. Ст. LXIII) дает повод думать, что по русским народным воззрениям жене не принадлежало право участия в наследстве после мужа, а все наследство шло к детям.
Псковская судная грамота также дает только византийское право, хотя и с существенными изменениями: “А у котораго человека помрет жена без рукописания, а у ней останется отчина, ино мужу ея владети тою отчиною до своего живота, только не оженится; а оженится, ино кормли ему нет. – А у которой жены мужь помреть без рукописания, а останется отчина или живот, ино жене его кормится до своего живота, только не пойдет за мужь, а пойдет за муж, ино ей нет” (88 и 89).
Здесь пережившему супругу предоставляется пожизненное пользование всем имуществом умершего на условии вдовства.
В редакции статей есть разница: в первой говорится только об отчине, а во второй об отчине и животах. Но в первой, конечно, описка. Муж пользуется и животами жены. Это видно из того, что по ст. 90-й он обязывается выдать “платье” умершей жены ее наследникам в том только случае, если вступит в новый брак.
Эклога также знает пожизненное пользование пережившего супруга всем имуществом умершего и выдачу полученной мужем части приданого в случае его второго брака. Но в Эклоге пожизненное пользование принадлежит пережившему супругу при наличности целого ряда условий, здесь же оно обусловлено только одним из них – вдовством, причем не принято во внимание различие пола супругов и возраста детей, что по Эклоге имеет важное значение.
Остается неясным, как смотреть на эти отступления от Эклоги. Изменяют они соответствующие статьи Эклоги или это только неполнота редакции, объясняемая тем, что дела о наследстве и в Пскове ведались владычным судом, который применял к ним Эклогу непосредственно, а не судную грамоту?
Если допустить, что грамота изменяет Эклогу, то надо придти к заключению, что в Пскове на почве византийских начал наследственные права супругов расширились: им принадлежит кормля и при отсутствии детей; права же мужа – сократились в том смысле, что он лишался пользования имуществом, едва вступал в новый брак, хотя бы дети от первого брака и не достигли еще совершеннолетия.
Преобладающее влияние византийских начал на наше наследственное право очень понятно. При подсудности наследственных дел духовным судам и при том важном значении, какое принадлежало представителям церкви в последние моменты жизни каждого христианина, иначе и быть не могло.
У нас, конечно, была и своя народная практика, но очень разнообразная, как и практика германских племен. Духовенство не могло руководствоваться этой неустойчивой практикой и должно было вносить греко-римские начала.
С влиянием римских начал на наследственные права супругов встречаемся и в древнем германском праве (Zoepfl. С. 799).
5) СУДЬБА ВЫМОРОЧНОГО ИМУЩЕСТВА (БЕЗЗАДНИЦА)
Выморочное имущество идет князю, за исключением церковных людей и членов боярской дружины. После смерти первых безатщина их идет епископу, после смерти вторых – боярину. Относящиеся сюда статьи указаны выше.
6) МНЕНИЕ НЕВОЛИНА
Неволин признает в древней России три разных порядка наследования, которые последовательно сменили один другой.
“I. Отечественные известия о древнейшем наследстве по закону заключаются: 1) в договоре Олега с греками 912 г., по которому имение умершего без завещания русса отсылалось в Россию к его ближним, если у него не было в Греции своих наследников. 2) В известии летописца о Святославе, который брал дань с греков и на убитых в пользу их рода.
Порядок наследования здесь не определяется. Но он может быть определен посредством сличения постановлений договоров с греками о кровной мести с постановлениями Краткой Русской Правды о том же…
Если порядок открывавшегося наследства соответствовал порядку мстителей, то наследство в период до Пространной Русской Правды открывалось в следующей постепенности: прежде всех наследовали братья умершего, потом его сыновья, отец, племянники от братьев, сестры и племянники от сестер.
Этот порядок не согласуется с тем, который был признан в Пространной Русской Правде, но он подтверждается известиями о порядке, в котором следовали князья друг другу во владении русской землей; он оставил по себе следы как в церковном уставе св. Владимира, где в ряду лиц, тяжущихся о наследстве, на первом месте поименованы братья и потом дети, так и в грамотах купчих и других, в которых было излагаемо, что приобретатель приобрел землю себе и детям, приобрел от прежнего владельца и детей его (III ред. 334 – 336)”.
“II. Из постановлений Русской Правды о наследстве в имуществе смердов, бояр и членов княжеской дружины можно выводить, что она совершенно исключает от наследства боковую линию… Русская Правда и другие памятники указывают на то, что право законного наследования ограничивалось кругом детей умершего…
Это предпочтение нисходящих боковым родственникам и совершенное исключение последних от участия в наследстве были связаны одно с другим: новый порядок наследования мог на первый раз не иначе явиться, как в совершенной противоположности с первым (III ред. 340 – 341)”.
“III. Надобно полагать, что в промежутке времени между изданием Пространной Русской Правды и изданием Судебника Иоанном III право законного наследования распространено было и на боковых родственников (III ред. 345)”.
Таким образом, в промежуток времени от X по XV в., в течение 500 лет, наше наследственное право пережило три совершенно различных состояния. В период развития права путем обычая трудно допустить такие быстрые переходы из одного состояния в другое, ему совершенно противоположное, каковы наследование до Русской Правды и по Пространной Русской Правде. Для проверки приведенного мнения на основании источников предшествующее изложение дает достаточный материал.
7) ПОСЛЕДСТВИЯ ПРИНЯТИЯ НАСЛЕДСТВА
К предметам наследования Русская Правда относит: дом, товар (движимости вообще), рабов, скот, двор (III ред. 121, 129, 130); о землях же не упоминает. Из этого выводили, что земли состояли во владении рода (по другим – общины), а потому по смерти владельца в землях не открывалось наследования для детей его или родственников.
Русская Правда не упоминает земель, но они также относились к предметам наследования. Правда говорит о доме и дворе, эти слова означали в древности целое хозяйство. Об этом речь идет в т. III Древностей. С. 42 и сл.[6] Псковская судная грамота прямо относит к предметам наследования как товары, так и вотчины, т.е. недвижимости вообще.
Вместе с имуществом умершего на наследника переходила и ответственность по его обязательствам. Об этом упоминает уже Русская Правда. По ст. 137-й на детей от второго мужа (одной и той же матери) вместе с задницей отца их переходит обязанность уплатить детям первого мужа все то, что отец их утратил из имущества их отца.
В договоре Мстислава смоленского начало это выражено в виде общего правила: “Аже латинянин даст княжю холопу в заем или иному добру человеку, а умреть не заплатив, а кто емльть его остаток (по риж. ред. задницю), тому платити немчину” (7), Псковская судная грамота также признает за тем, кто “за живот поимается” (т.е. примет наследство), обязанность отвечать за долги умершего (88).
Кроме уплаты долгов на наследнике лежит обязанность дать часть на помин души (Русская Правда. III ред. 120). Эта обязанность внесена в нашу практику духовенством. Размер части, конечно, зависел от усмотрения наследников.
Наконец, там, где действовали русские начала наследования, по которым сестры при братьях не наследницы, на братьях-наследниках лежала обязанность выдать сестер замуж, “како си могут” (III ред. 125).
[1] Подробнее об этом говорится далее в Приложении: Греческое и русское право в договорах с греками X в.
[2] Ефименко Н. – Статья Русск. Правды II ред. доселе сохранилась в народной пословице: “Меньшему сыну отцовский двор, старшему новоселье”, “Меньшой сын на корню сидит” (Даль. II. 73).
[3] Она печатается у них в таком виде: “А че же и отчим прииметь дети с задницею, то тако же есть ряд, а двор без дела отень всяк меншему сынови”.
[4] По редакции Калачова.
[5] Это отразилось и в русской пословице: “Мать при сыне не наследница” (Даль. I. 489).
[6] Значение хозяйства вообще, а не жилища только слово “дом” имеет и в народных пословицах: “Что в поле ни родится, все в доме пригодится” (поле – к дому); “Дом – яма, никогда не наполнишь”; “Домом жить, обо всем тужить”; “Дом вести, не лапти плести” (Даль. II. 95).
