Первым условием для вступления в брак считался определенный возраст, который до 1830 г. был: для мужчин – 15 лет, для женщин – 13 лет; лицам же, не достигшим этого возраста, вступление в брак было запрещено[1]. С указа 19 июля 1830 г. возраст видоизменяется, а именно, вступать в брак могли только лица, достигшие – мужчины 18 лет, а женщины 16 лет.
“Желая предохранить верноподданных, – гласит указ, – от тех, известных по опыту, вредных последствий, кои происходят от сочетания браков между несовершеннолетними и потрясают добрые нравы, признали мы за благо повелеть, дабы воспрещено было священникам отныне впредь венчать браки, если жених и невеста не достигли еще первый 18, а последняя 16 лет”[2]. Это правило вошло и в Свод Законов.
Законодательство обратило внимание также на предельный старческий возраст, с наступлением которого брак воспрещался. Так, Св. Синод указом 1744 г. признал таким возрастом 80 лет. “Брак от Бога установлен, – читаем в указе Синода, – для умножения рода человеческого, чего от имеющего за 80 лет надеяться весьма отчаянно, ибо, по словам псалмопевца, человек может быть в силах только до 80 лет, а множае труд и болезнь, которые труд и болезнь клонят к смерти человека, а не к умножению рода человеческого”[3].
Синод обратил внимание также и на пропорциональность лет жениха и невесты, хотя и не постановил на этот счет никаких правил[4]. Указом 5 августа 1775 г. он осудил только несоразмерность лет между брачующимися сторонами. “Вступают в брак, – гласил указ, – в летах, между собой весьма несходственных; женят же в крестьянстве малолетних ребят с возрастными девками, а сии малолетних ребят умерщвляют, за что некоторые по гражданскому суду и к смертной казни были приговорены”.
Однако и позднейшему законодательству не раз приходилось считаться с обычаем венчать малолетних со взрослыми девицами, до совершеннолетия мужей своих жившими, обыкновенно, с их отцами. Так, запрещают подобный обычай указы 31 июля 1779 г. и 10 декабря 1781 г.
О том же говорит и инструкция благочинным 1806 г. “Наблюдать, – читаем в ней, – чтоб священники сумнительных браков не венчали; сумнительный же брак есть… если едино из них лицо весьма младолетно, а другое престарело”.
Вторым условием считалась правильность сознания, при отсутствии которого брак возбранялся. Так, указ 1722 г. воспретил вступать в брак “дуракам”, т.е. слабоумным. “Понеже, – гласил указ, – как после вышних, так и нижних чинов людей движимое и недвижимое имение дают в наследие детям их, таковым дуракам, что ни в какую науку и службу не годятся, а другие, несмотря на их дурачество, но для богатства отдают за оных дочерей своих и свойственниц замуж, от которых доброго наследия в государственной пользе надеяться не можно; того ради повелеваем как вышних, так и нижних чинов людям, и ежели у кого в фамилии ныне есть или впредь будут таковые, которые ни в науку, ни в службу не годились и впредь не годятся, отнюдь, жениться и замуж идти не допускать и венечных памятей не давать”.
Этот указ неоднократно подтверждался и впоследствии (указы 1762 и 1775 гг., закон 1815 г.), причем мнением Государственного Совета 8 июня 1815 г. было разъяснено, что под “дураками” следует понимать лиц, лишенных здравого рассудка с самого рождения.
Третьим условием считалась свободная воля брачующихся. Петр I энергически воспротивился тому порядку вещей, при котором родители и господа бесконтрольно распоряжались своими детьми и рабами, заключая их браки.
Вот что писал он Сенату в 1724 г.: “в прошлом 1722 г., в бытность нашу в Сенате, вы (т.е. сенаторы) предлагали нам пункт о принужденных браках, которые бывают в детях за страх родителей, а в рабах по принуждении господ их, без произволения сочетанных, и требовали на оных решения; и по оному предложению повелеваем учинить во всем Российском государстве такое запрещение, дабы отныне родители детей и всякого звания люди рабов своих и рабынь к брачному сочетанию не принуждали и не брачили под опасением тяжкого штрафования”.
Согласно с этим решением родители и господа обязывались перед венчанием своих детей и рабов приносить присягу, что они не принуждают их к вступлению в брак[5]. Но с другой стороны, согласие родителей считалось необходимым условием для вступления в брак детей (резолюция Петра 12 апр. 1722 г.). Свободной воле брачующихся Синод всегда придавал огромное значение.
Так, в трактате о порядке и условиях брака, составленном от лица Синода архиепископом Кременицким между 1765 и 1787 гг., брак, совершенный по принуждению, признавался “не имеющим того, в чем состоит самое существо сего таинства”[6]. Затем в 1798 г. Синод снова высказал в одном из своих определений, что от свободной воли брачующихся “всего более зависит и таинство браковенчания”[7]. Точно так же в указе 9 сент. 1796 г. было подтверждено, что “браковенчание имеет свое основание во взаимном сочетающихся согласии”.
Четвертым условием считалось отсутствие родства или свойства между лицами, предполагающими вступить в брак. В этом отношении в XVIII ст. применялись правила 50-й главы Кормчей книги, настолько расширившие сравнительно с прежним временем объем почти каждого вида родства и свойства, что многие из них сделались неудобоприменимыми к русской жизни.
Ввиду этого Синод оказался вынужденным отступать на практике от положений Кормчей, но вследствие отсутствия у него каких бы то ни было руководящих начал в этом отношении деятельность его постоянно подвергалась колебаниям, и в одних случаях он допускал вступление в брак в таких степенях родства и свойства, в каких в других не разрешал[8].
Это колебание в практике Синода в связи с неопределенностью объема степеней родства и свойства, в пределах которых не должны были заключаться браки, побудило правительство указом 6 июня 1765 г. предписать Синоду “немедленно сочинить и издать в народ” определение, “в каком родстве и свойстве бракосочетанию быть запрещается по правилам церковным”.
Синод составил обширный трактат о порядке и условиях заключения брака (написанный, как уже было сказано, архиепископом Кременицким), в котором точно определил объем степеней родства и свойства и значительно сократил число препятствий к браку, установленных в 50-й главе Кормчей.
Однако еще прежде, чем Синод окончил составление своего трактата, была созвана Екатериной II законодательная комиссия 1767 г., причем в данном ей Наказе императрица опять указала на необходимость “сделать единожды известное и ясное положение, в какой степени родства брак дозволен и в какой запрещен”. Как известно, в комиссии Синод был представлен одним депутатом, которого он снабдил особым наказом.
В последнем, между прочим, был обстоятельно разработан вопрос о “браках, дозволенных и запрещенных по родству и свойству” (гл. X) в форме подробного проекта. Он был передан на рассмотрение частной духовно-гражданской комиссии при особом “наставлении” от дирекционной комиссии, в котором последняя, высказываясь за необходимость издания закона о браках, запрещенных по родству и свойству, мотивирует эту необходимость следующим соображением (взятым, впрочем, из наказа Синода): “дабы не искать уже на то разногласных правил в таких книгах, которые народу весьма неизвестны”.
Однако из трудов комиссии, как известно, ничего не вышло, и в 1777 г. императрица снова была вынуждена напомнить Синоду о необходимости составить закон о браках. “Пятнадцать лет тому назад, – писала она синодальному члену, архиепископу Гавриилу (Петрову), – мною предвидимо было, что потребны объяснительные постановления для брачных обязательств, кои от меня Синоду приказано было сочинить, но и по сие время осталось то без исполнения”[9].
Однако Екатерине II не пришлось увидеть окончания составления закона о браках, и этим делом пришлось опять заняться в царствование Александра I. Уже в 1806 г. на необходимость издания подобного закона обратил внимание Непременный совет, указавший по одному частному делу, что он “считает весьма нужным, чтобы законы о браках приведены были в единообразие, и чтоб из многих частных правил составлено было одно ясное положение, определяющее со всей точностью как степени родства, в коих браки должны быть воспрещаемы, так и случаи, в коих они могут быть расторгаемы”.
Мало того, Непременный совет признал еще, что составлением закона о браках, “по важности и существенной связи его с самыми первыми основаниями общественного порядка”, нужно заняться “предпочтительно перед другими частями узаконений”[10]. И только 19 янв. 1810 г. составлен был Синодом известный закон о браках в кругу родства и свойства, объем которых в отношении брачующихся получил свое законодательное определение.
Пятым условием для вступления в брак нужно признать знание брачующимися основных начал вероучения (“Символ веры”, “Отче наш” и десять заповедей). Это условие было введено в наше право 50-й главой Кормчей и подтверждено инструкцией благочинным 1806 г., запретившей венчать лиц, не знающих “закона Божия и нужных членов веры, доколе не научатся”[11].
Шестым условием было дозволение начальства для служащих лиц[12] и дозволение воевод и губернаторов для неслужащих. Воеводы и губернаторы за каждый брак получали особую плату (древняя выводная куница), отмененную в 1775 г.
“Где в которой области Империи нашей, – читаем в манифесте этого года, – состоит запрещение вступать в брак без дозволения губернаторского и градоначальника, и за такое дозволение собирается сбор или деньгами, или скотом, через сие всемилостиво отрешаем таковое запрещение и сбор и дозволяем всякому роду и поколению людей вступать в брак без подобного дозволения и платежа”.
Последним условием, имевшим место при вступлении в брак дворян, считалось образование. Петр I предписал указом 1714 г. венчать только тех дворян, которые представят особое свидетельство от учителя, что знают арифметику и геометрию[13].
Что касается до самого совершения брака, то оно подверглось некоторой модификации сравнительно с предшествующим временем. Так, при Петре были уничтожены сговорные записи, имевшие столь важное значение в Московском периоде[14]. Затем обручение обязательно должно было совершаться за шесть недель до венчания, причем при известных условиях могло быть расторгнуто (чего не было в Московском периоде).
Вот что читаем, напр., в указе 1702 г.: “буде обручатся, а после обручения жених невесты взять не похочет или невеста за жениха замуж идти не похочет же, и в том быть свободе по правильному св. отец рассуждению”[15].
Что касается до поводов к расторжению обручения, то о них указ говорит следующее: “обручение упразднятися может вин ради сицевых: аще бы жених обручил себе невесту сущу неблагообразну или во удеси коем пагубну, поврежденну, мнящи, яко красна есть и благообразна, нескорбна и здрава; по обручении же, аще бы уведал, яко есть безобразна, скорбна и нездрава, может от нея быти свободен”.
Однако высочайшим повелением 13 дек. 1744 г. эта свобода, как несогласная с церковными законами, была уничтожена, и лица, обрученные между собой, лишились права самовольно оставлять друг друга. При Екатерине II (в 1765 г.) венечные памяти, существовавшие еще в допетровской России, были отменены, и указом 5 авг. 1775 г. обручение слито с венчанием[16].
Как видно из практики XVIII ст., обещание вступить в брак считалось имеющим юридическое значение, т.е. связывало обещавшую сторону. Так, когда перед браком или при его совершении делалось заявление, что жених обещал жениться на другой невесте, то епархиальная власть допрашивала жениха, производила дознание, разбирала доказательства и в случае правильности заявления запрещала венчание нового брака, оповещая о том все епархии[17].
Обряд венчания обязательно должен был совершаться в присутствии брачующихся. Из этого правила было сделано указом 1796 г. одно исключение только для особ императорской фамилии в случаях их женитьбы на иностранных принцессах. Особы императорской фамилии получили право доверять посторонним лицам присутствовать вместо себя при обряде венчания.
На основании указа 1769 г. было предписано совершать браки исключительно в церкви, разве “оказалось бы в том необходимая нужда по весьма дальним расстояниям церквей”, когда с разрешения епархиального архиерея можно венчаться и вне церкви. В 1775 г. было подтверждено правило о совершении браков только в приходской церкви брачующихся.
С Петра I впервые появляются смешанные браки, немыслимые в Московском периоде. Так, в 1721 г. синодским указом было дозволено шведам, жившим в Сибири, вступать в брак с русскими, но при соблюдении следующих условий: 1) принятия русского подданства и 2) несовращения жен и детей из православия. Это постановление было видоизменено в 1768 г. относительно западных губерний, где при заключении смешанных браков Екатерина II разрешила воспитывать сыновей в отцовской, а дочерей в материнской вере.
Поводами прекращения брака[18] в изучаемую эпоху были: во-первых, политическая смерть и ссылка в вечную каторжную работу; так, указом 16 авг. 1720 г. женам таких сосланных было предоставлено или постригаться в монашество, или жить в своих приданых деревнях ввиду того, что мужья их рассматривались как бы умершие, а брак считался расторгнутым без всякого ходатайства с их стороны.
Напротив, в 1753 г. состоялось высочайшее повеление Синоду, по которому для расторжения брака лиц, сосланных на вечную каторгу, требовалась санкция Синода, разрешавшего женам сосланных выходить снова замуж. С 1767 г. выдача подобного разрешения стала функцией епархиальных архиереев.
Те же правила применялись и к мужьям, если их жены ссылались в вечные каторжные работы. Таким образом, с середины XVIII ст. установилось правило, по которому ссылка на вечную каторгу сама по себе не расторгала брака, но являлась одним из поводов к разводу.
Во-вторых, поступление в монашество, служившее поводом к разводу, на основании Духовного регламента (прибавление к нему о чине монашеском), при наличности следующих условий: 1) при одновременности пострижения обоих супругов; 2) при достижении женой известного возраста, а именно, не менее 50 лет и 3) при отсутствии малолетних детей (лица, не удовлетворяющие этим условиям, не могли поступать в монашество).
В-третьих, безвестное отсутствие одного из супругов, признанное за повод к разводу резолюцией Петра I на докладных пунктах Синода 12 апреля 1722 г. и синодским указом 1723 г., при условии, что оно произошло не по вине оставшегося супруга.
В 1810 г. Синод постановил, что прошения о расторжения брака по этому поводу могут подаваться на иначе, как по прошествии пятилетнего срока со времени исчезновения одного из супругов, причем самое расторжение брака должно иметь место после удостоверения со стороны консистории в действительном исчезновении лица.
К безвестному же отсутствию можно причислить и невозвращение в Россию в течение года или двух лет военнопленного (неправославного), женившегося на русской (указы 1721 и 1743 гг.).
В-четвертых, неизлечимая болезнь, о чем говорит синодский указ 22 марта 1723 г. Вот что читаем в нем по этому поводу: “разлучающихся мужа и жену от брачного союза за болезнями отнюдь без синодального рассуждения не разводить и не постригать; токмо исследовать о том обстоятельно и опасно и, освидетельствовав болезни докторами, присылать доношения с письменным свидетельством в Синод и ожидать синодской резолюции”.
Позднейшие законодательные памятники о неизлечимой болезни, как о поводе к разводу, ничего не говорят, хотя на практике в XVIII ст. допускались разводы при психической болезни одного из супругов[19].
В-пятых, прелюбодеяние одного из супругов[20] (резолюция Петра, на докладных пунктах Синода 1722 г.) или развратная жизнь, по выражению указа 1798 г. С изданием указа 28 июня 1811 г. было запрещено расторгать браки, основываясь на простом признании одной из сторон, виновной в прелюбодеянии.
Признание должно было быть сделано в суде перед судьей “произвольно, истинно и с обстоятельствами дела согласно”. Виновной стороне воспрещалось вступать в новый брак (впрочем, в XVIII ст. о воспрещении виновному мужу вступления в новый брак в решениях церковных судов умалчивается), и она подвергалась духовным и светским наказаниям.
Так, виновные жены карались семилетней епитимиеи, иногда пожизненной ссылкой в монастырь, наказанием плетьми, отсылкой на прядильный двор, даже ссылкой в Сибирь и т.д. Имущество жен возвращалось им обратно, но только “для пропитания на смерть”, так как собственниками его признавались дети, происшедшие от расторгнутого брака, почему на имущество налагалось запрещение в написании купчих и закладных (указ Синода 22 августа 1748 г.)[21].
В-шестых, неспособность одного из супругов к брачному сожитию (указы 1806 и 1824 гг.), причем последняя в большинстве случаев констатировалась медицинской экспертизой. Неспособность должна была быть добрачной. Впрочем, в 1824 г. было постановлено, что жены самовольно оскопившихся имеют право выходить замуж за других.
Для наличности развода по рассматриваемому поводу требовалось существование неспособности в течение известного времени (не менее трех лет). В XVIII ст. не только неспособность мужа, но также и жены считалась поводом к разводу, что, как известно, в Московскую эпоху не существовало. Неспособный супруг лишался права вступать в новый брак.
В-седьмых, покушение одного супруга на жизнь другого также играло роль повода к разводу. Так, в одной резолюции Синода (22 марта 1723 г.) было предписано: “а буде оставленного (супругом) лица явится вина, яко умышление на живот… то такового разводить”. Впрочем, в позднейшее время этот повод к разводу прекращает свое существование, и супругов, ведущих несогласную жизнь, не разводят, но советуют им жить в мире.
Наконец, в-восьмых, принятие христианства кем-либо из супругов, при нежелании одной из сторон продолжать супружескую жизнь, также составляло повод к разводу (указы 1739 г., 1771 г. и др.). Точно так же, на основании синодского указа 1 мая 1722 г., в случае обращения одного из супругов из раскола в православие и нежелания другого последовать этому примеру, брак их расторгался, и принявший православие получал право вступать в новый брак.
Кроме развода, в изучаемую эпоху становится известным и разлучение супругов, назначавшееся церковным судом вместо развода. В большинстве случаев эта мера принималась при несогласной жизни супругов и при жестоком обращении мужа с женой.
Так, в 1723 г. Синод по одному делу определил: “дать временный развод, а не совершенный, т.е. быть им (супругам) лишенными супружеского сожития, другим браком отнюдь не сочетаваться и в этом временном разводе пребывать дотоле, пока оба не смирятся и купно жить не восхотят”[22].
Обыкновенно такому разлучению предшествовало принятие мер к примирению супругов путем увещания со стороны духовных отцов, консистории и даже епархиального архиерея, причем супругов дурного поведения епархиальное начальство иногда отсылало в монастыри “для вразумления к согласной жизни”.
Разлучение супругов прекратило свое существование на основании высочайше утвержденного мнения Государственного Совета 26 мая 1819 г., что было подтверждено и Сводом Законов 1-го издания (т. X. Ст. 59 и 76).
Вопрос о разводе был затронут Синодом в своем наказе, поданном им в 1767 г. в Екатерининскую законодательную комиссию. В нем Синод высказался за признание следующих поводов к разводу: 1) прелюбодеяние, 2) бой и мучение со стороны мужа, 3) умысел одного супруга на жизнь другого, 4) отнятие имения мужем у жены и 5) самовольные отлучка, побег и укрывательство со стороны жены.
Дела о разводе должны были рассматриваться “в светских командах”, т.е. в светском суде, а затем препровождаться в духовные[23]. Однако ввиду неудачи комиссии предположения Синода не получили силы закона.
До 1805 г. дела о разводе входили в состав юрисдикции епархиальных архиереев[24], решавших их вполне самостоятельно, без санкции со стороны Синода. Последняя считалась необходимой только для некоторых дел, напр., в случае неизлечимой болезни, поступления в монашество и др. Но с 1805 г. все дела о разводе перешли в непосредственное ведение Синода.
Личные отношения супругов основывались на начале неравноправности, так как жена находилась в подчиненном положении у мужа. “Муж, – гласит Устав благочиния, – да прилепится к своей жене в согласии и любви, уважая, защищая и извиняя ее недостатки, облегчая ее немощи, доставляя ей пропитание по состоянию и возможности хозяина”; “жена да пребывает в любви, почтении и послушании к своему мужу и да оказывает ему всякое угождение и привязанность, аки хозяйка”.
Вплоть до издания Уложения о наказаниях 1845 г. муж пользовался правом наказывать свою жену. Об этом праве говорит, напр., Воинский устав (арт. 163). Если во время такого наказания жена умирала, то муж хотя и подвергался каре, но более легкой, чем за обыкновенное убийство. Только с изданием Уложения 1845 г. у мужей было отнято право наказания жен, так как состоялось запрещение бить и увечить последних.
Что касается до видоизменений в правах состояния, обусловливаемых браком, то здесь необходимо различать два случая: брак между свободными и брак между свободными и несвободными. В первом случае состояние жены определялось состоянием мужа. Об этом свидетельствуют многие законодательные памятники рассматриваемого времени.
Так, уже Табель о рангах постановляет, что “замужние жены поступают в рангах по чинам мужей их” (п. 7). Затем манифест 1775 г. предписывает “женам всех классов пользоваться преимуществами мужей их”.
Наконец, обе Жалованные грамоты говорят о том же (“дворянин, – читаем в дворянской грамоте, – сообщает дворянское достоинство жене своей”, “мещанин, – гласит Жалованная грамота городам, – сообщает мещанское состояние жене своей, буде она породы равной или низшей”).
Единственное исключение из этого правила было введено Жалованной грамотой дворянству, по которой дворянка никогда не лишалась дворянского достоинства, за кого бы она ни вышла замуж[25]. Во втором случае до Екатерины II действовало прежнее правило, унаследованное еще от Московского времени: “по холопу раба, по рабе холоп” (указы 1741 и 1744 гг.), но с Екатерины II в этом отношении в законодательство стали проникать новые начала.
В рассматриваемом вопросе нужно различать два случая: брак свободного с несвободной и брак свободной с несвободным. Относительно первого случая изменение правила: “по рабе холоп” началось с 1763 г. (если не считать указа 1742 г., пожаловавшего обитателям Малороссии особое преимущество: не быть укрепляемым по женам), когда было предписано освобождать от прикрепления питомцев воспитательного дома в случае их браков с крепостными.
Та же привилегия была распространена в 1764 г. на воспитанников Академии художеств. Затем законы, изданные при Екатерине II и воспретившие укреплять какими бы то ни было способами свободных людей, имели, по справедливому замечанию Неволина, своим последствием установление начала, что посредством брака с крепостной муж ее не только не делается крепостным, но и сообщает ей самой права свободного состояния (указы 1780, 1781 и 1783 гг.)[26].
Относительно второго случая изменение правила: “по холопу раба” также началось с указа 1763 г., освободившего питомиц воспитательного дома в случае выхода их за крепостных от прикрепления. Та же привилегия была распространена в 1765 г. и на воспитанниц мещанского училища при Воскресенском девичьем монастыре.
Указом 1808 г. эти привилегии были подтверждены, причем постановлено, что мужья воспитанниц, в случае наличности разрешения от помещиков на женитьбу, также получают свободу. В 1815 г. состоялся, наконец, общий закон, постановивший, что посредством брака женщинам свободного состояния крепостное состояние не сообщается.
Имущественные отношения супругов основывались на принципе раздельности, причем жена пользовалась полной правоспособностью. “Жены недвижимое и движимое, – читаем в указе 1716 г., – с чем она шла замуж или по родству ей данное, по свидетельству письменному, при ней да будет”.
“Собственным жен приданым имениям, – читаем в другом указе (1731 г.), – и что они, будучи замужем, куплей себе или после родственников по наследству присовокупили, быть при них, не зачитая того в ту указную дачу, что надлежит дать им из мужня” (имения, после смерти мужа)[27]. Что касается до дееспособности жены, то она также ничем не была ограничена.
Так, указ 1715 г. предоставил женам право продавать и закладывать свои вотчины, не спрашивая при этом согласия своих мужей. Однако на практике нередко, при совершении разных крепостей женами, требовались особые дозволительные письма от мужей, в силу чего Сенат в 1753 г. предписал писать всякие крепости от имени жен на их имущество вполне беспрепятственно, не оговаривая в них, что они пишутся с согласия мужей и по их письмам.
Подтверждая таким образом полную дееспособность жен, Сенат ссылался на указ 1715 г. Единственное исключение из названного правила было введено Вексельным уставом 1832 г., по которому жена без согласия мужа не могла выдавать векселей, но выдавала так называемые заемные письма.
[1] Постановления Эклоги (Кормчая книга, законы Леона и Константина. Зач. 2. Гл. 1), подтверждавшиеся неоднократно синодскими указами (напр., в 1756, 1774, 1775, 1781 гг.). Впрочем, указ о единонаследии определил брачный возраст для мужчин в 20 лет, а для женщин в 17 лет, но, как известно, указ был отменен в 1731 г.
[2] Впрочем, указ 1830 г. сделал исключение для природных жителей Закавказского края, где постановления Эклоги, на основании которых брак разрешался мужчинам в 15 лет, а женщинам в 13 лет, не были отменены.
[3] Указ состоялся по частному случаю, а именно, вследствие брака Григория Ергольского, достигшего 82-летнего возраста, с Прасковьей Девятовой, расторгнутого Синодом. Впрочем, еще в инструкции патриарха Адриана поповским старостам 1697 г. встречается запрещение венчать лиц “престарелых” лет.
[4] Впрочем, в “пунктах”, данных Синодом своему депутату в Екатерининскую законодательную комиссию 1767 г., было восстановлено: “не венчать бы великое неравенство в летах имеющих, напр., жениха 17- или 18-летнего на 35- или 40-летней или 50-55-летнего на 17- или 18-летней невесте”. Однако эти “пункты”, вследствие неудачи комиссии, не получили силы закона.
[5] По мнению Неволина (История российских гражданских законов. Ч. I. С. 148), названная присяга была отменена в 1775 г., но, по справедливому замечанию проф. Павлова (50-я глава Кормчей книги. С. 87), указ 1775 г. так глухо говорит о “прежних присягах”, что из его слов трудно вывести какое-либо заключение.
Напротив, проф. Горчаков (О тайне супружества. С. 336) думает, что петровский закон 1724 г. крайне редко применялся на практике и в 1765 г., с упрощением порядка установления брака, совершенно потерял свою силу.
[6] Трактат напечатан у Павлова. Указ. соч. С. 344-369.
[7] Горчаков. Указ. соч. С. 334.
[8] Подробности см. в указ. соч. проф. Горчакова и Павлова.
[9] Павлов. Указ. соч. С. 151.
[10] Архив Госуд. Сов. Т. III. Ч. 2. С. 28 и след. См. также: Павлов. Указ. соч. С. 155.
[11] Горчаков. Указ. соч. С. 335. Инструкция была издана в 1775 г. московским митрополитом Платоном для своей епархии, но в 1806 г. принята Синодом для всех епархий (Павлов. Указ. соч. С. 106).
[12] Указы 1722, 1764, 1766, 1796 и 1808 гг. Впрочем, все эти указы говорят только о военнослужащих.
[13] Инструкция благочинным 1806 г. говорит еще об одном условии для вступления в брак, а именно, об отсутствии изувечения и неспособности к половому сожитию (см.: Победоносцев. Курс гражданского права. Ч. II (2-е изд.). С. 37).
[14] Сговорная запись, т.е. договор об имуществе врачующихся, в частности, о приданом, писалась во время сговора и обеспечивалась неустойкой, называвшейся зарядом и платившейся стороной, отказавшейся от заключения брака без основательной причины.
Петр I указом 3 апр. 1702 г. предписал: “рядные и сговорные записи отставить и впредь их не писать, а вместо того приданому писать росписи за руками, а заряду никакого в тех росписях не писать”.
[15] Хотя в указе говорится: “по правильному св. отец рассуждению”, но на самом деле предписания указа шли вразрез с церковными законами, признававшими обручение столь же нерасторжимым, как и самый брак (см. постановление 6-го Вселенского собора, а также новеллы византийских императоров Льва Философа и Алексея Комнена).
[16] Венечной памятью назывался акт, выдававшийся епархиальным архиереем желающему вступить в брак и содержавший в себе предписание священнику совершить венчание; с выдачи венечной памяти взимался особый сбор.
В изучаемое время венчание обязательно должно было совершаться приходским священником жениха, что неоднократно предписывалось, начиная с Петра I (см.: Духовный регламент и указы 1731, 1765, 1775 гг. и др.).
[17] Победоносцев. Указ. соч. Ч. II. С. 54.
[18] Кроме указ. соч. Неволина, см.: Способина “О разводе в России” и Загоровского “О разводе по русскому праву”.
[19] Загоровский. Указ. соч. С. 328.
[20] В отличие от московского времени прелюбодеяние мужа в такой же степени признается поводом к разводу, как и прелюбодеяние жены. Первый раз мы встречаем дело о таком разводе в 1746 г. (Загоровский. Указ. соч. С. 305).
[21] Загоровский. Указ. соч. С. 306 и след.
[22] Загоровский. Указ. соч. С. 351.
[23] Христианское чтение. 1876. N 9 и 10.
[24] Обыкновенно дело поступало в духовную дикастерию или, как она стала называться с 1744 г., консисторию. Последняя, рассмотрев дело, представляла мотивированное решение его на усмотрение архиерея, который или утверждал решение консистории, или изменял его, или постановлял новое.
[25] То же начало подтверждается и манифестом 10 апреля 1832 г., а именно: “сообщение почетного гражданства лицам женского пола утверждается на общем законе, по коему муж высшего состояния сообщает оное жене, а жена высшего состояния сама по замужеству его не теряет”.
[26] Указ. соч. Ч. 1. С. 65.
[27] Охраняя имущественные интересы жены от посягательства на них со стороны мужа, Сенат в 1763 г. запретил женам продавать свои имения мужьям, потому что жена, как находящаяся под властью мужа, “в даче ему купчей против его воли спорить не может”. Это постановление было отменено в 1825 г.
