Обозначая во введении в курс периоды, на которые можно разделить историю русских сословий, я сказал, что в четвертом периоде основанием общественного деления у нас служило различие прав, распределявшихся между сословиями по их политическому значению.
Итак, сословное право есть отличительная черта IV периода, тот признак, которым строй, усвоенный нашим обществом в этот период, отличался от склада, ему предшествовавшего и основывавшегося на различии государственных обязанностей, разверстанных между общественными классами по их хозяйственным состояниям.
Прошу припомнить, как мы определили сословное право во введении в курс: я сказал, что это есть всякое преимущество, предоставляемое законом целому классу общества в постоянное обладание. Разумеется, юридическое отличие известного класса только тогда можно назвать его преимуществом, когда оно обращается в его пользу: дает ему средства обеспечения его интересов, создает ему выгодное положение в государстве или помогает сохранять и укреплять это положение.
Отсутствие этого понятия в Московском государстве XV и XVI вв.
В московском государственном праве XV и XVI вв., когда складывалось государство, мы не находим твердо выраженного понятия о таком сословном преимуществе. Законодательство знало хозяйственные выгоды, которыми пользовались разные классы и которые служили не интересам этих классов, а целям государства, были средствами исправного исполнения государственных обязанностей, положенных на общественные чины, а не средством обеспечения интересов этих чинов.
Эти выгоды достигались собственными усилиями отдельных лиц или получались лицами от государства, например поместья. В том и другом случае государство налагало на лица соответствующие этим выгодам тягости: на землевладельцев, приобретавших землю собственными средствами или получавших ее от казны, оно налагало службу приказную и ратную, на торгово-промышленных капиталистов – казенную службу и промысловое тягло, на хлебопашцев, снимавших земли казенные или частные, – тягло поземельное.
Первый вопрос, возникающий при изучении нового периода, состоит в том, когда, откуда и каким образом возникла в Московском государстве мысль о сословном праве как о таком юридическом преимуществе, которое служило бы не столько средством для отбывания государственных повинностей, сколько средством для ограждения и проведения сословных интересов.
Происхождение этой мысли было довольно сложно и заслуживает некоторого внимания, тем более что этот вопрос почему-то обыкновенно оставляется в тени нашей историко-юридической литературой. Московское законодательство начинает довольно твердо формулировать такие преимущества и согласно с ними перестраивать прежнюю чиновную иерархию общества с половины XVII в., с Уложения 1649 г.
Постепенно вырабатываясь и укрепляясь, основанный на различии сословных прав новый склад нашего общества достигает если не полного и окончательного, то довольно определенного выражения в сословных жалованных грамотах 1785 г.
Поэтому Уложение можно принять за начальный законодательный момент IV периода истории русских сословий, а жалованные грамоты мы избрали было конечным пределом нашего изучения. Однако, мысль о сословном праве, как мы его определили, возникла ранее издания Уложения, и условия, из которых она родилась, становятся заметны еще в XVI в.
Двоякое происхождение мысли о сословном праве в Московском государстве
Сословные права возникали и развивались в нашем государственном порядке двумя путями: все они являлись последствиями чиновного деления, но различались свойством побуждений, их вызывавших, или тех интересов, которые ими ограждались.
Одни из них создавались самим законодательством и направлены были к тому, чтобы поддерживать и укреплять чиновное деление общества, удерживая классы в кругу назначенных им чиновных обязанностей; другие сами собой рождались из материальных выгод, связанных с чиновными обязанностями, и служили выражением и средством поддержания того государственного значения или веса, какой приобретали чины исполнением своих обязанностей. С первого взгляда эта разница в происхождении сословных прав покажется неясной, но вы увидите из дальнейшего изложения, в чем она состояла.
Сословное право как средство удерживать классы в кругу их обязанностей
1. Сословные права как средства удержания классов в кругу их государственных обязанностей постепенно развивались путем перерождений, каким подвергались эти обязанности в своем практическом применении. Мы видели, что первоначально эти обязанности развёрстывались по хозяйственным состояниям лиц: кто владел землей, тот должен был служить ратную службу; кто пахал землю, тот обязан был тянуть поземельное тягло.
Эти повинности падали на состояния или занятия даже независимо от лиц, которые владели этими состояниями или вели эти занятия: если землевладелец, служивший ратную службу со своей земли, часть этой земли пахал на себя своими холопами или вольнонаемными рабочими, не сдавая ее тяглым людям – крестьянам, то в XVI в. он сверх ратной службы платил еще поземельное тягло с этой части наравне с тяглыми хлебопашцами.
Таким образом, по земле землевладелец служил, а по пашне платил. Потом, когда посредством такой разверстки лица рассортировались на классы, по мере того как общественное деление, кристаллизуясь, застывало и твердело, повинности с помощью наследственной их передачи постепенно переносились с хозяйственных состояний на самые лица и только отбывались лицами по хозяйственным состояниям, даже иногда ложились на лица независимо от их состояний.
Сын служилого человека нес ратную службу, даже не имея земли; напротив, неслужилый человек, ставший землевладельцем, например холоп, получивший от господина часть его вотчины в награду за верную службу, что нередко бывало в XVI в., такой землевладелец не был обязан ратной службой государству.
Если служилый человек должен был служить, хотя бы и не владел землей, то, наоборот, служилый землевладелец не обязан был платить поземельное тягло, хотя бы часть своей земли и обрабатывал на себя. Вот почему в царствование Михаила Федоровича дворовые пашни служилых землевладельцев по писцовым книгам являются уже свободными от поземельного налога.
Эта перемена была, очевидно, перенесением государственных повинностей с хозяйственного состояния на самое лицо, им владевшее. Отсюда установилось правило, по которому податное тягло освобождало от ратной службы, а ратная служба – от податного тягла. Естественно, однако же, что повинность, переставши быть вещественной и сделавшись личной, не могла исправно отбываться, если теряла свое вещественное, т.е. хозяйственное, основание.
Отсюда еще в XVI в. становится заметным в московском законодательстве стремление поставить лица в экономические состояния, соответствующие несомым ими повинностям, и удержать их в этих состояниях. Самым решительным выражением этого стремления была система поместных наделов, превратившая тысячи безземельных ратников в мелких землевладельцев. Но и вотчинное землевладение испытало на себе действие того же стремления.
Здесь оно прежде всего повело к стеснению прав вотчинного землевладения в интересах поддержания служебной годности служилых фамилий; чтобы предохранить их от упадка и предупредить переход вотчинных земель от служилых владельцев в неслужилые или неспособные к службе руки, было ограничено право отчуждения и право завещания родовых наследственных вотчин.
В статье 85 Судебника 1550 г. и в дополнительном законе 1557 г. был точно определен порядок выкупа таких вотчин, отчужденных владельцами в чужой род. Нисходящие потомки вотчинника, продавшего родовую вотчину, – дети и внуки, по Судебнику и закону 1557 г., не могли выкупать ее: это право сохраняли только боковые родственники – братья, сестры и племянники, притом если они не подписались на купчей продавца свидетелями, т.е. не дали молчаливого согласия на продажу вотчины.
Право выкупа отчужденной вотчины сохранялось за родичами в продолжение сорока лет, притом родич, выкупивший родовую вотчину, лишался права ее дальнейшего отчуждения в род: он мог продать или заложить ее только члену своего рода, не подписавшемуся свидетелем на купчей первого продавца. В одном списке Судебника является еще более важное стеснение права отчуждать родовые вотчины: здесь к изложенной статье Судебника приписан закон царя Ивана, неизвестно в каком году изданный.
По этому закону бездетный вотчинник мог продать, заложить или отказать в монастырь по душе только половину своей родовой вотчины без согласия родичей. Все, что он отчуждал сверх этой половины без их согласия, отдавалось им по их челобитью без выкупа, а покупатель лишался своих денег. Законами 1562 и 1572 гг. право отчуждения и завещания родовых вотчин было еще более стеснено в пользу казны, точнее говоря, в интересах службы, для предупреждения перехода вотчин в неслужилые руки.
По этим законам крупным землевладельцам, князьям и боярам, вообще запрещено было отчуждать, т.е. продавать, менять или закладывать, свои родовые вотчины, точно так же отдавать их в приданое. Они могли ввиду бездетной смерти завещать эти вотчины боковым родственникам, но только ближайшим – братьям, их детям и детям этих племянников, но не далее.
Сверх того, запрещено было завещать вотчины вдовам, женам и дочерям и отдавать их в монастыри по душе без доклада государю. Во всех случаях, когда по закону вотчинник терял право располагать вотчиной по своему усмотрению, она по его смерти бралась в казну и обращалась на поместные дачи. Все эти стеснения были объяснены в законе 1572 г. одним главным побуждением: “чтобы службе убытка не было и земля бы из службы не выходила”.
Все изложенные узаконения были косвенно направлены к удержанию служилых фамилий в раз занятом ими положении по службе, которое чаще всего терялось вследствие потери вотчин и наследственных состояний. Такие распоряжения касались только высших слоев служилого класса, княжеских и боярских фамилий, т.е. крупнейших землевладельцев, наиболее важных для службы.
Но в XVII столетии мы встречаем и прямые законодательные меры с целью затруднить и даже запереть выход из всех, как служилых, так и тяглых, состояний. Легко понять, что невозможно было превратить каждый служебный чин в замкнутое состояние; среди чинов господствовало постоянное движение: личная заслуга или личная удача в хозяйственных предприятиях постоянно изменяла чиновное положение лица, переводя его из одного чина в другой.
Бедный городовой сын боярский, по состоянию своему способный служить только городовую осадную службу, постепенно богатея, запасался конем и вооружением и, таким образом получая возможность нести более тяжелую повинность – ходить в дальние походы, переходил в разряд городовых дворян или даже в выбор. Но вся иерархия чинов не представляла непрерывной лествицы ступеней, которую одно и то же лицо могло бы пройти снизу до самой вершины.
В московском чиновном делении не было того, что потом бывало по Табели о рангах, когда чиновник, начавший снизу, с низшего чина, личными качествами или с помощью служебной удачи пробегал всю лестницу чинов и кончал свою государственную службу в высшем чине. Таких примеров не было в московской службе XVI – XVII вв.
Вся лествица московских чинов распадалась на несколько отделов, и иерархическое движение было возможно для лица известного происхождения только на пространстве ступеней известного отдела. У каждого “отечества” были свои доступные ему чины. Провинциальный дворянин, начавший службу городовым сыном боярским, мог дослужиться до выборного дворянства, в исключительных случаях попадал даже в московский список, но редко шел выше московского дворянства.
Точно так же тяглый посадский человек, начавший свою деятельность в звании молодшего, мог, богатея, стать “лучшим” посадским человеком, мог даже попасть в высшее столичное купечество, стать торговым человеком гостиной или суконной сотни, даже гостем; но мы знаем очень немного случаев еще более успешного возвышения.
Некоторые гости за свою усердную службу казне награждались дьячеством, получали поместья, и даже известны два-три человека в XVII в., которые из гостей через дьячество попали в Думу в звании думных дворян. Но не было ни одного купца, который бы дослужился до боярства. Так, у каждого общественного слоя была своя чиновная карьера, свой ряд доступных ему чинов.
Следовательно, отделы чинов были менее подвижными состояниями, чем самые чины. Чины каждого отдела отличались неодинаковыми, но однородными обязанностями, и соответственно тому лица, их получавшие, должны были иметь неодинаковые, но однородные хозяйственные состояния.
Так, посредством естественной группировки мелких чинов сами собой обозначались очертания более крупных классов, которые законодательство и обратило в сословия, сперва замкнув выход из них, а потом обособив их друг от друга специальными правами. В одной статье Судебника 1550 г. мы читаем: “А детей боярских служивых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому, опричь тех, кого государь от службы отставит”.
Точно так же Судебник запретил заимодавцам брать к себе во дворовую службу тех должников, которые занимали деньги в рост, а не под условием служить за рост. В XVII в. запрещение выходить из служилых и тяглых состояний становится общим и настойчивым стремлением московского законодательства. Так, закон 9 марта 1642 г. безусловно запретил вступать в холопство дворянам и детям боярским.
Точно так же еще до Уложения принимались меры против закладничества, т.е. против вступления в личную зависимость с правом всегда ее прекратить или без этого права. Уложение окончательно запретило тяглым посадским людям и крестьянам отдаваться в зависимость по служилым кабалам к церковным властям или светским землевладельцам.
Детей или своих младших родственников тяглые люди могли отдавать только в жилую неволю, и притом не более как на пять лет. Так, отменена была 88-я статья Судебника 1550 г., которая давала крестьянину право продаваться с пашни в полное холопство. В XVII в. люди православного исповедания в Московском государстве вообще не могли продаваться в полное холопство.
Если мы припомним установленную наказом 1646 г. крестьянскую вечность, то все почти общество в Московском государстве, все служилые и тяглые чины его представятся нам сосредоточенными в три группы: служилую, посадскую и крестьянскую, которые были замкнуты с одной стороны – со стороны выхода из них.
Превращение чиновных выгод в сословные права по состоянию
Но если специальные повинности целых чиновных групп стали безусловно обязательными и неизменными, даже наследственными, то являлась необходимость и обеспечивавшие их исполнение хозяйственные выгоды сделать исключительным достоянием классов, которые несли на себе эти повинности.
Если служилый человек по закону нес вечно-потомственную ратную службу, а посадский тяглец вечно и потомственно платил тягло по городскому промыслу, то было необходимо, чтобы никто, кроме служилых людей, и не владел землей, чтобы никто, кроме посадских тяглецов, и не имел права промышлять в городе.
Так, хозяйственные состояния и занятия из экономических средств исправного отбывания государственных повинностей превратились в исключительные юридические преимущества отдельных классов, направленные к удержанию лиц в кругу их наследственных обязанностей, иначе говоря, превратились в сословные права.
Отсюда возникло новое явление в московском государственном порядке – приобретение права на известное хозяйственное состояние или занятие. Прежде хозяйственные состояния приобретались усилиями отдельных лиц, средствами гражданского права; каждое занятие было всем доступно, возникало из свободного приложения труда, руководимого частными интересами трудящегося лица.
Теперь лицо, прежде чем войти в известное состояние, должно было приобрести право на это, прежде чем принималось за известные занятия и обязано было вступить в тот общественный класс, которому это занятие было усвоено законом как его сословное преимущество.
Обособление трех сословий по правам
Из указанного правила само собой вытекало и обратное требование: если только служилые люди имеют право владеть землей, только посадские люди могут заниматься городским промыслом и торгом, то все владеющие землей должны войти в состав служилого класса, все занимающиеся городским промыслом и торгом обязаны примкнуть к классу посадских людей.
Так право землевладения и право городского промысла и торга объединяли мелкие чины, разделенные до тех пор дробными различиями в тяжести ратных служилых и тяглых посадских повинностей. Такое обоюдостороннее приложение правила и сомкнуло прежние чины в несколько крупных классов, или сословий, придав им посредством принудительной сословной приписки более плотный и постоянный состав и обособив их друг от друга.
Меры, направленные к сосредоточению и округлению раздробленных прежде общественных классов, были проведены на Земском соборе 1648 и 1649 гг. по инициативе правительства или по ходатайству самих земских чинов и сведены в Уложении.
1) Личное землевладение стало исключительным правом служилых людей и тех из земских, которые несли казенную службу по выборам. Боярские холопы и находившиеся в сходном с ними юридическом положении монастырские служки не могли покупать и принимать в заклад вотчин; если кто из служилых людей находил такую вотчину и бил о ней челом государю, она отбиралась у холопа или служки и отдавалась челобитчику в поместье как конфискованная земля. Им не давали и поместий из государевых казенных земель.
2) Право торговать и промышлять в городе присвоено было исключительно посадским людям, а не принадлежавшие к посадскому обществу городские торговцы и промышленники были обязаны либо отказаться от своих торгов и промыслов, либо приписаться к городскому обществу.
Холопы и крестьяне, владевшие в городах тяглыми дворами и промышленными заведениями – лавками, амбарами, погребами, – обязаны были продать их тяглым посадским людям; впредь запрещалось кому-либо приобретать такие дворы и заведения в городах, кроме посадских людей, под угрозой конфискации приобретенного имущества и торговой казни для приобретателей из крестьян и холопов.
Крестьяне могли привозить в города свои товары и продавать их на гостином дворе с возов и судов, но не могли покупать и нанимать для того лавок в торговых рядах. С другой стороны, слободы в городах, населенные нетяглыми промышленниками и торговцами, заложившимися за служилых людей или духовных сановников, приписывались к посадским обществам со всем своим населением и землями.
Даже дети духовенства и другие вольные люди, жившие по городам на церковных землях и занимавшиеся торгами и промыслами, зачислялись в городское тягло. Не только вольные люди, не принадлежавшие к какому-либо определенному состоянию, но и состоявшие на государственной ратной службе по прибору и за то получавшие казенное жалованье, занимаясь в городе торговлей и промыслами, должны были тянуть городское тягло.
По Уложению такие приборные служилые люди, остазаясь в своих служилых чинах и продолжая нести ратную службу, вместе с тем по своим торгам и промыслам обязаны были записаться в городское тягло и платить всякие подати наравне с тяглыми посадскими людьми.
Исключение сделано было только для некоторых разрядов служилых приборных людей, например для стрельцов, которые со своих городских торгов и торговых заведений платили таможенные пошлины и годовые оброки по окладу городского общества, но не были обязаны нести тягло и земские службы наравне с посадскими людьми.
Таким образом, одно и то же лицо могло принадлежать к служилому и тяглому состоянию, чем для низших служилых людей отменялось установившееся в начале XVII в. правило, что ратная служба освобождает от тягла, и обратно – тягло от службы.
3) Наконец, и земледельческий труд, став сословным правом, начал объединять сельское население, дотоле разбитое на различные юридические состояния. В состав этого населения входили тяглые крестьяне и бобыли, жившие на казенной или частной владельческой земле, безземельные гулящие люди, занимавшиеся сельскими промыслами или наемной работой, и пахотные холопы, получавшие от господ земельные участки в пользование с усадьбами и земледельческим инвентарем и за то работавшие на господ или платившие им оброк, подобно крестьянам; такие пахотные холопы назывались деловыми и задворными людьми.
Уложение ясно отличает крестьян и бобылей, черных и дворцовых, от крепостных владельческих, а тех и других – от холопов: первых оно признает прикрепленными к земле или, точнее, к сельским обществам, вторых и третьих – прикрепленными к лицам, т.е. к землевладельцам, различая их друг от друга тем, что крепостные крестьяне и бобыли были люди тяглые, а деловые и задворные холопы – нетяглые.
Но в самих признаках, которыми различались указанные три состояния, заключались условия их взаимного юридического сближения. Прикрепляя одних хлебопашцев к сельским обществам, других – к землевладельцам, Уложение окончательно утверждало то правило, что сельские общества казенных крестьян отвечают за податную исправность последних, а землевладельцы – за исправность своих крепостных крестьян.
Неизбежным последствием этого правила была принудительная разверстка тягла: сельские общества и землевладельцы получали право отводить отдельным крестьянам большие или меньшие пахотные участки соразмерно с их рабочими силами и налагать на них подати соразмерно с отведенными участками. Эта принудительная разверстка вносила важные перемены в юридический состав сельского населения.
С одной стороны, она уничтожала юридическое различие между крестьянами и бобылями: принадлежность к тому или другому из этих состояний определялась не выбором самого тяглого хлебопашца, а хозяйственным усмотрением общества или землевладельца, которые разверстывали тягло. С другой стороны, эта разверстка уничтожала на деле юридическое различие между крестьянами и пахотными холопами.
Сумма податей, падавшая на имения, определялась количеством тяглых крестьянских и бобыльских дворов, значившихся в нем по переписной книге. Но податные платежи предоставлено было разверстывать ответственному за них владельцу между всеми крепостными его хлебопашцами, как он хотел, и недоимки взыскивались сборщиками как с тяглых крестьян, так и с нетяглых пахотных холопов.
Поэтому в переписных книгах 1646 и 1678 гг., когда были произведены общие переписи тяглых людей, обозначались и дворы деловых и задворных холопов наряду с крестьянскими и бобыльскими, хотя закон этих холопов еще не признавал прямо тяглыми людьми. Так подготовлялось слияние бобылей и пахотных холопов с крестьянами в один класс, завершенное введением подушной подати при Петре.
Наконец, юридический состав сельского населения упрощался еще тем, что Уложение, прикрепляя казенных крестьян к сельским обществам, а владельческих – к владельцам, распространило это прикрепление и на детей и родственников крестьянина, которые жили в его доме, не имея своих участков, и считались до тех пор вольными людьми.
Таковы были три крупные группы, на которые стало распадаться с половины XVII в. гражданское общество в Московском государстве по сословным правам.
