В глубокой древности брак заключался через похищение. Похищение есть насильственный увод девицы с намерением сделать ее женой. С целью похищения жених и его друзья вступают в открытую борьбу с семейством невесты и его друзьями. Брак через похищение предполагает крайне незамиренное состояние общества.
На существование в глубокой древности такого порядка заключения брака находим указания и в жизни теперешних дикарей, и в исторических памятниках цивилизованных народов. У некоторых дикарей происходят настоящие войны из-за жен; в этих случаях мы имеем дело с похищением в первой стадии его развития; это действительное похищение.
У других племен, у которых жизнь приняла более спокойное течение, сохранилась лишь память о похищении в брачных обрядах; это обрядовое похищение. Оно встречается не только у дикарей, но было известно и народам историческим[1]. – У некоторых южных славян поезд жениха, отправляющегося в дом невесты, называется полком, а во главе его стоит тысяцкий.
Эти наименования указывают на то, что было время, когда жен доставали войной, когда за невестой действительно отправлялся полк, во главе которого стоял тысяцкий. Въезжая в село, поезжане спрашивают сельского судью: “Можно ли войти в село нескольким чужеземцам?”
Судья отвечает: “Пусть войдут, только бы они пощадили стариков и малых детей”. В древности, значит, дело не обходилось без жертв. В некоторых местах Германии и до сего времени следы похищения сохранились в брачных играх[2].
Возникновение такого способа установления брака стоит в тесной связи с воинственным (разбойническим) бытом первобытных народов. Войны с целью наживы ведутся не только между разными племенами, но и среди одного и того же племени. Счастливый победитель возвращается с добычей и пленницами.
Лучшие из них становятся его женами. В глазах первобытного человека иметь жен, добытых силой своей руки, есть предмет гордости. Это особое отличие людей сильных, храбрых, предприимчивых. Желание сравняться с ними вызывает подражание. Таково одно из условий, которое могло повести к возникновению обычая похищать жен (Спенсер. Основы социологии. 687).
Рядом с ним могли быть и другие. Родители и родственники, нуждаясь в готовой рабочей силе, могли не давать своих дочерей и родственниц в замужество даром. Желающему иметь жену надо было или купить ее, или взять силой.
Покупка жен – тоже очень древнего происхождения. Она является, прежде всего, оборотной стороной похищения. Семейство, потерпевшее от похищения, не всегда успокаивается на этой обиде. Оно может собрать силы и с оружием в руках добиваться возвращения похищенной. Между похитителями и потерпевшими может возгореться война.
В случае нерешительного ее исхода сторонам ничего не остается, как обратиться к компромиссу. Примирение на условии денежного вознаграждения пострадавшей стороны является самым обыкновенным способом прекращения войны. В таком виде представляется первоначальное возникновение покупки жен. Она должна была появиться в самый разгар действительного их похищения.
В наших источниках также находим указания на похищение.
О радимичах, вятичах и северянах начальный летописец говорит: “Живяку якоже зверь и браци не бываху в них, но игрища межю селы: схожахуся на игрища, на плясанье и ту умыкаху жены собе, с нею же кто свешашеся”. Здесь говорится об умычке, но не в смысле действительного похищения, а только обряда.
Радимичи, вятичи и северяне прежде сговариваются с девицей, она дает свое согласие, а потом уже происходит похищение. Такое обрядовое похищение, удержавшееся как переживание, встречается в Славонии и Кроации (Буслаев. Письмо к автору Истории России с древн. врем.), где ему также предшествует соглашение.
О древлянах летописец говорит: “Убиваху друг друга и брака у них не бываше, но умыкиваху у воды девиця жоны собе”. Некоторые исследователи видят здесь указание на действительное похищение; упоминание же о воде объясняют как намек на удобный для похищения момент в то время, когда девица идет за водой.
Это объяснение слишком искусственно. Из других памятников мы знаем, что вода в древности имела религиозное значение. Митрополит Иоанн (XII в., Русск. достопам. I) говорит о браках простых людей (не князей и бояр), что они совершаются без церковного венчания, а через посредство плескания водой.
Подобное свидетельство имеем и от конца XIII в. В правиле митрополита Кирилла написано: “Слышахом в пределах Новгородских невесты водят к воде, и ныне не велим тому тако быти и то проклинати повелеваем”. На священное значение воды указывает и воспрещение церковного устава Владимира “молиться у воды”.
Это древнее религиозное значение воды сохранилось до наших дней в народных обычаях. В Архангельской губернии перед приходом жениха на девичник черпают из колодезя кувшин воды и ставят его на полати, но так, чтобы жених пришел под кувшином.
У болгар посаженый отец и жених бросают деньги в колодезь, наполненный водой (Буслаев. Там же). Ввиду этих свидетельств в похищении древлянами жен у воды надо также видеть обрядовое похищение, при котором имели место и некоторые религиозные действия “плесканием” воды.
На основании сохранившихся до наших дней брачных обрядов, надо думать, что в языческих религиозных действиях, сопровождавших брак, некоторая роль принадлежала еще и огню. В России и теперь кое-где, в ожидании жениха, перед домом невесты зажигают костры.
Жених с поезжанами должны перескочить через эти костры. В Болгарии сват, войдя в избу невесты, загребает уголья в печи, прежде чем приступает к сватовству. У сербов молодая, возвратившись от венца, обходит три раза кругом очага, а затем потрясает горящим поленом во все стороны.
Религиозное освящение брака, следовательно, возникло у нас еще до христианства.
Некоторые исследователи в выражении песни: “Во чистом поле женитися, вкруг ракитова куста венчатися” также усматривают след языческого обряда. Это сомнительно. Здесь, кажется, надо видеть позднейшую пародию на обряд церковного венчания.
О полянах летописец говорит, что у них были брачные обычаи, и затем приводит следующее: “Не хожаще зять по невесту, но приводяху вечер, а завтра приношаху по ней, что вдадуче”.
Здесь нет даже обрядового похищения, а родители сами приводят невесту в дом жениха. Вторая половина свидетельства допускает возможность двоякого понимания: 1) на другой день жених приносит родителям плату за невесту; 2) на другой день приносят в дом жениха приданое невесты.
И то, и другое понимание находит подтверждение в наших источниках. Из Русской Правды мы знаем, что братья дают приданое за сестрой. Из начальной летописи видно, что за жен платилось вено. О Владимире Св. сказано, что он “вдасть за вено грекам Корсунь царице деля”.
И еще: “Вдасть Ярослав сестру свою за Казимира и вдасть Казимир за вено людий 800, яже бе полонил Болеслав, победив Ярослава”. Слово “вено” происходит от глагола венити, который означает “ценить, покупать”: “не пять ли птиц вениться пенязема двема”.
В народных обрядах и до наших дней жених рассматривается как купец, а невеста как товар. В некоторых местах и теперь берется плата за невесту. В Нерехте крестьяне почитают за бесчестие отдать дочь безденежно. Чем выше цена, тем более чести для невесты.
Первое понимание представляется, однако, более вероятным. Трудно объяснить, почему приданое приносится на другой день. Состоя из движимостей ежеминутно нужных, оно должно было сопровождать невесту и даже предшествовать ее появлению в доме будущего супруга.
Уплата же вена на другое утро находит себе объяснение в том, что цена за невесту могла вноситься по осуществлении брака, а не прежде. Это находит себе некоторую аналогию в утреннем подарке (Morgengabe) германского права; подарок этот подносился молодой жене утром после первой ночи.
Вот и все, что говорит летописец о брачных обычаях полян. Можно думать, что он не все сказал, что можно было сказать. Если у древлян, которых он ставит ниже полян, брак сопровождался уже некоторыми религиозными обрядами, можно ли думать, что таких обрядов не знали поляне?
Эти приводимые по Полянскому обычаю жены так и назывались “водимыми женами”. Летописец, перечисляя жен Владимира, говорит: “и быша ему водимыя”, а затем идет перечисление пяти жен. Водимым женам он противополагает наложниц.
Из разобранных мест летописи следует:
1) Дохристианский брак установлялся при посредстве языческих религиозных обрядов. У некоторых племен он сопровождался обрядовым похищением, у других – следов похищения не сохранилось даже и в обряде.
В Выгозерской волости Повенецкого уезда у нас и до сегодня происходят в Троицын день игрища, на которых совершаются брачные сговоры между молодыми людьми обоего пола без всякого участия в этом их родителей, что совершенно совпадает с рассказом летописца о браках у радимичей, вятичей и северян (Север. Вестн. 1885 г. № 10. Ст. Приклонского).
2) В брак вступали в возрасте, в котором были уже возможны супружеские отношения. Из свидетельства о радимичах, вятичах и северянах следует заключить, что иногда, по крайней мере, молодые люди сами выбирали себе невест, а молодые девицы – женихов.
3) Следы похищения, сохранившиеся в обрядах, указывают на то, что браку, описанному летописцем, предшествовал более древний, совершавшийся путем действительного похищения. На это действительное похищение встречаем указания и в некоторых обрядах, доживших до нашего времени.
В Тверской губернии перед отправлением поезда жениха в дом невесты жених становится на сковороду, а кругом его размещаются дружки, ставя правую ногу также на сковороду; дружки клянутся: “стоят друг за друга, брат за брата, за единую каплю крови”.
Что значит здесь сковорода – не могу сказать, но значение клятвы совершенно ясно: в прежнее время, отправляясь похищать невесту, приготовлялись к войне и потому взаимно клялись защищать друг друга до последней возможности.
Хотя наш начальный летописец говорит о похищении только в смысле обряда, но трудно думать, чтобы в описываемое им время у нас не встречалось уже случаев действительного похищения. Умыкание в Сербии (отмица) в смысле настоящей войны дожило до XIX в.
Похитители нападают ночью, силой овладевают родственниками невесты, вяжут братьев, отца, а невесту, если она сопротивляется, бьют “как вола на капусте”. На помощь к семейству невесты сбегается вся деревня, бывают раненые и убитые.
В 1805 г. погибли: брат девицы и один из похитителей. Если похищение удается, похитителей преследуют до их деревни, где они открывают мирные переговоры. Если дело не улаживается миром, обиженные обращаются в суд (Буслаев. Там же).
4) В обряд заключения дохристианского брака входил и взнос платы за невесту. Возникновение такой платы должно относиться к глубокой древности, именно к тому времени, когда еще господствовало действительное похищение.
Если сторонники семейства, из которого было совершено похищение, были достаточно сильны, они, конечно, не успокаивались на совершившемся факте, а преследовали похитителей. Для их замирения похитителям надо было предложить выкуп. Так, надо думать, возникло вено, уплата цены девицы, которая по германскому праву равнялась ее вире.
На основании наших источников мы не имеем возможности утверждать, чтобы у нас была особая, самостоятельная форма установления брака покупкой жены. В германском же праве брак устанавливался именно покупкой: муж должен был купить право власти (mundium) над женщиной у того лица, которому это право принадлежало до брака.
С этой целью он должен был уплатить цену (pretium) женщины, которая, обыкновенно, равнялась ее вире. Покупкой заключенные браки назывались connubia venalia. По народным воззрениям, они считались более обеспечивающими права мужа над женой, чем браки, заключенные без взноса цены женщины (Zoepfl. Deutsche Rechtsgeschichte. С. 584 и сл.).
Хотя наши источники и не говорят о купле жен (Frauenkauf) как особом способе установления брака, но приобретение жен покупкой до такой степени гармонирует с древним взглядом на жену как слугу, что, может быть, и у некоторых русских племен брак устанавливался куплей. Вышеприведенные термины, с точки зрения которых жених является купцом, а невеста товаром, подтверждают это предположение.
С принятием христианства к нам вводится греко-римский порядок установления брака. Римскому браку, обыкновенно, предшествовал сговор, или обручение (sponsalia). Это был гражданский акт, состоявший в том, что стороны, желавшие вступить между собой в брак, давали друг другу обещание действительно осуществить со временем это свое намерение.
Для укрепления сговора одна из сторон давала другой задаток (arrha). Неисполнение принятого стороной брачного обязательства вело, по Юстинианову законодательству, для стороны, давшей задаток, – к его потере, а для стороны, принявшей – к возвращению двойной цены задатка.
С утверждением христианства верующие стали приглашать духовенство к участию в сговоре путем молитвословия и благословения обручаемых. Постановлением шестого Вселенского собора брак с обрученной другому, при жизни последнего, был приравнен к прелюбодеянию.
В 1084 г. император Алексей Комнен повелел считать обручения, сопровождавшиеся священным благословением, равносильными браку и нерасторжимыми. Несколько позднее (1092 г.) воспрещено было при совершении сговоров с молитвословием делать условие о пенях.
Постановления императора Алексея, вошедшие в нашу Кормчую (гл. 43), действовали, конечно, и у нас. Профессор Горчаков в приложениях к своему исследованию о тайне супружества напечатал чин обручения и венчания, соблюдавшиеся нашей церковью, один XIII в., другой XIV в.
Из этих документов видно, что обручение составляло особый акт от венчания, происходило в церкви, сопровождалось пением и чтением установленных в служебнике молитв и заключалось обменом колец.
Сговор, как гражданский акт, надо думать, был известен и до принятия христианства. Поляне приводили своих дочерей в дом будущего мужа, конечно, в силу предварительного соглашения. Значение акта, равносильного браку, сговор получил уже под влиянием византийских постановлений.
Церковь, получив в свое ведомство заключение браков, должна была применять к ним и все те условия, которые требовались от вступающих в брак каноническими правилами и постановлениями византийских императоров, нашедших доступ в наши Кормчие. Но нет повода думать, чтобы эти правила применялись к русской жизни во всей строгости.
Церковный устав Владимира предоставляет ведомству церкви браки, заключенные в запрещенных степенях родства или свойства (“в племени или в сватьстве поимоуться”). В Уставной грамоте смоленского князя Ростислава Мстиславича (1150) читаем:
“А тяж епископских не судити ни кому же, судить их сам епископ… третья тяжа: аще кто поимется чрез закон”, т.е. священный, церковный или, по происхождению, вообще греческий.
Но постановления греческой церкви о запрещенных браках у нас нередко нарушались: вступали в брак, в противность греческим законам, родственники в 7-й и даже 6-й степени (Неволин. I. С. 192).
Возраст, необходимый для вступления в брак, разными византийскими законами определялся различно. По Эклоге вступление в брак дозволялось: мужчинам по достижении 15 лет, женщинам – 13; по Прохирону – в 14 и 12. Обручение было возможно уже по достижении 7 лет.
Но император Лев Философ, после того как среди духовенства обнаружилось уже стремление приравнивать обручение к браку, запретил обручать лиц, не достигших брачного возраста. Эти постановления соблюдались у нас далеко не строго: князья женили своих сыновей 11 лет, а дочерей выдавали замуж даже 8 (Соловьев. III. С. 8).
Византийское право для вступления в брак требует желания брачующихся и согласия их родителей (Кормчая Леона царя и Константина. Глава 49. Зачат.п. 1). Церковный устав Ярослава дает образчик применения русской практикой византийского постановления о необходимости свободной воли вступающих в брак: “Аже девка не восхочет замуж, а отец и мать силою дадуть, а что створить над собою, отец и мать епископу в вине”.
Выдать дочь замуж против ее воли можно, но если она что-нибудь над собой сделает (повесится, например), тогда только родители ее подлежат ответственности. Этому порядку вещей соответствует и вышеупомянутый древний чин обручения и венчания: ни при обручении, ни при венчании священник не спрашивает врачующихся, своей ли волей вступают они в брак или нет.
Но и в этой нестрогой форме церковный брак применялся первоначально только к князьям и боярам, простой же народ считал церковное венчание ненужным и продолжал совершать браки по языческим обычаям. На это жалуются духовные писатели еще конца XIII в.
Котошихин рассказывает, что в XVII в. вовсе было не в обычае справляться с желанием жениха и невесты вступить в брак. Молодые люди высших чинов венчались, даже не зная в глаза друг друга. Лишь Петр Великий принял меры для обеспечения свободного согласия лиц, вступавших в брак.
Практика XVII в. высказывалась против браков очень престарелых людей. В Московском государстве было весьма распространено мнение, что старики должны думать не о браке, а о спасении своей души. В этом смысле поучало и духовенство.
Эта мысль выражена в инструкции патриарха Адриана поповским старостам, в которой предписывалось не венчать вдовцов и вдов престарелых лет, но не было именно определено, какие лета считались престарелыми.
В московское время церковное венчание делается общим правилом, хотя продолжают встречаться и отступления. Так, в XVI и XVII вв. у донских казаков брак заключался иногда без всякого религиозного освящения, а в казацком “кругу”. Достаточно было мужчине и женщине явиться в круг и заявить, что они желают вступить в брак; этого было довольно для того, чтобы брак считался заключенным.
Но за этими исключениями, по общему правилу, брак заключался церковным венчанием. Для совершения священником венчания требовалось, чтобы желающие вступить в брак принесли ему венечную память, которая выдавалась местным епископом. В этой памяти предписывалось священнику обвенчать таких-то лиц, если нет законных к тому препятствий.
Обручение и венчание продолжали составлять два разных акта, разделенных между собой значительным промежутком времени, в течение которого воля обрученных была уже связана данным обещанием. Против этого вооружился Петр Великий.
[1] Вот примеры обрядового похищения. У москитов Средней Америки пожилые люди сопровождают жениха к дому невесты. Он несет подарки. На стук пришедших двери отворяют с предосторожностями. Невеста не показывается. Жених раскладывает подарки и все бросаются их рассматривать.
Этим пользуется жених; он отыскивает невесту и уносит ее, при всеобщем крике женщин, в устроенный нарочно на этот случай недалеко от дома шалаш. Молодые остаются там до вечера, и когда шалаш разбирается, присутствующие находят жениха и невесту в мирной беседе.
В Далмации обрядовое похищение совершается таким образом. Жених с друзьями приходят в дом невесты и обращаются к ее родственникам с такой речью: Мы знаем, что у вас есть нечто такое, что вам не принадлежит. У нас улетела белая голубка, она у вас, мы пришли отыскать ее.
Хозяин дома выводит к ним старуху и говорит: не эта ли голубка, которую вы ищете? Боже сохрани, чтобы это была она! – восклицают пришедшие. Это повторяется несколько раз, пока хозяин не выводит, наконец, невесту.
Вот голубка, которая у нас улетела! – восклицают жених и его друзья, хватают невесту и выносят для следования в церковь, по дороге встречают родственников и друзей похищенной, которые заграждают путь.
Завязывается борьба, которая переходит в переговоры и оканчивается платежом пошлины со стороны жениха. Это повторяется несколько раз, пока не дойдут до церкви.
В Швабии и по сие время сохраняется такой обычай. Новобрачная, выйдя из церкви, убегает и прячется в одном из ближайших домов. Молодой должен ее отыскать и привести в свой дом.
К таким же обрядовым действиям надо отнести взаимное царапание лиц жениха и невесты, воспрещение новобрачной иметь сношение со своими родителями, доказательство вражды между женихом и родителями невесты: они не должны при встрече ни кланяться, ни говорить между собой.
Все это встречается у многих дикарей. Встречается нечто в том же духе и не у одних дикарей. В Швабии не принято, чтобы мать невесты показывалась во время свадебного пира. – Все такие факты получают свое объяснение как явления переживания от того далекого прошлого, когда похищение действительно устанавливало враждебные отношения между мужем и семейством похищенной жены.
[2] В Швабии женщины охраняют невесту, и жених должен ее отнять у них. Во многих местах обязательна игра в кошку и мышку, причем жених играет роль кошки, невеста – мышки. К свадебным забавам у дикарей относится обязанность жениха бросить метательный снаряд на крышу дома невесты и стрельба из луков и ружей над головами новобрачных.
