Положение боярства после Смуты. Моменты политической истории думы. Взгляд на судьбу учреждения: как в составе думы отражался склад общества.
Изложенными опытами политического договора кончилась политическая история Боярской думы. Далее она перестает быть участницей верховной власти, становясь только ее орудием, остается во главе управления, как его привычный рычаг, но из политической силы превращается в простое правительственное средство. В XVII в. в ней происходят некоторые перемены; они вызываются потребностями текущего управления и сообразно с усложняющимися задачами правительства развивают ее, как правительственное орудие, не расширяя ее политического авторитета.
Остатки боярства, пережившие Смуту, очутились среди нового сочетания политических условий и отношений. Прежде его политическая жизнь поддерживалась преимущественно удельными преданиями, питавшими его московские политические притязания, местническим распорядком его службы, дававшим главную опору этим притязаниям, и двойственным значением московского государя, вотчинным, позволявшим боярству считаться с ним удельными отношениями и понятиями, и национально-государственным, их отрицавшим.
Теперь все эти элементы политической жизни истощились: наличное боярство настолько отодвинулось от удельного времени и обновилось в своем составе, что уже плохо помнило или игнорировало удельную старину; вместе с тем местничество так запуталось, что служило больше поводом к дерзким служебным выходкам худородных новиков, чем средством восстановления правильных родословных и разрядных отношений; наконец, на престоле сидел не потомок удельных князей, а народный избранник, свободный от удельных преданий и тех противоречий, какие вносили они в положение национального государя объединенной Велико-россии. В связи с этими переменами в положении боярства изменялось положение и его правительственного органа, Боярской думы.
В XVI в. значение Думы держалось на “московском обычае”, сложившемся посредством практического определения отношении государя к правительственному классу. Когда этот обычай поколебался, в классе возникла мысль определить эти отношения договором. Когда миновали исключительные обстоятельства, вызвавшие эту мысль, тогда оказалось, что разрушался самый класс, ее проводивший. Это разрушение, как мы видели, заметно отразилось на составе Боярской думы XVII в. Уже в начале этого столетия люди чувствовали его живее, чем можем почувствовать мы с разрядными и родословными книгами в руках.
Взявшись командовать земским ополчением против поляков, худородный князь Пожарский говорил в 1612 г. про одного представителя старого боярства, князя В.В. Голицына, бывшего в польском плену: “Теперь бы такие люди были надобны: был бы теперь здесь такой столп, как князь Василий Васильевич, так за него все держались бы, и я за такое великое дело мимо его не взялся бы”. А вся сила этого столпа заключалась не в каких-либо особых личных качествах, а в том, как он сам говорил о себе, что “отца моего и деда из Думы не высылывали, и Думу они всякую ведали, и не купленное у них было боярство”.
История личного состава Боярской думы в XVII в. есть история постепенного падения таких столпов, наследственно Думу ведавших. В XVI в. правил класс: отдельные лица значили мало. В XVII в. правят лица, иногда превосходные, блестящие лица, стоившие Косых, Курбских, Воротынских XVI в., но не составлявшие и не представлявшие класса. При господстве этих лиц и восторжествовало начало, нарушавшее весь строй прежнего правительственного класса, которое так стереотипно выразил Пильёмов, сказав на местническом суде в 1602 г.: “Велик и мал живет государевым жалованьем”.
Значит, пока держался правительственный боярский класс, значение Боярской думы не было ограждено политическим договором, будучи, по мнению людей того времени, достаточно упрочено правительственным обычаем. Когда вследствие колебания обычая явился договор, правительственный класс уже разрушался, а благодаря его разрушению не удержался договор и не восстановился в прежней силе правительственный обычай. Так можно обозначить моменты политической истории Думы в XVI и XVII вв.
Чтоб оценить значение и происхождение последнего из этих моментов, надобно привести его в связь со всей исторической судьбой учреждения. В X в., когда оно впервые является перед нами по нашим памятникам, в нем присутствуют рядом с боярами князя представители главного волостного города, городская старшина, образовавшаяся еще в то время, когда большие торговые города были единственной организованной силой, оборонявшей страну и руководившей ее экономическою жизнью. В те времена они оружием или мирными средствами завоевали свои городовые округа, волости. В X в., когда городская старшина сидела в Думе князя, эти города продолжали руководить экономическою жизнью страны, но уже не правили местными обществами, которые были в других руках.
В XII в., когда они приобретают прежнее правительственное влияние на местные общества, на свои волости, их “старцы” уже не сидят в Думе князя, по-видимому, нигде, кроме Новгорода; но тогда эти города уже переставали руководить и хозяйственными оборотами страны. В Думе князя остаются одни его бояре. Когда волостные города с успехом оспаривали у них правительственное влияние на местные общества, класс, верхним слоем которого было боярство, оставался руководящей оборонительною силой страны и начинал овладевать народным трудом; он становился классом привилегированных землевладельцев в то время, когда внешняя торговля переставала быть главною силой в народном хозяйстве.
В Новгороде и Пскове удельных веков местным управлением руководила Дума господ, которую составляли члены местного боярства, образовавшегося из древней городской старшины. Политически этот правительственный боярский совет вполне зависел от народной массы, собиравшейся на вече. Но покорное, по-видимому, орудие вечевой площади, боярство вольных городов правило местным рынком, посредством своих капиталов руководило трудом той самой массы, перед которой отвечало по делам управления на вече. В княжестве удельного времени князь правил с советом бояр, которые были собственно его вольнонаемные дворцовые приказчики.
Бродячие люди, разбивавшиеся по уделам, они не составляли правительственного класса, долго не могли сомкнуться ни в какой плотный класс. Но, действуя при князьях одинокими лицами, случайными слугами, они рано стали забирать в свои руки главную силу в народном хозяйстве тех веков, земельную собственность, и это помогло им потом сомкнуться в цельный усидчивый класс и стать правительственною силой. Такой класс сложился в Москве; в него вошли не только удельные бояре, но и сами удельные князья. Как и прежде, он владел обществом не по праву завоевания и не в силу закона; но он держал в руках огромную массу земледельческого населения и труда.
Так видим, что в составе высшего правительственного учреждения, каким была Боярская дума, отражались не классы, владевшие обществом силой оружия или в силу права, а классы или только элементы еще неготовых классов, которые и вне Думы держали в своих руках нити народного труда в известное время. Это явление, может быть, не принадлежащее исключительно нашей истории, в ней повторяется с правильностью, какая только допускается историческою жизнью.
И в XVI в. Думу составлял класс, который был на деле политической силой, не будучи властью, права которой были бы приобретены оружием или ограждены законом; но, правя обществом, он в то же время владел народным трудом не в качестве правителей, а в качестве крупных привилегированных землевладельцев. С половины этого века в народном хозяйстве обнаружился кризис, который при содействии других обстоятельств подготовил совершенно обратное явление. Народный труд уходил из боярских рук, приходил в такое состояние, что его невозможно было захватить не только законодательной, но и вооруженною рукой.
В Смутное время и в продолжение многих лет после него, когда Боярская дума стала, наконец, учреждением, правящим в силу права, договора, боярство менее чем когда-либо владело народным трудом. Продолжительными усилиями, частными вотчинными и общими законодательными мерами боярство старалось поймать вырывавшиеся из его рук нити народного труда. В половине XVII в. Дума опять стала тем, чем была она до исключительных обстоятельств начала этого столетия: ее недавние политические обеспечения утратили силу; договор не был возобновлен по смерти царя Михаила, и Дума продолжала править по давнему обычаю.
Но в то же время Уложение царя Алексея окончательно узаконило поземельное прикрепление крестьян, статьи о котором встречаем и в договоре Салтыкова, и в договоре московских бояр 1610 г. Правда, тогда же отменено было право личного закладничества; но думные и служилые люди ответили на это небезуспешною работой уравнения прикрепленных к земле крестьян с лично крепостными холопями вопреки закону. Однако экономический кризис оказал сильное действие на боярские и служилые состояния, уронив одни и подняв другие. По самому свойству достигнутого в селе обеспечения своих интересов боярство должно было поделиться его плодами с другими слоями служилого класса.
Среднее дворянство выступает успешным его соперником на этом поприще, каким в XVI в. был монастырь, а торжествовавший принцип “велик и мал живет государевым жалованьем” помог этому слою успешно соперничать с боярством и в высшем управлении. В XVII в. люди среднего дворянства бойко идут вверх, отбивая у старых родовитых фамилий и чины, и поместья, и Думу государеву. Иностранец по дороге к Москве встречал князей, которых по бедности обстановки не мог отличить от крестьян, а люди, не принадлежавшие ни к княжеским, ни к старым боярским родам, приобретали тысячи крестьян.
Эти экономические превратности ускорили генеалогическое разрушение прежнего правительственного класса, начавшееся с конца XVI в., а совокупным действием обоих этих процессов довершено было и его политическое разрушение. Целые века боярство работало в низу общества над обеспечением своего экономического положения; все это время, за исключением каких-нибудь 40 лет, его политическое положение на верху оставалось неупроченным, держалось на одном обычае. В XVII в., когда оно после потрясений достигло уже значительных успехов в своей экономической работе, оно исчезало как политическая власть, теряясь в обществе при новом складе понятий и классов, растворяясь в служилой дворянской массе.
Отмена местничества в 1682 г. отметила довольно точно исторический час смерти его, как правительственного класса, и политическую отходную прочитал над ним, как и подобало по заведенному чину московской правительственной жизни, выслужившийся дьяк. В 1687 г. Шакловитый уговаривал стрельцов просить царевну Софью венчаться на царство, уверяя, что препятствий не будет. “А патриарх и бояре?” – возразили стрельцы. “Патриарха сменить можно, – отвечал Шакловитый, – а бояре – что такое бояре? Это зяблое, палое дерево”.
