Сепаратные указы были самой многочисленной формой закона в продолжение всего XVIII ст. Если же прибавить к ним еще уставы и регламенты, а также и новоуказные статьи, продолжавшие действовать и в императорском периоде, то получится огромная масса законодательного материала, совершенно не сведенного ни в какую систему, следовательно, представлявшего неимоверные трудности при осуществлении его на практике.
Уже в XVII ст. правительство сознавало необходимость кодификации и принимало некоторые меры, долженствовавшие до известной степени упорядочить действовавшее законодательство. Тем более потребность в кодификации дала о себе знать с наступлением XVIII ст., когда, благодаря преобразовательной деятельности Петра, появилась масса законодательных памятников, притом совершенно не согласованных с прежним законодательством и нередко по своим основным началам даже диаметрально противоположных ему.
Петр ясно сознавал необходимость систематизации всего законодательного материала и в продолжение 25 лет трудился над разрешением этого вопроса. Уже в первый год XVIII ст., а именно, 18 февраля 1700 г., состоялся царский указ, которым учреждалась особая палата об Уложении, т.е. комиссия, обязанная заняться пересмотром и исправлением Уложения 1649 г.
Палате предписывалось внести в подлежащие места названного законодательного сборника все, последующие после его издания, именные указы и новоуказные статьи, а также состоявшиеся по решенным делам боярские приговоры, иначе говоря, палата должна была составить так называемую Ново-уложенную книгу или свод прежнего Уложения с законодательным материалом, изданным в промежуток времени от 1649 г. до 1700 г.
Указ предписывал дьякам всех приказов собрать именные указы, новоуказные статьи и боярские приговоры, хранящиеся в приказах, и, сделав с них списки, доставить в палату. Затем он определил состав последней. В нее должны были войти исключительно члены служилого класса, а именно: бояре, окольничие, думные дворяне, стольники и дьяки (всех 71 человек).
Кроме того, по распоряжению государя, к палате были прикомандированы подьячие из приказов, на обязанности которых было вести все письменное делопроизводство. Кто был председателем палаты – неизвестно, но на основании некоторых данных можно думать, что эту роль играл князь И.Г. Троекуров.
Так, в списке бояр его имя поставлено первым; затем из дошедшего до нас поденного журнала палаты видно, что заседания последней, независимо от других причин, прекращались один раз, потому что он ездил в Ярославль, и в другой раз по случаю его болезни.
Палата начала свои заседания 27 февраля 1700 г. В протоколе первого заседания прописан весь указ 17 февраля об учреждении палаты и в конце протокола прибавлено, что бояре приказали этот указ вписать в книгу. Затем палате было представлено оглавление Уложения с показанием, сколько в каждой главе сборника помещено статей.
В следующем заседании 28 февраля бояре приказали послать во все приказы предписания дьякам, чтоб они распорядились изготовлением списков с новоуказных статей и чтобы эти списки внесли в палату. Из материалов, относящихся до истории палаты, видно, каким способом она сносилась с приказами. Обыкновенно туда посылались подьячие, находившиеся в ведомстве палаты.
Последние снабжались краткими записками, в которых излагалась сущность требования палаты и которые подьячие предъявляли судьям и дьякам приказов. Получив ответ, подьячие по возвращении своем в палату записывали в особую тетрадь как данное им поручение, так и сделанное ими по этому поручению исполнение.
Палата, как видно по всему, спешила со своим трудом, приказы же, по сущности самого дела, не удовлетворяли этой поспешности. Оно и понятно. Первая только выслушивала доставленные ей указы, а на обязанности последних было приискать их, списать с них списки и проверить их.
Естественно, что они не могли вполне удовлетворить требованиям палаты, тем более что для отыскания указов не было никаких вспомогательных средств, и руководством в таких случаях служила единственно память дьяков и подьячих, обращавшихся продолжительное время с делами.
В середине мая приказы представили все нужные списки, и палата могла беспрепятственно приступить к своей работе. К июлю 1701 г. палата выслушала все Уложение, пересмотрела и дополнила его новоуказными статьями. Таким образом, была окончена вся работа и составлена Новоуложенная книга[1].
Какие причины воспрепятствовали обнародованию нового Уложения – неизвестно. По всей вероятности, значительная неисправность в его составлении, выразившаяся, главным образом, в пропуске многих указов и новоуказных статей, оставшихся, таким образом, не сведенными с прежним Уложением, послужила причиной этому. Факт нераспущения палаты и ее дальнейшие работы служат доказательством вероятности подобного предположения.
Так, в августе палата снова начала свои заседания и продолжала их вплоть до 14 ноября 1703 г., занимаясь в течение всего этого времени дополнением Уложения теми из новоуказных статей, которые она пропустила при первоначальном составлении Уложения. Этим прекращаются сведения о действиях палаты и о ее дальнейшей судьбе.
Как бы то ни было, но палата выполнила порученное ей дело; старое Уложение было сведено с новоуказными статьями, и Новоуложенная книга была составлена. Но нужно думать, что Петр остался недоволен результатом трудов палаты, так как новое Уложение никогда не было обнародовано, и трехлетние занятия палаты совершенно пропали даром.
Мало того, несмотря даже на то, что палата, составив новое Уложение, еще около двух лет занималась его исправлением и дополнением теми указами, которые пропустила в начале, Петр все-таки не обнародовал Новоуложенной книги и через несколько лет нарядил новую комиссию, поручив ей заняться тем же делом. Именно в 1714 г. Петр снова возбудил вопрос о новом Уложении. 20 мая он издал на имя Сената указ, которым предписал судьям все дела решать только по одному Уложению.
Что же касается до новоуказных статей и сепаратных указов, то они совсем не должны были приниматься в расчет. В одном только случае судьи получили разрешение обращаться к ним, это – при разборе таких дел, которые не были предусмотрены Уложением, иначе говоря, только за теми указами и новоуказными статьями была оставлена сила законодательных актов, какие “учинены не в перемену (т.е. не в изменение), но в дополнение Уложения”.
Подобный порядок вещей должен был продолжаться до тех пор, пока Уложение, “вследствие недовольных в нем решительных пунктов, исправлено, и в народ публиковано будет”. Все же новоуказные статьи, изданные “не в образец”, но “противно” Уложению, хотя бы они были “помечены именными указами и палатными приговорами” (т.е. боярскими приговорами), велено было “оставить, например, не выписывать и вновь отнюдь не делать”.
Указ заканчивался предписанием Сенату озаботиться собранием тех из новоуказных статей и указов, которые были изданы для решения дел, не имевших возможности быть разрешенными на основании Уложения, с целью кодификации этих законодательных актов.
В силу этого указа Сенат учредил комиссию под председательством сенатора Апухтина, предписав ей заняться названным делом. Комиссия собрала новоуказные статьи и расписала их по особой табели, указанной Сенатом, вследствие чего 16 сентября 1717 г. были даны из Юстиц-коллегии дьякам Поместного и Земского приказов пункты о составлении свода полного Уложения или, как тогда говорилось, сводного Уложения.
Нужно думать, что в этой работе приняла также участие и апухтинская комиссия. В результате оказалось составление десяти глав Уложения, но, ввиду того, что они не были окончены, то и остались без рассмотрения и вообще без всяких последствий[2].
Таким образом, и вторая комиссия ровно ничего не сделала. Тогда Петр решил оставить попытки к составлению сводного Уложения и предписал создать новое Уложение[3], взяв за образец для него шведский и датский кодексы.
Вследствие этого 9 мая 1718 г. последовала высочайшая резолюция на доклад Юстиц-коллегии об устройстве судебных мест по примеру Швеции, о переводе шведского кодекса на русский язык и об “учинении” свода русских законов со шведскими. Иначе говоря, было предписано учреждение третьей кодификационной комиссии, на обязанности которой лежало разрешение крайне трудной задачи.
Легко можно себе представить, какие препятствия должны были встретиться во время “сведения” русских законов со шведскими, главным образом, вследствие различия в языке, недостатка в сведущих людях и, наконец, вследствие коренного несходства двух разных систем законодательства, тем более что наше Уложение, не будучи сведено с новоуказными статьями, по верному замечанию Сперанского, не представляло никакой возможности определить с достоверностью, что должно было в нем считаться действующим и что отмененным[4].
Но эта трудность в то время не сознавалась, лучшим доказательством чего служит факт назначения государем десятимесячного периода времени для сведения наших законов со шведскими. Указ, назначивший срок, когда Уложение должно было быть составлено (изданный в конце 1719 г.), определил также и метод его составления и указал, кроме шведского и датского кодексов, также на эстляндское и лифляндское законодательство, как на источники Уложения.
Иначе говоря, Петр, наскучив ожиданием, когда, наконец, будет составлено систематическое собрание русских законов, решил заменить его готовым шведским кодексом, дополнив и исправив последний принаровительно к потребностям русского общества. Таким образом, историческая почва была оставлена, и правительство в отношении кодификации, как и в отношении всего остального, пошло по пути заимствований.
Петр, очевидно, надеялся, что, идя по второму пути, можно скорее достигнуть каких бы то ни было результатов, и вот почему назначил сравнительно весьма короткий срок для составления Уложения, угрожая в противном случае строгим наказанием. Но угроза ни к чему не привела, и Сенат, по-видимому, не придал ей никакого значения, так как только через семь месяцев вспомнил об Уложении и распорядился нарядить особую комиссию (счетом третью) для его составления.
8 августа 1720 г. был издан сенатский указ, которым учреждалась эта комиссия. В состав ее вошли три иностранца, находившиеся на русской службе, и пять русских; впрочем, состав комиссии не раз изменялся за время ее существования.
Как шли дела комиссии в первый год после ее возникновения, мы не имеем известий, но нужно думать, что не особенно удачно, и чем дальше рассматривали шведский кодекс, тем больше встречалось неудобств в приспособлении его к русской жизни. Срок, назначенный Петром для окончания Уложения (конец октября 1720 г.), давно уже наступил, а между тем комиссия была еще далека от окончания своих работ.
Мы не будем следить шаг за шагом за ходом этих работ в продолжение следующих четырех лет, хотя о деятельности комиссии за это время до нас дошло немало любопытных документов, найденных мною в архиве Кодификационного Отдела и изложенных в моем исследовании о законодательных комиссиях в России в XVIII ст.[5], куда и отсылаем интересующихся.
Скажем только, что за это время комиссия продолжала трудиться над порученным ей делом, составляя проект нового Уложения, долженствовавший состоять из семи книг, разделенных на соответствующее число глав и артикулов. Работа комиссии подвигалась медленно, что объяснялось как трудностью самой задачи, для разрешения которой была организована комиссия, так и теми условиями, при которых находились члены комиссии.
Так, до нас дошло немало донесений в Сенат от приказных служителей (входивших в состав комиссии и игравших весьма важную роль в деле составления нового Уложения, так как на них, как на юристов-практиков и знатоков письменного делопроизводства, возлагалась вся черновая работа, и они, таким образом, являлись настоящими составителями Уложения), из которых видно, в каких жалких условиях в смысле материального обеспечения находились последние.
Можно, не преувеличивая, сказать, что приказные чуть не умирали с голоду и нередко влачили в полном смысле слова нищенское существование, что, само собой разумеется, не могло споспешествовать ускорению работ комиссии и приведению их к благополучному окончанию.
Затем нередко комиссия, по крайней мере фактически, прекращала совсем свое существование или вследствие выхода старых членов из ее состава и неназначения на их место новых, или вследствие отсутствия хорошего помещения со всеми приспособлениями для занятий, или, наконец, вследствие каких-либо других причин.
Все это имело в результате тот факт, что Петру так и не пришлось увидеть результата работ комиссии, и он скончался, не дождавшись окончания составления нового Уложения.
Единственно, что успела сделать комиссия в продолжение его царствования, – это составить четыре книги Уложения. Но эти книги, по всей вероятности, вследствие их неудовлетворительности, никогда не получили санкции со стороны законодательной власти. Между тем множество новых указов, часто противоречивших друг другу, сбивало с толку судей и производило страшную путаницу и медленность в делах.
Поэтому Петр, не дожидаясь окончания Уложения, еще в ноябре 1723 г. издал указ, которым предписывал разобрать состоявшиеся в разное время по поводу одного и того же дела указы и те из них, которые будут им утверждены, напечатать и присоединить к соответствующим регламентам. Этой мерой он желал уничтожить как разрозненность указов, так и многочисленность их по поводу одного и того же дела.
Наконец, очевидно, отчаявшись в окончании нового Уложения, государь 11 марта 1724 г. издал именной указ, которым повелел все новые указы печатать и присоединять одни к регламентам, а другие к старому Уложению, причем было предписано, в случае несоответствия указов с Уложением, решать дела на основании первых, а не на основании второго.
Таким образом, Петр, вследствие полнейшей неудачи задуманной им систематизации законодательства, решился до известной степени ослабить ее двумя названными мерами, а также путем издания отдельных регламентов по разным частям управления, игравших роль, по его же собственным словам, всех их указок, куда относит тот или другой указ.
А между тем комиссия, нимало не унывая и, очевидно, воображая, что порученное ей дело близится к благополучному окончанию, поспешила, как и палата об Уложении, составить проект манифеста и даже предисловие к Уложению, являющиеся весьма любопытными литературными памятниками того времени[6].
Деятельность третьей петровской комиссии не прекратилась со смертью Петра. Так, уже три недели спустя после восшествия на престол Екатерины I Сенат издал указ, предписавший увеличить состав комиссии назначением в нее новых членов, в котором нельзя не видеть слабой попытки обращения к обществу.
Ввиду того, что прежде назначенные члены, говорится в указе, по разным причинам выбыли из нее, в данный момент она состоит только из двух лиц, вследствие чего в сочинении Уложения произошла остановка и “пропущение” времени. “Того ради Прав. Сенат, рассуждая, дабы Уложение при довольном числе членов сочиняемо было с поспешением, приказали: быть при том сочинении членам из духовных, из военных, из гражданских и из магистрата по две персоны”.
Таким образом, в состав комиссии было назначено восемь человек, из которых трое должны были быть избраны: один Военной коллегией, а два главным магистратом. Очевидно, правительство решилось на некоторую попытку обращения к обществу, думая, что при его содействии вопрос о новом Уложении будет разрешен гораздо скорее и успешнее.
Но надеждам этим не суждено было осуществиться, и Екатерине I также не пришлось дождаться окончания трудов комиссии. В 1727 г. со смертью императрицы прекратила свое существование и комиссия.
С воцарением Петра II вопрос о новом Уложении не был оставлен, хотя правительство, видя бесплодность работ третьей комиссии, решило изменить порядок, принятый за основание для составления Уложения в 1719 г.
Справедливо полагая, что главная причина неудач комиссии кроется в самой задаче, над разрешением которой она должна была трудиться, а именно, в применении к русской жизни иностранного законодательства, т.е. в перенесении в Россию таких правовых начал, которые явились продуктом совершенно иных исторических условий и потому никаким образом не могли быть “применены” (не говоря уже о том, что в случае возможности подобного “применения” самый процесс его был бы сопряжен с неисчислимыми трудностями, вследствие крайне низкого уровня юридического образования в то время), оно, т.е. правительство, в лице Верховного тайного совета, повернуло на прежний путь, покинутый в 1719 г., путь составления свода русских законов.
Иначе говоря, фундамент, на котором должно было быть воздвигнуто здание Уложения, снова стал национальным и историческим, а не заимствованным со стороны, т.е. иностранным. 14 мая 1728 года Верховный тайный совет дал Сенату указ, которым предписывал организовать новую комиссию, долженствовавшую заняться составлением сводного Уложения.
“Для того сочинения, – говорится в указе, – выслать к Москве из офицеров и из дворян добрых и знающих людей из каждой губернии, кроме Лифляндии, Эстляндии и Сибири, по пяти человек за выбором из шляхетства”. Сроком для приезда депутатов было назначено 1 сентября 1728 года.
Таким образом, правительство решилось обратиться только к одному сословию и созвать одних дворянских депутатов, считая почему-то другие сословия некомпетентными в деле составления Уложения. В этом отношении царь Алексей Михайлович поступил гораздо правильнее, созвав всесловный земский собор и дав ему возможность принять участие в составлении нового законодательного сборника.
Сенат распорядился послать указы по губерниям с целью организации выборов и присылки депутатов в Москву. Но дворяне не спешили с выборами, а депутаты не спешили в Москву: очевидно, и те, и другие смотрели на участие в законодательных работах как на новую тяжелую повинность, наложенную на них правительством, и далеки были от мысли смотреть на него с другой точки зрения.
1 сентября – срок, положенный для прибытия депутатов в Москву – наступил, а между тем ни одного депутата из дворян и офицеров не было. И только 4-го числа в Сенате было получено уведомление о прибытии первого депутата. Однако в сентябре явились весьма немногие, так что Сенат должен был не раз подтверждать губернским канцеляриям о немедленном исполнении объявленного им высочайшего повеления.
Из этого образовалась довольно пространная переписка. Губернские канцелярии в свое оправдание нашли нужным не раз доносить Сенату в подробностях как о сделанных ими распоряжениях, так и о разных случаях, препятствовавших скорому исполнению указов Сената. Из этой переписки мы можем видеть, до чего халатно относилось общество к избранию своих представителей и как мало интересовалось возможностью принять участие в составлении законов, непосредственно касавшихся его интересов.
Местным начальствам приходилось прибегать к всевозможным репрессивным мерам вроде, напр., ареста жен депутатов, захвата их крепостных, конфискации их имущества и т.п., чтобы заставить дворян участвовать в выборах, а депутатов ехать в Москву, и все-таки в результате получилось избрание совершенно неспособных к делу лиц. Вот почему правительство, оставшись крайне недовольным присланными депутатами, издало 16 мая 1729 г. указ, которым отпустило депутатов обратно домой и назначило новые выборы.
Но уж на этот раз правительство не решалось довериться одним избирателям и предписало губернаторам контролировать выборы. На основании указа губернаторы, “согласясь обще с дворянами”, должны были избрать новых депутатов.
Таким образом, неудача предыдущих выборов, халатность общества по отношению к исполнению своих обязанностей, нежелание со стороны депутатов участвовать в законодательных работах и их крайний индифферентизм к государственным делам имели в результате то, что правительство ограничило выборное начало до минимума и дало возможность губернаторам назначать депутатов, тем более что за неспособность последних первые подлежали строгой ответственности.
Депутаты были выбраны, но явились в Москву уже после смерти Петра II, когда в царствование его преемницы Анны Иоанновны все еще не решенный вопрос об Уложении снова был поднят, и правительство опять было вынуждено обратиться за содействием для его разрешения к обществу.
Вот что гласит именной указ 1 июня 1730 г., данный Сенату: “Вам (т.е. Сенату) известно, какое попечение имел император Петр Великий еще с 1714 г., чтобы исправить Уложение, но, отвлеченный другими делами, он не имел возможности довести это исправление до благополучного окончания. И хотя имп. Екатерина I и имп. Петр II также старались разрешить этот вопрос, однако ж и поныне ничего не сделано”.
“А между тем мы ни в чем так не нуждаемся, как в совершенном Уложении, потому что, вследствие накопления массы указов, сплошь да рядом совершенно друг другу противоречивых, “бессовестные судьи”, подбирая законы, решают дела крайне неправедно”. “Поэтому, стремясь к тому, чтобы во всей нашей империи был суд равный и справедливый, повелеваем начатое Уложение немедленно оканчивать и определить к тому добрых и знающих в делах людей, выбрав их из шляхетства, и духовных, и купечества”.
Очевидно, Анна Иоанновна решилась значительно шире применить выборное начало, чем предыдущие государи, и созвать настоящий земский собор, в состав которого должны были войти представители тех трех сословий, которые всегда являлись составными элементами древнерусских представительных учреждений.
Между тем, не дожидаясь приезда депутатов, сроком для которого было назначено 1 сентября 1730 г., правительство распорядилось приступить к составлению нового Уложения и организовать для этого комиссию (счетом пятую), тем более что ей предстояла нелегкая задача, так как мысль Петра I о дополнении законов из иностранных источников, как известно, устраненная в предыдущее царствование, при Анне Иоанновне снова завоевала себе полное право гражданства.
В то время как в первой, второй и четвертой комиссиях все дело, главным образом, состояло в составлении сводного Уложения, исправление же и дополнение его являлись лишь, как следствие из этого, задачей пятой комиссии, равно как и третьей было сочинение нового Уложения, свод же существующих законов должен был служить к тому только пособием.
Зная, сколько трудностей ожидает комиссию на подобном пути, правительство решило немедленно организовать ее и начать работу еще до прибытия депутатов. Полтора месяца спустя (28 июля) составители Положения были призваны в Сенат и спрошены, в каком положении находится порученная им работа.
Члены комиссии заявили, что ими сведена первая глава (о богохульниках), которую они представили в Сенат. Последний, рассмотрев ее, предписал комиссии придерживаться в своей работе того порядка глав и статей, который существовал в старом Уложении, начиная с первой главы и первой статьи.
Неизвестно, прибыли ли выборные к означенному сроку, нужно думать, что нет. Даже 8 декабря было в Москве только пять депутатов, и то одних дворянских. Поэтому неудивительно, что правительство, видя упорное нежелание общества принять участие в законодательной работе, отказалось от своей мысли привлечь последнее к составлению Уложения и решило отпустить вышеназванных депутатов обратно домой, а также, распорядившись прекращением высылки еще не прибывших, поручило одним чиновникам всю работу над Уложением.
До 1735 г. комиссия занималась составлением проектов “вотчиной” и “судной” глав Уложения, некоторые “части” которых, как окончательно изготовленные, были внесены в Сенат и коллегии и выслушаны ими. Но все-таки до окончания Уложения было еще очень далеко, и работа над ним, несмотря на многие понукания со стороны правительства, подвигалась весьма медленно и почти безуспешно.
Между тем крайние затруднения в судах и управлении, происходившие более от противоречия и неизвестности законов, чем от их недостатка, представили необходимым, по верному замечанию Сперанского, прежде всего и не ожидая нового, привести в порядок и известность старое[7].
Ввиду этого правительство снова решилось пойти по прежнему пути и обратиться к первоначальной задаче первой комиссии: к составлению сводного Уложения, тем более что подобный путь был значительно легче того, по которому комиссия шла до сих пор.
Нужно, однако, заметить, что правительство не отказывалось от мысли составить новое Уложение, так как, предписав печатание сводного Уложения, оно, тем не менее, не распорядилось относительно прекращения занятий над составлением первого и не раз впоследствии торопило комиссию кончать сочинение нового Уложения. По всей вероятности, сводное Уложение должно было иметь силу закона до издания нового Уложения.
Думая, что сводное Уложение уже более или менее готово, так как над его составлением работала не одна комиссия, правительство предписало “выправить” его с позднейшими указами и напечатать. Однако исполнить это предписание не было никакой возможности по той простой причине, что сводного Уложения почти не существовало, некоторые же его главы, составленные предыдущими комиссиями, оказались настолько измененными новыми указами, что требовали фундаментальной переработки.
Правда, предыдущие комиссии составили несколько выписок из законов, но последние не имели ни связи между собой, ни целости закона и поэтому не могли служить основанием для решения дел и постановки приговоров.
Находясь в таком положении, комиссия признала, что к составлению сводного Уложения не было другого способа, как поручить самим коллегиям и судебным местам сперва собрать законы, регулирующие предметы их ведомства и, следовательно, имеющиеся у них, и затем составить по каждой части управления отдельные своды, которые впоследствии можно было бы соединить в один свод. Но этот план комиссии о возложении всей работы по составлению Уложения на коллегии и судебные места не встретил сочувствия в правительстве.
Единственно, что было удержано из него, это – возложение на коллегии и канцелярии собрания указов и составления с них копий, что хотя и являлось для них довольно трудной и кропотливой работой, но зато и возможной ввиду того, что каждая коллегия или канцелярия были в известном смысле этого слова “хранилищами” законов, относящихся до их компетенции и регулирующих предметы их ведомства.
Однако вследствие того, что приказным служителям всех коллегий и без того дела было немало, персонал же их, несмотря на возложение на них новой обязанности, оставался одним и тем же, собирание указов подвигалось весьма медленно вперед, несмотря даже на принятие со стороны правительства разных репрессивных мер по отношению к названным учреждениям.
Сама же комиссия, не обращая внимания на медленную доставку указов и понукаемая правительством, составляла сводное Уложение, не имея под руками большей части материала для подобного свода, т.е. указов, новоуказных статей и других законодательных актов, без которых, однако, подобный свод не имел никакого смысла.
В начале 1739 г. комиссия окончила составление “вотчиной” главы и внесла ее на рассмотрение в Сенат. В конце же 1740 г. комиссия составила и “судную”, но, вследствие смерти Анны Иоанновны, ни та, ни другая глава не получили законодательной санкции.
Со вступлением на престол имп. Елизаветы Петровны комиссия, хотя и не была распущена, но совершенно прекратила свои занятия. Из дошедших до нас документов видно, что подобное номинальное существование ее продолжалось до конца 1744 г.; тогда же прекращаются всякие известия о ней. Но из этого еще не следует, что правительство Елизаветы Петровны менее интересовалось вопросом о новом Уложении, чем предыдущие правительства.
Вопрос был настолько жизнен, настолько уже назрел, что разрешение его являлось крайней необходимостью, обусловленной потребностью самой жизни. Вот почему ни одно правительство не могло его игнорировать, но, вынуждаемое обстоятельствами, употребляло все зависящие от него средства, чтоб выйти из лабиринта бесчисленного количества законодательных актов и заменить их одним сборником, долженствовавшим регулировать юридическую жизнь государства.
Правительство Елизаветы Петровны не составляло в этом отношении исключения, и менее чем через три недели после государственного переворота 25 ноября 1741 г. был издан указ (от 12 декабря), предписавший учреждение комиссии из нескольких сенаторов для пересмотра указов и сделания реестра тем из них, которые должны быть “отставлены”. Результаты деятельности этой комиссии были весьма печальны, что видно из речи графа П.И. Шувалова, произнесенной им в Сенате в марте 1754 г.
“Для совершенного пресечения продолжительности судов, – сказал Шувалов, обращаясь к Елизавете Петровне, присутствовавшей в Сенате, – нет другого способа, кроме указанного уже Вашим Имп. Величеством, когда Вы изволили подтвердить указы родителей своих и их преемников, а которые с настоящим временем не сходны, то повелели разобрать Сенату (очевидно, речь идет о вышеупомянутом указе 12 дек. 1741 г.).
Хотя мы разбором этих указов и занимаемся, но нельзя надеяться, чтоб мы удовлетворили желания Вашего Имп. Величества, если будем следовать принятому порядку, ибо никто из нас не посмеет сказать, чтоб он всякого департамента дела знал в такой же точности, как знают их служащие в тех местах, которые в совершенстве знают излишки и недостатки в указах, затрудняющие их при решении дел.
И потому каждое место должно разбирать указы, относящиеся к подведомственным ему делам, и пока этого не будет, нельзя ожидать окончания Уложения. Ваше Величество с начала своего государствования, тому уже 12 лет, как изволили приказать нам заняться этим делом, но, по несчастью нашему, мы не сподобились исполнить желание Вашего Величества: у нас нет законов, которые бы всем без излишку и недостатков ясны и понятны были, и верноподданные Ваши не могут пользоваться этим благополучием”.
Выслушав это мнение, императрица изъявила свое желание, чтобы преимущественно перед прочими делами сочинить ясные законы и тому положить немедленное начало. Вследствие этого Сенат постановил учредить новую комиссию из восьми лиц. Кроме того, для специальных законодательных работ по отдельным ведомствам он учредил особые комиссии в этих последних.
Таким образом, кроме общей и губернских комиссий, учрежденных при каждой губернской канцелярии, были организованы еще 35 частных комиссий по отдельным ведомствам. Впоследствии (в 1760 г.) все частные комиссии (в том числе и губернские) были подчинены общей комиссии, получившей возможность контролировать их деятельность.
Учредив комиссии, Сенат предписал общей комиссии составить программу своих будущих работ в форме плана нового Уложения и внести его на утверждение Сената. С этого плана должны были быть сняты копии и разосланы во все частные комиссии, чтобы последние “по тем материям не имели нужды толковать и сочинять о таких делах, о которых в упомянутом плане не предписано”. Комиссия начала свои заседания в августе 1754 г. Первым ее делом было составление плана и внесение его в Сенат. Последний утвердил его и предписал обнародовать во всеобщее сведение.
План разделен на четыре части. Первая (в 30 глав) содержит в себе постановления, касающиеся судоустройства и судопроизводства. Вторая (в 21 главу) является не чем иным, как законом о правах состояния. Третья (в 23 главы) заключает в себе постановления, относящиеся до имущественных прав. Четвертая (в 65 глав) является уголовным кодексом.
Таким образом, из плана видно, что задачей общей комиссии (в отличие от частных, долженствовавших составить специальные законопроекты по отдельным отраслям управления) было составление Уложения по делам судным, уголовным, вотчинным и о правах состояния, иначе говоря, комиссия должна была составить гражданское и уголовное Уложение (как в формальном, так и в материальном отношении) и закон о правах состояния.
К апрелю 1755 г. комиссия составила две части Уложения: “судную” и “криминальную” (по плану I и IV ч.), которые были внесены в Сенат. Последний, рассмотрев их, поднес на утверждение императрицы. Но Елизавета Петровна их не утвердила. Сперанский объясняет этот факт тем, что государыня уже тогда имела мысль подвергнуть проект рассмотрению депутатов, а также и тем, что в Уголовном Уложении была допущена смертная казнь, отмененная императрицей в 1753 г. Но едва и это объяснение верно.
Во-первых, созвание депутатов в 1761 г. совсем не произошло по инициативе императрицы или Сената, но по инициативе самой комиссии, вошедшей по названному поводу с донесением в Сенат. Уже по одному этому у императрицы не могло быть в 1755 г. никакой мысли относительно рассмотрения проекта депутатами. Во-вторых, смертная казнь никогда не отменялась Елизаветой Петровной в 1753 г., а только было приостановлено приведение ее в исполнение.
Правда, впоследствии у императрицы было намерение отменить ее и она даже заявила об этом комиссии, но это имело место уже в 1761 г. Следовательно, если бы подобное намерение существовало у Елизаветы Петровны в 1754-1755 гг., то она и тогда поступила бы таким образом, т.е. не велела бы вносить смертной казни в Уложение, а так как ничего подобного не было, то мы не имеем никакого основания думать, что мотивом неутверждения проекта со стороны императрицы было существовавшее у нее уже в то время намерение отменить смертную казнь.
Вернее думать, что причины, в силу которых Елизавета Петровна отказалась санкционировать проект, кроются, так сказать, в нем самом и находятся в тесной зависимости от неудовлетворительности его содержания. На принятие подобного мнения наводит, между прочим, и факт возвращения обратно в комиссию обеих частей проекта с целью нового их пересмотра[8].
Несмотря, однако, на подобную участь, постигшую результаты трудов комиссии, она, видимо, не унывала и принялась за составление двух других частей Уложения. Так продолжалось до 1761 г., когда комиссия решилась на весьма важный шаг. 1 марта этого года она вошла с донесением в Сенат, в котором ходатайствовала о созыве депутатов от трех сословий: духовенства, дворянства и купечества, по два дворянина от каждой провинции и по два купца от каждой губернии.
Сроком для прибытия депутатов следовало назначить, по мнению комиссии, 1 окт. 1761 г. Таким образом, комиссия высказалась за необходимость созвания всесословного земского собора и мотивировала свое решение историческими прецедентами, ссылаясь, между прочим, на созвание царем Алексеем Михайловичем в 1648 г. известного собора специально для разрешения вопроса об Уложении.
Рядом с этим она указала и на ряд попыток со стороны правительства созвать выборных для той же цели в продолжении XVIII ст. Сенат согласился с мнением комиссии и издал указ (29 сентября), предписывавший производство выборов среди дворян и купцов. Названный указ крайне характеристичен: в нем Сенат старается доказать обществу, как необходимо для последнего, чтоб его представители приняли участие в составлении нового Уложения.
Очевидно, правительство, помня неудачные прецеденты подобных обращений к обществу, желало, чтоб хоть на этот раз последнее оказалось на высоте своей задачи и поняло, что в его прямых интересах принять непосредственное участие в законодательстве.
Сравнивая указ с донесением комиссии от 1 марта, мы видим, что между ними существует некоторая разница. Комиссия высказалась за высылку двух купцов от каждой губернии, но правительство с этим не согласилось и предписало выслать одного купца от каждой провинции.
В декабре Сенат издал другой указ (также по инициативе комиссии, вошедшей по этому поводу в Сенат с донесением), которым предписывал производство выборов и в тех местностях, где на основании указа от 29 сент. выборы не должны были иметь места (напр., в Эстляндии, Лифляндии, Малороссии, Сибири и т.п.).
Сенат подробно мотивировал такое распространение избирательного права, обратив внимание главным образом на то, что в интересах всего общества принять участие в составлении Уложения. Из указа видно, что депутаты второй категории должны были съехаться двумя месяцами позже депутатов первой и что число купеческих депутатов было сравнено с числом дворянских, чего не было у депутатов первой категории. Чем объясняется эта странность, трудно решить.
Между тем повсеместно в России начались выборы депутатов в комиссию. По мере их хода губернские и провинциальные канцелярии, а также магистраты извещали последнюю “рапортами”, сообщая в них, кто избран, когда произошли выборы и когда депутат отправился в Петербург. Многие из рапортов крайне любопытны вследствие того, что сообщают немало деталей касательно самого процесса выборов.
Я не буду останавливаться на анализе их содержания, желающих же ознакомиться с ним могу отослать к моему исследованию о законодательных комиссиях в России в XVIII ст.[9] (рапорты найдены мною в архиве бывшего кодификационного отдела и изложены в названом моем исследовании). Скажу только, что в 1761 г. общество отнеслось так же индифферентно к призыву правительства, как в 1728 г.
Во-первых, из рапортов видно, к каким разным средствам прибегали избиратели и депутаты, чтобы избавиться от поездки в Петербург; во-вторых, громадное большинство депутатов не прибыло вовремя к назначенному сроку, а значительно позже и, в-третьих, многие из прибывших настолько не удовлетворяли требованиям правительства, что были отпущены обратно домой.
Но как бы то ни было, а на этот раз депутаты приняли участие в работах комиссии, хотя, к сожалению, мы не можем определить степени этого участия. Нам только известно, что депутаты присутствовали в комиссии до начала 1763 г., когда были распущены по домам. Сама же комиссия продолжала существовать вплоть до 1767 г. Впрочем, в последние три года дела комиссии пришли в окончательное расстройство и она, можно сказать, почти ликвидировала их.
Действительно, 1766 г. был последним годом, от которого сохранились протоколы заседаний комиссии. В следующем 1767 г. комиссия существовала более номинально, чем на деле, хотя все-таки существовала и распущена не была. Но ввиду того, что в этом году начала свою деятельность новая комиссия, организованная на гораздо более широких началах, чем все предыдущие, прежняя окончательно прекратила свое существование.
Чтобы довершить характеристику деятельности рассматриваемой комиссии, необходимо еще остановиться на результатах ее трудов. Комиссия составила три части Уложения: часть I – “О суде”, часть II – “О розыскных делах”, и часть III – “О состояниях подданных вообще”. Все три части были не раз пересмотрены, почему и дошли до нас в нескольких редакциях.
Часть первая “О суде” имеется в трех редакциях и состоит из 51 главы. Содержание ее исключительно процессуальное, так как касается судоустройства и судопроизводства. Некоторое исключение, впрочем, составляет первая глава. Она касается не столько судопроизводства, сколько государственного права, так как содержит в себе перечисление и определение государственных учреждений.
Часть II “О розыскных делах и какие за разные злодейства и преступления казни, наказания и штрафы положены” является не чем иным, как уголовным кодексом, и имеется в двух редакциях. Первая окончена составлением в 1755 г., вторая в 1766 г. Проф. Сергеевский вполне основательно отрицает возможность предположения относительно составления проекта второй редакции Екатерининской законодательной комиссией 1767 г.
По его мнению, предполагать во второй редакции работу более позднего времени, именно работу законодательной комиссии 1767 г., безусловно, нельзя ввиду того обстоятельства, что она не носит на себе никаких следов влияния Наказа импер. Екатерины II.
“Гуманные идеи Наказа, – говорит проф. Сергеевский, – могли, конечно, остаться без влияния, но систематика преступлений, а также многие его выражения и фразы о существе преступлений, о существе и цели наказаний, о монаршем милосердии и т.п. должны были бы отозваться в тексте нового проекта, если бы этот последний составлялся после издания Наказа”. Вторая часть в обеих редакциях издана г. Востоковым и разобрана проф. Сергеевским[10].
Часть третья “О состояниях подданных вообще” имеется в трех редакциях. Из них первая окончена составлением в 1762 г. Что же касается до двух остальных, то время окончания их составления не может быть с точностью определено вследствие отсутствия каких бы то ни было данных для этого. Во всяком случае, можно утверждать только одно, что обе последние редакции не являются результатом трудов Екатерининской комиссии 1767 г., а составлены рассматриваемой комиссией.
Простое сопоставление этих редакций с проектами законов о правах разного рода жителей, составленных частной комиссией “о государственных родах” и изданных Русским Историческим Обществом, убеждает в истинности нашего мнения. Если же и встречается немало аналогичных, а иногда и тождественных черт в проектах обеих комиссий и в депутатских наказах, поданных в законодательную комиссию 1767 г., то это, с одной стороны, объясняется следующим образом.
Как известно, в трудах Елизаветинской комиссии приняли участие сословные депутаты, они же участвовали и в Екатерининской комиссии. Естественно, что их влияние должно было сказаться на трудах обеих комиссий, а так как в продолжение трех лет нужды, желания, стремления и политически-общественные идеалы сословий не могли измениться и остались теми же самыми, то вполне понятно, почему в трудах обеих комиссий, а также и в депутатских наказах мы встречаем немало общего и аналогичного.
С другой стороны, указанное сходство может быть также объяснено и тем, что депутатам Екатерининской комиссии могли быть известны проекты, составленные Елизаветинской комиссией, на что и намекают некоторые данные[11].
Третья часть состоит из 25 глав и содержит в себе постановления, касающиеся государственного и гражданского права. Так, в ней мы находим определения юридического положения отдельных сословий и разрядов населения, их прав и обязанностей, отношения друг к другу и к центральной власти и т.п., напр., проект говорит о дворянах, о купцах, о цехах, о крепостных крестьянах, об иностранцах и инородцах, о раскольниках и т.п.
Затем в нем же мы находим постановления касательно отношений родителей и детей, касательно малолетних и незаконнорожденных, касательно института опеки, которому посвящено несколько глав и т.п. Часть третья издана мною[12], причем подробный анализ ее содержания произведен в моем исследовании о законодательных комиссиях в XVIII ст.
Из рассмотрения проектов трех частей нового Уложения следует прийти к тому заключению, что они далеко не могут быть названы только сводами прежних узаконений, так как в них имеется весьма много совершенно новых постановлений, не встречающихся в прежних законодательных актах, изданных до них.
По многим вопросам отдельных отраслей права проекты предлагают совершенно новые ответы, зачастую реформируя юридический быт народа и внося в него новые начала на смену прежним, так сказать, устаревшим и ставшим в силу этого уже негодными.
Подобный, если можно так выразиться, реформаторский характер Уложения объясняется, на наш взгляд, влиянием народных представителей, принявших участие в составлении проектов.
Многие постановления Уложения, в особенности касающиеся организации сословий, повторяются почти слово в слово в депутатских наказах, поданных в Екатерининскую законодательную комиссию 1767 г., что служит одним из веских доказательств в пользу нашего мнения относительно причины реформаторского характера Уложения.
Если бы Елизавета Петровна или ее преемники вызвали к жизни рассматриваемые проекты, утвердив их своей санкцией и дав им силу закона, то этим самым они бы значительно удовлетворили желаниям сословий, которым пришлось бы тогда в 1767 г. высказаться только по немногим вопросам.
Стремления и желания сословий, выраженные в их наказах, прямо свидетельствуют в пользу того, что большинство или, по крайней мере, многие из них были уже достигнуты и удовлетворены в рассматриваемых проектах; это, впрочем, и неудивительно, если принять во внимание тот факт, что проекты были почти таким же продуктом деятельности народных представителей, как и самые наказы.
[1] Поленов. Материалы для истории русского законодательства.
[2] Сперанский. Обозрение исторических сведений о Своде Законов. С. 13.
[3] Нефедов (Причина и цель издания Полного Собрания Законов и Свода. Казань, 1889. С. 11) и Кассо (К истории Свода законов гражданских. Журн. Мин. юст. 1904. Кн. 3) утверждают, что в XVIII ст. и в начале XIX ст. с термином “уложение” не связывалось “понятия о законодательном творчестве”, а под “сводом” не понималось “простого воспроизведения действующих норм”.
“В течение XVIII столетия, – замечает г. Кассо, – когда говорилось о новом уложении, имелось в виду главным образом внесение накопившихся норм в рамки Уложения 1649 г.; на официальном языке такая работа называлась или сводом уложения, или сводным уложением, что лучше всего доказывает отсутствие контраста между этими двумя сопоставленными словами”.
Действительно, между “уложением” и “сводом” контраста не было, но был контраст между “новым уложением” и “сводным уложением”. С первым в течение XVIII ст. всегда связывалось понятие о законодательном творчестве, и источником подобного сборника признавалось не только русское, но, главным образом, иностранное законодательство.
Под “сводным” же уложением всегда понимался свод действующего русского права (см. мои “Законодательные комиссии в России в XVIII ст.” в Журн. Мин. юст. 1902. Кн. 5, где приведено много данных в пользу этого мнения).
[4] Сперанский. Указ. соч. С. 14.
[5] Т. I. 1887 г.
[6] См. мое исследование “Законодательные комиссии в России в XVIII ст.”. Т. I.
[7] Сперанский. Обозрение исторических сведений о Своде Законов. С. 19.
[8] Подобное предположение подкрепляется и свидетельством известного историка XVIII ст. кн. Щербатова, приводящего в своем исследовании “О повреждении нравов в России” следующий факт.
Когда проект уголовного Уложения был поднесен к подписанию Елизаветы Петровны, “то уже готова была сия добросердечная государыня, не читая, подписать, но, перебирая листы, вдруг попала на главу пыток, взглянула на нее, ужаснулась тиранству и, не подписав, велела переделывать” (см.: Иконников. Страница из истории Екатерининского Наказа. С. 1).
[9] Т. I. СПб., 1887.
[10] Проекты Уголовного Уложения 1754-1766 гг. СПб., 1882.
[11] Лаппо-Данилевский. Собрание и свод законов Российской империи, составленные в царствование имп. Екатерины II. С. 73.
[12] Проект нового Уложения, составленный законодательной комиссией 1754-1766 гг. Часть третья. Текст под редакцией В.Н. Латкина. СПб., 1893.
