Учреждения европейских государств в Средние века представляют многие черты сходства, несмотря на глубокое различие политической жизни тех народов, у которых это сходство наблюдается.
Мы сопоставим особенности Земских Соборов Московского государства с тем, что нам известно о французских Генеральных Штатах и о первоначальном виде английского представительства за первые сто лет его существования.
Сходства этих учреждений так многосторонни, что никак не могут быть приписываемы случаю, а должны быть объясняемы действием одинаковых причин[1]. Действие одинаковых причин обнаруживается уже в сходстве условий, при которых возникли представительные учреждения в трех названных государствах.
В истории многих народов наблюдается такой момент, когда первичные народные собрания (племенные, у нас вечевые) переходят во вторую стадию своего развития, в которой получают характер представительных учреждений.
Этот момент совпадает с переходом племенного устройства в народное (народ – как совокупность отдельных племен) и соответствует образованию более крупных государственных тел. По мере того, как территория государства расширяется, первичные народные собрания теряют под собой почву и мало-помалу вовсе выходят из употребления.
Это явление вымирания древнего народного учреждения условливается некоторыми общими причинами, к которым могут присоединиться и частные, составляющие особенность каждого отдельного государства.
Между общими причинами важное значение принадлежит уже самому факту отдаленности места собрания, которое теперь одно для всего объединенного государства, и проистекающая отсюда затруднительность переезда. Но к этой причине присоединяется и другая, имеющая едва ли не большее еще значение.
Она состоит в том, что самый интерес к народным собраниям ослабляется. Расширение государства вызывает осложнение его отправлений, а вместе с этим возникают такие вопросы, которые могут быть мало понятны всей совокупности свободных жителей каждой отдельной местности.
Эти причины и приводят, с течением времени, к изменению первоначального характера народных собраний; из личных, на которых каждый присутствует в силу лично ему принадлежащего права, они переходят в представительные, члены которых посылаются избирателями, в силу предоставленного этим последним права принимать участие в народных собраниях через посредство своих выборных[2].
Впрочем, это изменение идет не далее действия причины, им вызванной. Если в составе нового государства оказываются лица, положение которых допускает поголовное участие в новых собраниях, они призываются к ним лично, по-прежнему, а не через представителей.
Согласно действию этих общих причин представительные учреждения Англии, Франции и Московского государства возникают в такое время, когда в силу новых условий, при которых сложились эти государства, народные собрания сделались невозможными в их первичной форме.
В России первое собрание выборных было созвано около 1549 г., во Франции – в 1302 г., в Англии то же явление совершилось в два приема, разделенных один от другого значительным промежутком времени: первое собрание выборных от рыцарей относится к 1214 г. и выпадает на царствование Ивана Безземельного; первое же собрание выборных от городов относится к 1264 г. и выпадает на царствование Генриха III.
Ближайшие причины созвания первых выборных заключались в следующем.
Распространение пределов Московского княжения, начавшееся с XIV в., достигает к царствованию Ивана Грозного значительных размеров. Москва поглощает к этому времени почти все княжения, прилегавшие к ее границам, и образует, сравнительно, весьма крупное государственное тело.
Это дело объединения совершается благодаря промыслам Дмитрия Донского, Василия Дмитриевича, Ивана Васильевича и Василия Ивановича и тому новому порядку в распределении уделов между сыновьями московского Государя, начало которому положено политической прозорливостью Дмитрия Донского.
В деле объединения Русской земли деятельное участие принимали и московские бояре. Не составляя политического целого с определенными правами, московские бояре распадались на партии, которым удавалось, благодаря благосклонности московских государей, оказывать сильное влияние на дела управления.
В малолетство Грозного боярское правление достигло высшей степени самовластия и своими несправедливостями вызвало народную смуту, одним из кровавых эпизодов которой было убиение в московском Успенском соборе Юрия Глинского, родного дяди Государя. Иван Грозный вознамерился положить конец злоупотреблениям боярского правления.
В 1549 г. (или около) он созывает в Москву выборных из городов от людей всякого чина и объявляет им, что с настоящей минуты он будет сам “судья и оборона” своему народу, что в предшествовавших злоупотреблениях виноваты бояре, а он неповинен в пролитой ими крови. Мысль Государя совершенно понятна.
В малолетство Ивана бояре действовали его именем: народ легко мог приписать их действия воле царя и отшатнуться от него. Чтобы предупредить это возможное последствие боярского самоуправства, он указывает народу настоящих виновников его бедствий и угрожает воздать им по делам их. Отрекаясь от бояр, царь, естественно, ищет опоры в народе. Такова мысль нашего первого Собора.
Что сделали предшественники Ивана Грозного для России, то было сделано предшественниками Филиппа Красивого для Франции. При восшествии на престол Гуго Капета Франция достигла величайшей степени политического разложения, начавшегося по смерти Карла Великого. Значение королевской власти пало.
Административные округи империи Карла Великого обратились почти в самостоятельные государства, которые стояли только в номинальной зависимости от французских королей. Только путем долгого исторического процесса, благодаря энергической приобретательной политике Филиппа-Августа и Людовиков VIII и IX, французским королям снова удалось соединить в своих руках значительные владения и обуздать своеволие феодальных господ.
Рядом с этим шло освобождение городов. Французские короли, взяв под свое покровительство городское население, среди которого обнаружилось стремление высвободиться из-под гнета феодальной власти, помогли образованию третьего сословия как новой политической силы, дотоле не имевшей никакого значения в государстве.
При восшествии на престол Филиппа Красивого Франция представляется в значительной степени объединенным государством, свободное население которого состоит не из одних рыцарей: наряду с ними значительной долей самостоятельности пользуются и городские общины.
Филипп Красивый, энергически продолжавший приобретательную политику своих предшественников, крайне нуждался в деньгах и добывал их самыми произвольными средствами.
Не довольствуясь тем, что принесла ему конфискация еврейской собственности, новые тяжелые налоги и произвольное изменение ценности монеты, он обратил свои взоры и на имущество духовенства: все свободные духовные бенефиции были отобраны в пользу короны, а остальное имущество духовенства было обложено высоким налогом.
Эти крайние меры вовлекли Филиппа в столкновение с папой Бонифацием VIII. В 1302 г. папа издал грозную буллу, которой созывался в Риме собор для суда над королем. В ответ на это объявление войны духовной власти против светской Филипп созывает депутатов, в состав которых входят феодальные господа, духовенство и горожане.
Мысль французского короля понятна; в предстоящей ему борьбе с духовной властью, которая имела немало союзников даже в пределах его собственного государства как среди светской аристократии, так и духовенства, – он желает опереться на содействие всего народа.
Объединение Англии совершилось гораздо ранее объединения России и Франции. Уже в самый момент завоевания ее норманнами она представляла значительное политическое тело. Но единство Англии при Вильгельме Завоевателе было чисто внешнее. Разнородные элементы, вошедшие в состав нового государства, составляли одно целое только благодаря военному преобладанию норманнов.
Чтобы племенная рознь саксов, датчан и норманнов улеглась и из этих чуждых друг другу элементов образовалась единая нация, нужно было значительное время. Этот процесс умиротворения делает заметные успехи к царствованию Генриха III.
К этому времени Англия теряет характер вооруженного лагеря; к этому времени получают некоторое значение и города, находившиеся с самой эпохи завоевания в безусловной зависимости от своих феодальных господ[3].
Благодаря тому обстоятельству, что политическое объединение Англии совершилось ранее национального, представительные учреждения этой страны возникли в два приема: сперва призывались представители от рыцарей, которые одни и составляли, по счастливому выражению Гизо, политическую нацию Англии: только некоторое время спустя к ним присоединились выборные от городов.
В силу обычаев феодального права все непосредственные вассалы короля могли принимать лично участие в собраниях королевского двора как для суда, так и для решения всяких других вопросов публичного характера. Но в Англии подобное поголовное собрание всех рыцарей не было осуществимо и по значительному их числу, и по значительному пространству государства.
К этим причинам скоро присоединилась еще новая: из общей среды рыцарей выделилось несколько сильных баронов, которым, естественно, должно было принадлежать преобладающее влияние на дела в ущерб слабому личному голосу мелких рыцарей. Таким образом, на деле, в заседаниях королевского двора принимали участие только сильные бароны да духовенство.
Эти-то сильные бароны в соединении с высшим духовенством и начали ту знаменитую борьбу с Иваном Безземельным, которая завершилась появлением на свет Великой Хартии свободы. Еще в 1213 г. бароны собрались в Лондоне для предварительного совещания, на котором была прочитана и принята с восторгом давно забытая грамота Генриха I.
В следующем году они собрались во второй раз и приняли решение добиться от короля подтверждения грамот его предшественников. Узнав о враждебных ему намерениях баронов, король Иван созывает в 1214 г. свой королевский двор в Оксфорде, на который приглашает явиться и представителей мелкого рыцарства, по четыре человека от графства.
Это первый достоверный случай представительства в Англии, основная мысль которого совершенно тождественна с основной мыслью первого московского Земского Собора и первого собрания Генеральных Штатов во Франции; ввиду подготовляющегося восстания баронов Иван Безземельный хотел привлечь на свою сторону мелкое, но многочисленное рыцарство. Попытка его, однако, не имела успеха.
Восставшие бароны стояли за начало правомерности в государственном управлении; они защищали не личные только свои интересы, но и интересы всего государства; на их стороне были истинные пользы Англии, а потому рыцари графств присоединились к ним, а не к королю.
Этим-то оригинальным отношением королевской власти и подданных и объясняются те особенности в истории английского парламента, на которые будет указано впоследствии. Царствование Генриха III, сына и преемника Ивана Безземельного, было не менее бурно. Он то подтверждал грамоты своих предшественников, то нарушал их.
Имея постоянно против себя баронов, стоявших на почве грамот, он не раз, по примеру своего отца, созывал представителей мелкого рыцарства, думая опереться на их содействие. Но надежды его, пока дело баронов было делом всего государства, так же мало оправдывались, как и надежды его отца. В 1264 г. бароны разбили королевские войска и захватили в плен самого Генриха III.
Граф Лейчестер, стоявший во главе восставших баронов, возвратил королю свободу, но с тем, чтобы держать его в фактической от себя зависимости и управлять его именем. Этот захват власти не мог найти себе сочувствия даже среди баронов. Граф Лейчестер понимал, что ему придется выдержать борьбу со своими прежними сторонниками.
Не рассчитывая более на их содействие, он решился искать опоры среди городского населения. В декабре 1264 г. он созывает именем короля парламент, на который приглашает вместе с представителями графств и представителей городов. Это первый достоверный случай приглашения в английский парламент выборных от городов.
Обращение Лейчестера к выборным от городов так же мало помогло ему, как и обращение Ивана Безземельного к выборным от рыцарства. Бароны, не желая быть орудием личных целей Лейчестера, соединились с королем, и Лейчестер должен был пасть. Но сделанное им нововведение не погибло для Англии.
Проницательный ум Эдуарда I, преемника Генриха, не мог не заметить и не оценить той силы, которую придавала королевским решениям возможность подкрепить их согласием выборных от всего государства. Вот почему в продолжительное и исполненное военных тревог царствование свое Эдуард I постоянно обращался к созванию представителей не только графств, но и городов.
Таковы условия, при которых возникли представительные учреждения Англии, Франции и Московского государства. Факт возникновения их крайне знаменателен. Объединение каждого из этих государств есть, по преимуществу, дело личной политики их государей.
Но государи не смотрят на объединенный ими народ, как на пассивную массу; при всех трудных случаях они сами обращаются к этому народу, как к живой силе, и ищут в единении с ним опоры для своих действий.
Эти вторичные народные собрания не имеют писаной конституции, чем они и отличаются, между прочим, от третичной формы, получившей доступ со времени первой французской революции почти во все государства Европы и Америки.
Современный английский парламент, последовательно развившийся из тех первых собраний выборных, которые созывались Иваном Безземельным и Генрихом III, не имеет и теперь писаного устава, который исчерпывал бы его права. Все спорные вопросы относительно его прав, на которые нет ответа в статутах, и в настоящее время решаются на основании прецедентов, т.е. парламентских обычаев, выразившихся в парламентской практике.
Не имея возможности обратиться к писаным уставам, мы должны все наши выводы о правах представителей, порядке их созвания, составе народных собраний, порядке занятий, решении дел и пр. делать, единственно, на основании свидетельств, относящихся к практике этих собраний. В этом заключается немалая трудность дела.
О нашей отечественной практике сохранилось очень немного свидетельств. Насколько не полон дошедший до нас материал, можно судить по следующему примеру. С 1549 г. по день кончины Алексея Михайловича в Москве было созвано до 17 Соборов. Для выбора представителей на каждый такой Собор посылались царские грамоты в города.
Число этих призывных грамот должно быть весьма значительно. Найдено же их и отпечатано только три: в Пермь Великую от 1616 г., в Галич от 1619 г., да в Новгород того же года; к этому небольшому числу грамот проф. Латкин присоединил еще две: в Устюжну от 1619 г. ив Крапивну от 1651.
Но, помимо того, что не все следы древней соборной жизни уцелели, – те свидетельства, которые дошли до нас, далеко не с одинаковой полнотой останавливаются на всех вопросах соборной практики. Один из главных материалов, находящихся в наших руках, составляют официальные протоколы соборных заседаний.
За то же время мы имеем семь таких протоколов, но и они с достаточной полнотой приводят только обращение царя к выборным; ответы же выборных людей только в некоторых протоколах изложены вполне, в других же все дело ограничивается краткой передачей существа ответа.
Что же касается вопросов о порядке выборов, порядке заседаний, подачи мнений и пр., то официальные протоколы касаются всего этого лишь мимоходом. Ввиду такого состояния источников мы не берем на себя задачи дать полную картину соборной жизни. Предоставляя это позднейшему времени, когда имеющийся у нас материал может пополниться новыми открытиями, мы остановимся только на некоторых наиболее существенных вопросах.
Один из любопытных вопросов, относительно которого имеющийся у нас материал проливает довольно совета, есть вопрос о составе наших Соборов[4].
Говоря о составе Земских Соборов, необходимо различать состав их в идее от состава их в действительности. По идее, которая выражалась как во взгляде московских государей на Соборы, так и в сознании самого народа, – на Земские Соборы созывается вся земля. Иван Грозный в 1549 г. приказывает созвать “свое государство”, т.е. все государство.
Михаил Федорович совещается “с людьми всяких чинов[5] всего Московского государства” (Рум. собр. III, 57); ссылаясь на соборное определение, он говорит о приговоре “всей земли” (А. Э. III. 68); на известные предложения английского посла Джона Мерика царь отвечал, что такого дела решить без совета всего государства нельзя ни по одной статье (Соловьев. IX. 125).
Подобно этому и Алексей Михайлович собирает выборных из всех городов (Рум. собр. III. 129). Та же мысль об участии на соборе всего государства присуща и сознанию самого народа. Он высказывается в актах избирательных Соборов, на которых действовал один народ, без участия государя.
Избирательный Собор 1598 г. называется Собором “духовенства, бояр, дворян, приказных людей, воинства, гостей и всех православных крестьян царствующего града Москвы и всея русския земли”, или в другом месте “и всех православных крестьян со всем народом всея земли Российского государства”.
Подобно этому избирательный Собор 1613 г. называется Собором “всяких людей всяких чинов всего великого Российского царствия”. По представлению людей Московского государства Государь избирается приговором “всей земли”.
Хотя участие всей земли и не всегда имело место на деле, в этой мысли высказывается действительное сознание эпохи, а потому мы одинаково встречаемся с ней и в памятниках английского и французского права.
О постановлениях английского парламента 1275 г. говорится, что они изданы королем Эдуардом по совещании с королевским советом и с согласия духовенства, баронов и всего государства.
Подобно этому представители третьего сословия, созванные Филиппом Красивым, обращаются к нему в таких выражениях: “Народ вашего государства, – говорят они ему, – просит вас” и пр.[6]
Таков взгляд эпохи возникновения представительных учреждений на их состав: вся земля должна оказывать содействие своему Государю. Мысль совершенно верная, но как осуществить ее? Как собрать все Московское государство и совещаться с ним?
Правильное осуществление этой мысли составляет труднейшую задачу не только для московской России, но и для современной теории государственного права. Известно, что вопрос о такой организации представительства, при которой оно служило бы верным отражением всего государства, и до сих пор еще не нашел удовлетворительного разрешения в науке государственного права.
Ввиду этого мы не будем удивляться, что при первом своем возникновении он разрешался весьма несовершенно не только у нас, но и в других европейских государствах.
В Московском государстве этот вопрос разрешался следующим образом. Новое начало представительства, как уже выше было замечено, шло не далее причины, его вызвавшей; те разряды лиц, которые могли собираться поголовно, призывались и на Земские Соборы лично, а не как представители. Состав Земских Соборов определялся, таким образом, на основании двух разных начал: одни члены призывались поименно[7], другие как представители своих избирателей.
В состав Собора входит, во-первых, сам Государь. В соборном протоколе 1653 г. читаем: “Государь был для собора в грановитой палате”. Участие Государя не ограничивается произнесением речи, которой он открывает заседание Собора; он выслушивает на Соборе же ответ выборных людей на свою речь и на Соборе же постановляет и свой приговор.
В протоколе Собора 1621 г. читаем: “Был у государя собор в золотой в большой в грановитой палате… А говорил великий государь на соборе… И всяких чинов люди Московского государства били челом на соборе государю…”. Или в протоколе 1618 г., после такого же описания ряда соборных действий, читаем: “И проговорил государь… со всяких чинов людьми Московского государства…”
Иногда Государь не присутствует лично при указанных соборных действиях; в таком случае его заменяет в заседаниях Собора особо назначенное для сего лицо. Но существо дела от этого не изменяется.
Затем из официальных протоколов видно, что в состав Земских Соборов призывались, обыкновенно, все чины, на которые распадалось тогда свободное население Московского государства. Они перечисляются в следующем порядке:
1) Духовенство. Высшие чины духовенства: патриарх, митрополиты, архиепископы, епископы и монастырские власти приглашались поименно[8] и, ввиду преобладающего значения церкви в то время, в очень значительном числе. Низшие чины духовенства принимают участие в качестве выборных людей.
К этой категории относятся члены белого духовенства и, кажется, монастырские старцы. Приглашаемое на Земские Соборы духовенство нередко обозначается в памятниках общим именем “всего освященного собора”. Таким образом, в состав Земского Собора входил “собор духовенства”, состав которого ближайшим образом определялся церковными обычаями и постановлениями.
Церковные Соборы гораздо древнее светских. Они известны с первых времен принятия христианства. Можно допустить, что практика их также оказала влияние на появление Соборов светских.
2) Служилые люди, а) Высшие разряды служилых людей. Сюда принадлежали: бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки. Все они – возможные члены государевой думы. Они призывались как думные чины, по должности. Наряду с ними также по должности призывались некоторые высшие должностные лица: конюший, дворецкий, казначей, печатник, кравчий и под.
б) Низшие разряды служилых людей. К этой категории относились, во-первых, служилые люди по городу Москве: стольники, стряпчие, московские дворяне и жильцы, а иногда и московские приказные люди.
Во-вторых, городовые (т.е. не московские) служилые люди. Сюда относились – городовые дворяне, а иногда и последний разряд служилых людей: городовые стрельцы, пушкари, казаки и пр. Все эти чины призывались по выбору.
3) Последний разряд составляют разные чины тяглых людей. К этому разряду принадлежали, во-первых, разные виды торговых людей, известные под общим именем посадских. Посадские люди были устроены в слободы и сотни, которые вообще носили наименование чертных сотен и слобод; лучшие же из них назывались гостиной и суконной сотней.
Торговые люди несли особые службы по сбору государевой казны в таможнях, кабаках и пр. Лучшие из них жаловались за эти службы званием гостя. Все разряды торговых людей представлялись своими выборными. Во-вторых, к этому же разряду тяглых людей принадлежат крестьяне, упоминаемые в соборных актах под именем уездных людей.
Период возникновения Соборов совпадает у нас с периодом прикрепления крестьян. Зависимые крестьяне, конечно, не могли призываться к участию в Соборах. Если мы встречаем указание на участие уездных людей, то эти свидетельства, по всей вероятности, относятся только к тому незначительному числу крестьян, которое оставалось еще свободным.
Да и в этом ограниченном смысле уездные люди присутствовали только на самом полном избирательном Соборе 1613 г. Но это исключение крестьян пополнялось до некоторой степени представительством посадских, которые, в большинстве случаев, были те же крестьяне, так как резкого различия между городскими и уездными жителями в это время еще не было, и посадские, кроме торговли, занимались также земледелием; они могли, следовательно, представлять интересы и всего крестьянства.
Несомненные черты сходства с нашими Земскими Соборами встречаем в составе английского парламента и французских Генеральных Штатов как по отношению к основаниям призвания, так и по отношению к самим разрядам призываемых лиц.
Эти сходства тем Поразительнее, что социальное положение разных общественных групп, на которые распадалось население Англии и Франции, очень отличалось от социального положения наших групп.
Служилые люди западных государств принадлежали к разным чинам феодальной лестницы, права и обязанности которых по отношению к королю определялись ленным правом, вовсе не известным России. Городское же население имело корпоративное устройство с весьма широкими правами самоуправления, чем оно так же существенно отличалось от наших посадских.
Общественные группы Франции, отличаясь от наших, в свою очередь, отличаются и от английских. Несмотря на все эти различия, мы легко можем узнать в составе представительных учреждений этих государств разряды лиц, напоминающие те, которые призывались на московские Соборы. Но не то же ли явление наблюдаем и теперь?
Социальное положение английских лордов и английского джентри не повторяется ни в одном государстве Европы; это не помешало, однако, Бадену, Бельгии, Италии, Пруссии и многим другим государствам Европы устроить у себя представительство в форме английских учреждений. Общая всем государствам цель каждым из них достигается средствами, какие у него под руками.
В Англии по личному приглашению призывались высшие чины духовенства и великие бароны (barones majores). В силу начал ленного права они составляли постоянный совет короля по делам законодательства, управления и суда (magnum consilium и curia regis). До возникновения представительства они были единственными советниками короля.
В этом их некоторое сходство с нашими боярами, окольничими и думными людьми. Во Франции призывались по должности члены Тайного королевского совета и члены Государственного совета, следовательно, тоже постоянные советники короля и, кроме того, некоторые высшие должностные лица, как, например, канцлер, государственный секретарь и пр.
Все другие разряды лиц призывались во Франции по выборам: духовенство, дворянство и третье сословие, в состав которого входят не одни только горожане, но и свободное сельское население. Впрочем, распространение представительства на жителей сел есть дело успеха времени и дальнейшего высвобождения городского и сельского населения из-под безусловной зависимости феодальных господ.
Первоначально же к представительству допускались только так называемые “хорошие города” (les bonnes villes, les villes murees), которые пользовались особыми привилегиями и составляли единственный вид свободного населения Франции. В Англии путем выборов в состав парламента входили: дворянство в качестве представителей графств, и горожане в качестве представителей городов.
Сельское население ввиду его зависимости от феодальных господ и в Англии первоначально не имело участия в представительстве. Да и потом, по мере его освобождения, могло участвовать разве только активно в выборах, и то под сильнейшим нравственным давлением местного дворянства.
Перехожу к вопросу о числе представителей и порядке их выборов. В деятельности наших государей с совершенной ясностью выступает одна цель, которую они постоянно преследовали. Они заботились, чтобы каждый чин имел своего представителя, чтобы не осталось в государстве разряда свободных лиц не представленного. Все официальные протоколы указывают на приглашение всяких чинов людей.
Но едва ли можно утверждать, что правительство считало безусловно необходимым иметь представителей от каждого чина из каждого отдельного пункта населения. Правда, источники говорят о выборных от всех чинов и городов, но вместе с тем мы имеем примеры Соборов, на которых были представлены далеко не все местности государства.
Вводя всюду единообразные московские порядки, правительство, естественно, склонно было думать, что люди одного и того же чина стоят в одинаковых условиях, где бы ни жили, а потому с его точки зрения посадские известного города легко могли представлять интересы посадских людей вообще, и, в крайнем случае, Собор мог состояться, если бы на нем были только посадские города Москвы.
Рядом с заботой о представительстве всех чинов обращалось некоторое внимание и на то, чтобы пункты более населенные были сильнее представлены; но эта последняя забота осуществлялась еще в крайне несовершенном виде.
Установление сколько-нибудь определенного отношения между числом избирателей и числом представителей не могло быть задачей того времени уже и потому, что решение по большинству голосов не было практикой наших Земских Соборов.
Согласно с административным делением Московского государства каждый город с уездом составлял особый избирательный округ, за исключением одного Новгорода, где каждая пятина приравнивалась к городу. В пределах этого округа выборы производились каждым чином особо. Московское представительство было, таким образом, сословным представительством.
Определение числа представителей зависело каждый раз от усмотрения правительства и определялось им, хотя и не всегда одинаково, но, кажется, без особенно резких колебаний. В 1619 г. было предписано прислать от духовенства по 1 выборному, от дворян по 2, от посадских по 2.
В 1648 г. для представителей от дворян было принято во внимание различие больших и малых городов: из больших требовалось прислать по 2 представителя, из малых по одному, новгородские пятины были приравнены к малым городам. Но что разуметь под большими и что под малыми – это не было определено и, вероятно, представлялось усмотрению воевод или даже самих избирателей.
Последнее предположение не должно казаться невероятным. Заботясь, главным образом, чтобы были представлены все чины, правительство мало придавало значения числу депутатов, и мы имеем прямое указание на то, что оно предоставляло иногда усмотрению самих избирателей – прислать одного выборного или двух[9].
В том же 1648 г. посадских требовалось прислать по одному из города, а в 1616 г. пермскому воеводе предписывалось прислать трех посадских. Но мы не знаем, была ли эта цифра общей для всех городов или относилась только к Перми Великой. Относительно числа городовых стрельцов, пушкарей и других разрядов низших служилых людей не имеем указаний.
Приведенные цифры не относятся к городу Москве, представительство которого всегда определялось особо. “Царствующий град Москва” пользовался совершенно особым положением в Московском государстве как по числу населения, так и по экономическому его значению.
Если Новгород посылал столько же представителей, сколько пять других городов, то Москва, в состав населения которой входило большое число чинов, по всей вероятности, посылала еще более. В 1648 г., когда большие города приглашались прислать по 2 дворянина, Москва должна была выставить по 2 человека из стольников, стряпчих, дворян и жильцов, итого 8 представителей на 2 городовых.
По отношению к посадским эта разница еще больше. Все города должны были прислать по одному выборному; Москва же должна была дать: 3-х гостей, по 2 человека из гостиной и суконной сотни и по одному из каждой черной сотни и каждого посада. Посадов и черных сотен в Москве этого времени нам известно не менее 13; таким образом, на одного посадского городового Москва должна была выбрать, по крайней мере, 20 человек.
Это свидетельство должно пополнить известием от 1642 г. На Собор этого года Государь велел призвать выборных из многолюдных чинов числом от 7 до 20 человек, из малолюдных – от 2 до 6.
Разные чины московских служилых людей, сравнительно с городовыми, были, конечно, многолюдные. По этому расчету число представителей стольников, стряпчих, дворян, жильцов и других московских чинов легко могло простираться до 50 человек и даже более.
Самые выборы происходили в следующем порядке. Предписание о выборах делалось от имени Государя на имя местного городского начальника: воеводы или губного старосты. По получении предписания ему предписывалось собрать всяких чинов людей в церковь, прочитать царскую грамоту и затем велеть им произвести выборы по чинам, т.е. каждый чин должен выбрать представителей из своей среды[10].
Принадлежностью к чину решался вопрос как активного, так и пассивного избирательного права: все, входящие в состав чина, – и избиратели, и избираемые[11]. Правительство брало на себя только определение нравственных качеств избираемых, которое и делалось, обыкновенно, в призывных царских грамотах и притом соответственно цели призвания.
Это должны быть “добрые и разумные люди, с которыми можно было бы поговорить” (Рум. соб. III. 113), или “добрые и смышленые, которым государевы и земские дела за обычай” (А. Э. IV. 26); они должны “уметь рассказать обиды, насильства и разорение, и чем Московскому государству полниться, и ратных людей жаловать, и умели бы устроить Московское государство, чтобы пришли все в достоинство” (А. Э. III. 105).
О состоявшихся выборах составлялся особый список (протокол), который подписывался всеми избирателями (А. Э. III. 105 и IV. 27) и присылался в Москву в Посольский приказ (Рум. соб. III. 113), куда должны были явиться и сами представители (А. Э. Ш. 77), а иногда в Разряд.
Выборные, отправляясь в Москву, должны были взять с собой “запасы” (А. Э. IV. 27), по всей вероятности, все нужное для их продовольствия. На кого падали издержки этих запасов, не имеем указаний; вероятно, они раскладывались на всех избирателей как повинность[12].
С подобными же порядками относительно определения числа представителей и подробностей выборов встречаемся и на Западе. Это и понятно. Там, как и у нас, начало представительства своим возникновением обязано личному действию государей, а потому, естественно, число представителей и порядок их избрания зависел первоначально также от усмотрения Государя.
Даже в Англии до 1406 г. короне принадлежало неограниченное право определять как округ избирателей, так и свойства представителей. Следствием этого было то, что не только представители в разное время призывались в разном числе, но даже самое право прислать представителя то предоставлялось известному городу или графству, то нет (Сох. 81 и ел.).
Согласно со всем строем средневекового государства представительство Франции и Англии было также сословное; в Англии графства присылали рыцарей, города – горожан; во Франции духовенство, дворяне и третье сословие выбирали каждое отдельно и из своей среды. Обыкновенное число представителей также близко подходит к нашему: в Англии графства присылали по 2 выборных, города от 1 до 2; во Франции каждое сословие по 3 на избирательный округ.
Предписание о производстве выборов посылалось на имя местного представителя власти, в Англии – на имя шерифа, во Франции – на имя бальи. В этих предписаниях обозначаются, обыкновенно, и нравственные свойства избирателей. В Англии требуется, чтобы это были умные и даже самые умные люди; во Франции – люди доброй нравственности и опытные в делах.
Такова практика наших Соборов относительно их состава и порядка созвания выборных людей. В заключение нам остается сказать еще несколько слов по поводу числа, в каком выборные люди являлись на соборные заседания. По отношению к этому вопросу встречаемся со следующим фактором: выборные люди являлись не только в меньшем числе против приглашения, но иногда даже в большем.
Первое явление весьма обыкновенно и известно не одному Московскому государству. Но если и в настоящее время, при всех удобствах сообщения и жизни в столичных городах слышны жалобы на не всегда ревностное исполнение депутатами своих обязанностей, то тем менее должны мы удивляться указанному факту в древнее время, когда переезды соединялись с затруднениями, нам вовсе неизвестными.
Самым полным по своему составу был Собор 1648 г. В нем приняли участие 73 города, прислав 143 дворян и 77 посадов (не считая московских), прислав 83 посадских, а с московскими торговыми людьми всех представителей третьего сословия было 98 человек. Но и при этом сравнительно полном составе не все города воспользовались предоставленным им правом.
Некоторые вовсе не прислали, и в этом числе встречаемся с такими значительными городами, как Кострома и Серпухов, которые не дали дворян, и Нижний Новгород и Рязань, которые не дали посадских; другие, хотя и прислали, но в меньшем числе, чем могли. К этой последней категории относятся, между прочим, Псков, Владимир и Нижний Новгород, которые прислали по одному дворянину, когда должны были прислать по два[13].
В призывной царской грамоте в Пермь Великую от 1616 г. до нас дошли даже жалобы правительства на неприсылку выборных людей: “Послана к вам наша грамота наперед сего, – пишет в Пермь Михаил Федорович, – а велено вам прислать к нам, к Москве, для нашего великого и земского дела на совет пермичь посадских лучших и средних трех человек, добрых и разумных и по-стоятельных людей, тотчас не мешкая ни часу. И вы тех выборных людей к нам и по ся места не присылывали”[14].
В Западных государствах, Англии и Франции, можно было бы ожидать более ревностного отношения представителей к предоставленным им правам как по сравнительно меньшему пространству этих государств, так и по высшему уровню культурного развития их жителей.
Но и там трата времени, трудности и издержка переездов, а частью, конечно, и близорукое предпочтение своих личных дел делу общественному давали себя чувствовать. Даже в Англии многие города и местечки прямо отказывались посылать депутатов, не желая брать на себя издержки, соединенные с их избранием.
Неявка депутатов происходила в таких размерах, что правительство нашло даже нужным установить штраф за неявку. К этому присоединялись еще злоупотребления шерифов: они самовольно задерживали королевские предписания о выборах и не доставляли их в те города и графства, куда они были адресованы.
Любопытное указание на присылку депутатов в большем числе, чем было предписано, находим в актах Собора 1648 г. Данные этого Собора, относительно которого нам известно и число приглашенных, и число явившихся, особенно любопытны в следующих двух отношениях: они подтверждают вышевысказанную мысль о том, что московское правительство не придавало никакого значения числу представителей; кроме того, они дают ключ и к разъяснению некоторых цифр наших избирательных Соборов.
На Собор 1648 г. большие города должны были прислать по два дворянина, малые – по одному, новгородские пятины были приравнены к малым. А между тем пять городов прислали по три дворянина и в их числе гор. Тихвин, возникший не ранее XVI в. и едва ли успевший к 1648 г. сравняться с большими городами.
Новгород вместо пяти прислал семь дворян, а некоторые другие города вышли и еще далее из размеров, предписанных правительством: Мценск прислал пять дворян, Рязань – восемь. То же делают и посадские: московская конюшенная слобода прислала трех выборных вместо одного. Но все эти лишние представители допускаются к участию в соборном деянии и наравне с другими скрепляют Уложение своей подписью.
Этим же равнодушием Московского государства к числу надо объяснять и то обстоятельство, что сравнительно ничтожные города, как, напр., Алатырь, Арзамас, Ливны, Атамар и другие подобные, прислали по два дворянина, что приглашались сделать только большие города.
По всей вероятности, вопрос о том, скольких послать: одного, двух или восемь, решался наличностью охотников поехать в Москву. Если их было много, выбирали более, чем требовало правительство; если их было мало, посылали одного, хотя город был и большой.
Ввиду приведенных соображений нам становится понятной цифра московских стольников, стряпчих и дворян, явившихся в числе 112 человек на избирательный Собор 1613 г. Избиратели приглашались произвести выборы для этого Собора из лучших людей “по сколько пригоже”.
Если из Рязани в 1648 г. поехали в Москву 8 выборных вместо двух, можно ли удивляться, что среди московских служилых людей, которые и без того всегда находились в Москве или сравнительно в не дальнем от нее расстоянии, оказалось 112 охотников быть на Соборе и притом по такому важному поводу, как избрание Государя?
Этим же объясняется и крайнее преобладание московских служилых людей на избирательном Соборе 1598 г. Что касается последнего избирательного Собора 1682 г., то он состоялся в древней форме веча города Москвы. Царь Федор Алексеевич скончался 27 апреля, в 12 часу дня, и в тот же день состоялось избрание ему преемника.
На это избрание могли быть призваны и, конечно, без всякого выбора только московские чины, да те из городовых, которые случайно были в Москве. Тем не менее избрание Петра Алексеевича называется “избранием всего Московского государства”[15].
На этой второй ступени исторического развития участия народа в государственных делах собрания представителей, как у нас, так и в Западной Европе созывались не периодически, в определенные законом сроки, а всякий раз по особому усмотрению Государя и всего чаще в минуты кризиса, когда обыкновенные средства управления оказывались недостаточными.
У нас с наиболее живой соборной деятельностью встречаемся в царствование Михаила Федоровича, в эпоху, непосредственно последовавшую за смутным временем, когда восстановление внутреннего порядка, глубоко потрясенного самозванцами, и борьба с иноземцами, еще занимавшими многие части русской территории, требовали напряжения всех сил государства.
По имеющимся у нас данным, число общих соборов с 1549 по 1658 г. (год созвания последнего Собора от всех чинов) простирается до 17. Между отдельными царствованиями они распределяются следующим образом: при Иване Грозном – 2, при Василии Шуйском – 1; при Михаиле Федоровиче – 10, при Алексее Михайловиче – 4. При Федоре Алексеевиче было созвано 2, но не всенародных. Кроме того, мы имеем еще 6 избирательных Соборов и один, определивший низложение Шуйского[16].
Как право созвания исключительно принадлежало государям, так от их же усмотрения зависело и определение поводов, по которым они находили нужным вступить в совещание с выборными людьми. Так у нас, так и на Западе. Самые поводы также общи у нас с западными государствами.
Всего чаще созываются представители с целью получить от них денежное вспоможение для пополнения истощенной казны. В связи с необходимостью денежных пожертвований им предлагаются и вопросы о мире и войне. Наконец, они созываются и для обсуждения мер относительно устроения земли вообще; сюда относятся и законодательные вопросы.
В этом последнем отношении особенно любопытны призывные грамоты 1619,1648,1681 и 1682 гг. По призывным грамотам 1619 г. выборные люди созывались “устроить Московское государство”, еще не поправившееся от последствий смутного времени.
Собор 1648 г. был созван для того, чтобы “государевы и земские дела утвердить и на мере поставить, чтобы Московского государства всяких чинов людям, от большего и до меньшего чину, суд и расправа была во всяких делах всем ровна”.
Собор торговых людей 1681 г. должен был рассуждать о средствах уравнения податей и служб тяглых людей. Наконец, Собору служилых людей 1682 г. был предложен вопрос о лучшем устроении рати. Но выборные люди не ограничивались ответом на предложенные им государем вопросы.
Они обращались в почтительной, по понятиям того времени, форме челобитий и с самостоятельными заявлениями о своих нуждах. Собор 1621 г. был созван по поводу войны с Польшей. Служилые люди воспользовались этим случаем, чтобы просить Государя “разобрать службу”, т.е. произвести поверку служилых людей, чтобы избылых от службы не было.
Несколько просьб и жалоб на злоупотребления разных органов местного и центрального управления было высказано на Соборе 1642 г. Чины Собора 1648 г. также подавали Государю свои челобитные. С таким же обычаем встречаемся и в Западных государствах. В Англии представители обращаются к королям с петициями.
Относительно Франции мы знаем, что обращения выборных к королям в форме жалоб (doleances) делались ими с преклонением колен. При какой обстановке подавались наши челобитные, из актов Соборов не видно.
Переходя к порядку заседаний, прежде всего надо заметить, что как у нас, так и в Западной Европе эпоха возникновения представительства совпадает с эпохой образования сословий. По закону солидарности единовременно существующих явлений сословность должна была отразиться и на представительстве.
Как мы уже видели, выборы были исключительно сословные; та же сословность проникла и в самые палаты заседаний и определила их порядок, хотя и не в одинаковой мере у нас и на Западе.
Практика наших Соборов относительно порядка заседаний не выработалась в одну определенную форму и была очень разнообразна. Смотря по намерениям правительства заседания наших чинов получали то тот, то другой вид.
С некоторым единообразием встречаемся мы только в порядке открытия Соборов. Заседания наших Соборов, как и западноевропейских, открывались, обыкновенно, самими государями. Все члены Собора, без различия чинов, сходились для этой цели в одну палату[17]. Открытие совершалось речью, в которой излагались поводы собрания и вопросы, подлежащие его решению.
Речь эта нередко произносилась самим Государем, а иногда читалась в его присутствии особо для того назначенным лицом. Отступление от этого порядка представляют Соборы 1648 и 1682 гг.: члены их выслушали государеву речь порознь и только высшие – в присутствии самого Государя.
Что касается самого хода совещаний, то в Западных государствах каждое сословие обсуждало предложенный вопрос отдельно. Первоначальный порядок заседаний является, таким образом, в форме трех отдельных палат: палаты духовенства, дворянства и третьего сословия.
В Англии в состав палаты дворян одинаково входили как большие бароны, призываемые лично, так и мелкие рыцари, выбранные от графств. Это разделение прежде всего условливалось особенностями образования сословий в Западной Европе.
Члены третьего сословия, только что освободившиеся из-под неограниченной власти феодальных господ, не могли, конечно, заявлять притязаний на места рядом со своими недавними повелителями. Затем оно поддерживалось тем обстоятельством, что сословному различию лиц соответствовало различие собственности и, следовательно, повинностей.
Благодаря этому последнему различию третье сословие не могло принимать участия в обложении дворян, так как предметы обложения были другие, и наоборот. Таким образом, вопрос о денежном вспоможении – один из наиболее частых поводов к собранию представителей, не мог решаться всеми вместе, а непременно требовал разделения.
Так как каждое сословие, входившее в состав парламента, говорило только за себя, то иногда для решения вопросов, касавшихся известного сословия, короли ограничивались сознанием представителей одного этого сословия.
Даже в Англии встречаемся с совещаниями королей то с представителями только торговых людей, если вопрос касался только их интересов, то с представителями одних рыцарей, если дело шло об интересах дворян. Неудобства этого порядка, состоявшие в том, что за сословиями почти не было видно государства, – несомненны, но при том направлении, которое приняла средневековая история, они были неизбежны.
В Англии это разделение на три палаты начинает выходить из практики только около середины XIV в., когда члены высшего духовенства сливаются с великими баронами в одну палату лордов, а рыцари, выбранные от графств, вместе с представителями городов составляют одну палату общин.
Это изменение, положившее начало вошедшей ныне во всеобщее употребление системе двух палат, вызвано тем фактом, что мелкие рыцари, по общественному своему положению, были гораздо ближе к представителям городов, чем к большим баронам.
Но изменение это совершилось не разом: прежде чем слиться в одно целое с выборными городов, мелкие рыцари заседали иногда отдельно и от них, и от баронов. Во Франции раздробление на три палаты удержалось до первой революции.
В Московском государстве образование сословий шло иным путем, чем в Западной Европе. Посадские люди никогда не были в зависимости от дворян, а потому у нас не могло представляться невозможным, с точки зрения сословных приличий, соединение всех членов Собора для совокупного ответа на речь Государя.
Что некоторые Соборы действительно отвечали на вопросы Государя без всякого разделения, это надо вывести из встречающегося в некоторых соборных протоколах приглашения чинам ответить на предложенный вопрос “порознь”. Если ответ порознь надо было именно предписать, то, конечно, когда этого предписания не было, чины отвечали без разделения.
Этот вывод находит себе и прямое подтверждение в официальных описаниях некоторых соборных совещаний. В соборном протоколе 1618 г. по изложении царской речи читаем: “И государю царю великому князю Михаилу Федоровичу говорили на Соборе митрополиты, архиепископы и бояре… и всяких чинов люди Московского государства, что они…” и пр.
Или в соборном протоколе 1621 г., также после речи Государя, читаем: “И митрополиты, и архиепископы, и бояре… и торговые и всяких чинов люди Московского государства били челом на Соборе государю” и проч.
Но из того, что ответ давался всеми вместе, еще не следует, что он выработан был без разделения на сословия. Хотя образование сословий совершалось у нас при иных условиях, чем на Западе, тем не менее и у нас возникли весьма важные сословные различия, которые отразились на всем быте населения.
Кроме того, высшие чины духовенства и служилых людей, постоянных советников Государя, и по положению своему в обществе стояли неизмеримо выше не только посадских, но и дворян. На Соборе 1642 г. дворяне некоторых городов так выражаются о боярах: бояре наши вечные господа и промышленники.
Ввиду этих различий трудно допустить, чтобы дворяне и посадские, хотя они были и в одной палате, стояли, смешавшись с боярами и епископами, и таким образом договаривались об общем ответе.
По всей вероятности, чины Собора занимали места по сословиям, и сперва члены каждого сословия переговаривались между собой, а потом уже одно сословие, как целое, сносилось с другими; при этом, надо думать, мнение высших чинов имело преобладающее значение.
Но если вопрос касался только интересов отдельного сословия, то и у нас необходимо допустить исключительно сословный ответ и по тем же причинам, как в Западной Европе. В рассматриваемое время у нас тоже сословному различию лиц соответствовало различие собственности и повинностей.
Дворяне несли общеобязательную военную службу, посадские – тяглую, повинности духовенства, в свою очередь, отличались от повинностей дворян и посадских. Поэтому все вопросы о денежном, например, вспоможении и у нас должны были решаться каждым сословием порознь.
Подтверждение этому выводу находим в царских грамотах, писанных на основании соборных определений, из которых мы знаем, что дворяне, посадские и духовенство облагались иногда различно: посадские, например, дают пятую деньгу с промыслов, духовенство – свои келейные и домовые деньги, дворянство обязывается дать кто что может, по особой росписи, в которой каждый дворянин обозначал, что он может дать.
Если общий ответ о войне, денежном вспоможении и пр. дается всеми вместе, то частности о способах участия в трудах войны обсуждались каждым сословием отдельно. Образчик этому находим в протоколе Собора 1621 г.
После вышеприведенного общего ответа в протоколе находим указание на ответы по сословиям: духовенство вызывается молиться Богу о покорении под ноги Государя всякого врага и супостата, служилые люди – биться с врагами, не щадя голов своих, посадские – дать денег.
Различие повинностей сделало, таким образом, и у нас необходимым обсуждение вопроса о способах вспоможения правительству каждым сословием особо. Но этим не ограничивается сходство наших порядков с западными.
Различное общественное положение духовных властей и высших чинов служилых людей по степени приближения их к Государю и у нас, подобно Англии, проявилось в том, что иногда бояре, окольничие и думные люди вместе с духовными властями составляют одно заседание[18], а выборные дворяне и посадские свое особое.
Пример этому дает Собор 1648 г. Из официального протокола этого Собора видно, что заседания его, продолжавшиеся более трех месяцев (начались 5 октября 1648 г., а окончились в январе 1649 г.), происходили в двух разных палатах: в одной находились Государь, духовные власти, бояре, окольничие и думные люди; в другой, в Ответной палате, собирались все выборные люди, как дворяне, так и посадские.
Но, хотя все выборные люди и находились в одной палате, они не составляли, однако, одного целого: челобитные, которые они подавали Государю в течение этого Собора, писались особо от дворян, особо от посадских, хотя по содержанию в некоторых пунктах они и были одинаковы (А. Э. IV. 32).
Сословность, определившая порядки наших соборных заседаний, проявилась с еще большей резкостью в том, что для обсуждения вопросов, исключительно касавшихся только одного сословия, созывались и у нас, как в Англии, только представители этого сословия. Указания на такие неполные соборы встречаем в царствование Михаила Федоровича, Алексея Михайловича и Федора Алексеевича.
Хотя по вышеприведенному мнению Михаила Федоровича на предложение английского посла, Джона Мерика, нельзя было отвечать без совета всего государства, но, в действительности, ответ был дан только по совещанию с торговыми людьми.
Это объясняется сословной разрозненностью Московского государства: и на общем Соборе, если бы он был созван по этому поводу, мнение о торговых делах могли дать только посадские люди, так как они преимущественно занимались делом торговли.
Как на общих Соборах торговые люди отказывались подавать мнение о военных вопросах, ссылаясь на то, что они люди неслужилые и службы не знают, так могли бы и дворяне, призванные судить о торговом вопросе, отказаться подать свое мнение, ссылаясь на то, что они не торговые люди и торговых дел не знают.
Подобно Михаилу Феодоровичу и Феодор Алексеевич для решения вопроса о средствах уравнения податей и служб тяглых людей созывает только представителей посадов, а для решения вопроса о лучшем устройстве военной службы – только представителей служилых чинов, дворян, стольников и пр.
Этот последний Собор любопытен в том отношении, что он так же, как и Собор 1648 г. состоялся в форме двух палат. Одну составляли выборные люди служилых чинов, собравшиеся 24 ноября (или несколько дней позднее); повод к собранию был им объявлен особо назначенными боярами, которым поручено было руководить и совещаниями выборных.
Другую палату составили: духовенство, бояре, окольничие и думные люди, заседание которых открылось 12 января в присутствии самого Государя и месяца два позднее собрания выборных людей, когда эти последние пришли уже к решению предложенного им вопроса.
Но как на Соборе 1648 г. дворяне и посадские не составляли одного целого, так и на Соборе 1682 г. духовные власти и члены государевой думы не сливаются в одно: хотя речь Государя они слушают и вместе, но ответ на нее дают порознь.
От описанных соборных порядков, которые определялись сословностью Московского государства и в существе сходны с западноевропейскими, надо отличать порядки тех Соборов, чинам которых прямо предписывалось отвечать на речь Государя – “порознь”.
Такие предписания мы имеем для Соборов 1566, 1642 и 1653 гг., на которых обсуждались сложнейшие вопросы внешней политики: на первом – продолжать ли Ливонскую войну или согласиться на мир, предложенный Польским Королем; на втором – принять ли от донских казаков взятый ими у турок Азов; на третьем – принять ли Малороссию в подданство и начинать ли войну с Польшей?
Ввиду особой трудности этих вопросов правительство обращалось к чинам не с целью придти к соборному их решению, а только для того, чтобы узнать их мнения, оставляя за собой самостоятельное решение вопроса. Судя по дошедшим до нас ответам, подача мнений порознь могла идти даже далее деления на чины.
Не только каждый чин мог дать свой ответ, но и каждый выборный, думающий несогласно с другими, мог подать свое особое мнение. Это было совершенно согласно и с намерениями правительства, которое хотело только узнать отдельные мнения. В акте Собора 1653 г. встречаем такое выражение: а “стольники и стряпчие и дворяне московские… допрашиваны ж по чинам, порознь”.
Подача мнений происходила, таким образом, в форме допроса, причем, конечно, не могло быть обойдено ни одно разноречие. В случаях приглашения отвечать порознь ответы давались обыкновенно письменно. Для этой цели к чинам назначались особые дьяки, на которых, вероятно, и лежала письменная редакция ответа.
Факт постановления приговоров Соборами не может подлежать никакому сомнению. В царской грамоте от 1615 г. читаем: “По нашему указу и всей земли приговору велено со всех городов сбирати деньги”; или в царской грамоте от 1616 г.:
“А с вас, с Максима и с Никиты и с Андрея и с Петра (Строгановых), власти и всех городов выборные люди приговорили взять 40 т. рублев”; или в царской грамоте 1634 г.: “И в прошлом 1635 г. по государеву указу и с соборного уложения сбирано на жалованье ратных людей…”; или в царской грамоте от 1637 г.: “И мы, великий государь, приговорили на соборе… стояти со всеми ратными людьми”…
Но, признавая факт соборных постановлений, необходимо сделать оговорку с целью ввести его в должные границы. Соборные приговоры являются плодом заседаний не всякого Собора; чины некоторых Соборов, не приходя ни к какому общему решению, ограничивались одной подачей мнений. Это различие Соборов, решающих и только подающих мнения, зависело от намерений правительства.
Если Государь хотел только осветить свое решение мнениями чинов, их мнения собирались в форме допроса отдельных чинов и даже лиц, как на Соборе 1642 г.; если, наоборот, Государю нужно было решение Собора, совещания получали форму соответственно этой цели: ответы давались или всеми чинами совокупно, или отдельными сословиями, смотря по характеру вопроса, как на Соборах 1621, 1648 и 1682 гг.
Из приведенных только что мест царских грамот видно, что существенным элементом решения является участие в нем воли самого Государя: “Мы, великий государь, приговорили на соборе…; по нашему указу и всей земли приговору”… Отсюда, нет государевой воли, соглашающейся с приговором всей земли, нет и соборного приговора. Но как возникал самый приговор земли?
Отбирались ли голоса, и если отбирались, то каким порядком? Если оказывалось разногласие, то какое число голосов принималось за решение сей земли? Наши памятники не содержат ни малейшего указания на возможность разделения голосов и на решение каким-либо большинством.
Надо думать, что решение было всегда единогласное, что оно являлось плодом соглашения всех. Это мнение подтверждается практикой избирательных Соборов, которая в этом случае не могла представлять исключения из общих обычаев. В акте избрания Бориса Федоровича говорится, что он был избран единогласно.
Михаил Федорович избран единомысленно, т.е. тоже единогласно, ибо в случае разделения голосов избрание не могло быть названо единомысленным. Само собой разумеется, что это единогласие получалось не сразу; ему предшествовали споры и разногласия. Из акта избрания Михаила Федоровича знаем, что, прежде чем пришли к единомыслию, “всякие люди говорили с великим шумом и плачем”.
Относительно избрания царя, по смерти Федора Алексеевича, духовенством и членами думы решено было, чтобы “тому избранию быть общим согласием всех чинов Московского государства людей”. Самое избрание названо также единогласным. Наконец, и в других случаях Московское государство не знало решения большинством.
Выборы губных старост и целовальников производились тоже единогласно: избиратели приглашались выбрать их, “свестяся все за один”. В этом же смысле соглашения всех надо понимать и выражение, употребленное в акте Собора 1682 г.
Отменяя местничество, Федор Алексеевич говорит, что он делает это “общим советом всех”, т.е. выборные служилые люди, духовенство и члены государевой Думы высказались в пользу отмены местничества без всякого разногласия.
Если дела решались без разделения голосов, то, понятно, никакого счета голосов и не было. Вопрос обсуждался до тех пор, пока не приходили к какому-либо соглашению, и затем это соглашение, как совет всех, подносили на усмотрение Государя. Поднесение это совершалось также в почтительной форме челобитья.
На Соборе 1621 г., на речь царя, в которой он изложил “неправды и крестопреступления искони вечного врага Московскому государству польскаго и литовскаго Жигимонта короля”, члены Собора “били челом государю, чтобы он за святые божий церкви и за свою государскую честь и за свое государство против недруга своего стоял крепко”.
Подобно тому в 1682 г. выборные служилые люди, которым был предложен вопрос о лучшем устройстве военной службы, бьют челом, чтобы служба была без мест. – За челобитьем чинов Собора, если Государь принимал это челобитье, следует соборный приговор, Соборное Уложение или приговор Государя на Соборе.
Краткий, но полный перечень существенных моментов всего соборного производства сохранили нам протоколы Соборов 1618 и 1682 гг. Собор 1618г. открывается речью Государя, в которой, изложив повод созвания выборных (приближение к Москве польского королевича Владислава), он объявляет им, что, призвав на помощь московских чудотворцев, обещался в Москве в осаде сидеть и с литовскими людьми биться.
Затем Государь обращается со следующим увещеванием к чинам: “И вы бы, митрополиты, архиепископы, бояре, окольничие, стольники, дворяне и всяких чинов люди за православную веру, за государя и за себя в осаде сидели и против польских и литовских людей стояли крепко и с ними бились”.
На это чины Собора отвечают, что они “все единодушно дали обет Богу за православную христианскую веру и за него, государя, стоят и с польскими и литовскими людьми битися до смерти, не щадя голов своих”. За этим ответом следует соборный приговор: “И приговорил государь со властьми, с бояры и со всяких чинов людьми Московскаго государства: быти на Москве в осаде боярам, окольничим и думным людям…”
Тем же порядком шло и решение вопроса о лучшем устройстве военной службы. Вопрос этот сперва был предложен выборным от служилых людей. Так как он не мог быть решен немедленно, да и не нуждался в таком спешном решении, выборным предоставлено было время обсудить его и об ответе их приказано было доложить Государю.
Как скоро выборные чины сошлись на одном ответе и вошли к Государю с ответственным челобитьем, Государь передал это челобитье духовным властям и членам своей думы. По принятии его теми и другими последовала отмена местничества “со общаго совета”.
Последствия решения состояли в исполнении соборного приговора. Для этой цели писались особые царские грамоты со ссылкой на соборное определение. Особенно любопытны две царские грамоты в Галич и Новгород от 1619 г., указывающие на весьма широкую деятельность Соборов, направленную к устроению земли, в чем так нуждалось Московское государство после разгрома смутного времени. Этими царскими грамотами, составленными на основании соборного приговора, предписывалось:
1) во все города, которые не были разорены, послать писцов; а которые города были разорены, в те послать дозорщиков добрых, приведя их к крестному целованию и, дав им полные наказы, чтобы они писали и дозирали правду, без посулов;
2) посадских людей украйних городов, которые живут на Москве и по другим городам, сыскивая, отсылать в те города, где они жили, прежде всего, и льготы им дать, смотря по разорению;
3) посадским людям, которые заложились за епископов, бояр и всяких чинов людей, быть по-прежнему, где были наперед сего; а на тех людях, за кем они жили, сыскав, доправить всякие подати за прежние годы;
4) на сильных людях, во всяких обидах сыскать боярам таким-то;
5) во всех городах сыскать и выписать, сколько должно поступать денежных и хлебных запасов по окладу; что в приходе, что в расходе, и что в доимке осталось, и что от разоренья запустело;
6) что каких сел и деревень роздано в поместья и в вотчины, и что с них было каких доходов;
7) что по окладу осталось всяких доходов денежных и хлебных и на какие расходы те доходы указаны, и что за расходом останется; наконец,
8) из всех городов для ведомости и устроения прислать к Москве выборных людей, добрых и разумных, которые умели бы рассказать обиды и насильства и разорения и устроить Московское государство[19].
Относительно продолжительности деятельности выборных людей одного созыва и порядка закрытия Соборов источники не дают никаких указаний. Мы имеем, однако, полное основание утверждать, что деятельность выборных не всегда ограничивалась одним соборным заседанием, что иногда они принимали участие в нескольких соборах и оставались, таким образом, в Соборе в течение года и даже более.
В соборном протоколе 1634 г. читаем: “В прошлом 1633 г. государь царь и великий князь Михаил Федорович объявили вам на первом соборе…”. Это, следовательно, второй Собор для тех же выборных.
Весьма вероятно, что первые Соборы в царствование Михаила Федоровича состояли из выборных людей избирательного Собора 1613 г., а Собор 1618 г. из выборных людей призыва 1616 г.[20] – Закрытие Собора и распущение выборных совершенно, конечно, зависели от усмотрения Государя.
Переходим к вопросу о значении наших Соборов с точки зрения права. Русский человек и теперь не очень любит строгие определения права и мало склонен облекать свои действия в точные юридические формы; ему более по душе не юридическая область доброй веры. Точные юридические определения еще менее были в духе людей московской эпохи.
Наши государи нуждались в содействии русской земли, они пользовались им в форме Соборов; этим все и исчерпывалось. Никто не думал закрепить это содействие в какие-либо определенные нормы закона.
Некоторые из исследователей нашей старины, исходя из тех верных положений, что никакой указ не обязывал московских государей созывать Соборы, что они обращались к ним только в крайних случаях, что они могли принять решение и независимо от того, как высказался Собор, приходят к заключению, что наши Соборы имели только совещательное значение, что правительство, обладая скудными средствами и плохо зная силы страны, искало в них совета и опоры, но нисколько не связывалось их мнениями.
Такой взгляд едва ли может быть принят. Понятие совещательного учреждения – новое, оно незнакомо не только Московскому государству, но и ни одному из западных на той же ступени развития, и мы не имеем никакого основания допустить, чтобы люди московской эпохи смотрели на Соборы с этой точки зрения.
Чтобы иметь сколько-нибудь твердую точку отправления при решении этого вопроса, мы приведем несколько фактов, из которых можно будет вывести заключение о взглядах московских государей на Соборы.
Что происходило на первом Соборе, созванном Иваном Грозным? Из деяний этого Собора нам известна только речь царя, произнесенная им на Лобном месте, в присутствии собранного им государства “из городов всякого чина”. Обратившись к митрополиту, Государь сказал:
“Молю тя, святой владыко, будь помощник мне и любви поборник; знаю, ты желаешь добрых дел и любви. Тебе известно, владыко, что остался я после отца моего четырех лет, а после матери – восьми; родители не могли воспитать меня, а сильные мои бояре и вельможи не радели обо мне и были самовластны, так как некому было воздержать их: они предались хищению и обижали народ.
Я же был как бы глух и не слышал, и не было в устах моих обличения, по причине юности моей и пустоты. Они же властвовали… О, неправедные лихоимцы и хищники и неправедный суд творившие! какой дадите ныне ответ нам за ту кровь, которую вы пролили? Я чист от сея крови. Ожидайте воздаяния своего”.
Затем, поклонившись на все стороны, царь продолжал: “Люди Божий и нам дарованные Богом! молю вашу веру к Богу и к нам любовь. Ныне прежних обид и разорений и налогов исправить невозможно, замедления ради юности моей и пустоты и беспомощества, и неправд ради бояр моих и властей, и бессудства их неправедного, и лихоимания, и сребролюбия.
Оставьте взаимную вражду. Отныне же я сам буду, насколько в силах моих, судья вам и оборона”. Если бы юный царь Иван Васильевич думал, вместе с некоторыми исследователями нашей старины, что в мнении народа для него нет ничего обязательного, он не обратился бы к нему с торжественным разъяснением причин неурядиц, которыми отличалось правление государства в его малолетство; у него не было бы побуждений сказать: я неповинен в той крови, которую проливали бояре.
В начале XVII в. Михаил Федорович не раз обращался к Соборам с просьбой “дать денег” и затем собирал определенное Собором вспоможение, ссылаясь на его приговор. Это также выходит за пределы простого совещания[21]. Далее, Алексей Михайлович важнейший законодательный акт своего царствования облекает в форму Соборного Уложения.
Мы не будем теперь останавливаться на вопросе о том, принимали ли чины Собора 1648 г. участие в составлении самих статей Уложения или нет; мы возьмем из их деятельности только то, что всеми признано: они подписали Уложение. Но что значит подписать что-либо или, как тогда говорили, приложить свою руку? Приложить руку к делу значит принять участие в его совершении, в данном же случае – согласиться.
Так именно понимали значение подписи люди Московского государства. Мы имеем челобитье чинов Собора 1648 г., в котором они просят Государя, чтобы были отобраны у монастырей, протопопов и попов те вотчины, которые они приобрели после Собора 1580 г. (этим Собором такие приобретения воспрещались).
Обязательность постановлений Собора 1580 г. для духовенства своего времени они выводят из того, что “власти к тому приговору и руки свои приложили, что им и впредь, кто по них иные власти будут, никаких земель в монастыри не имать” (А. Э. IV. 33). Другой вопрос, добровольно было это согласие или нет?
По краткости официального протокола Собора 1648 г. и скудости других известий мы не можем ответить на него с надлежащей полнотой. Есть основание думать, что для некоторых чинов, по крайней мере, это согласие не было добровольным. Мы имеем заявление патриарха Никона, в котором он так выражается о Соборе 1648 г.: “И то всем ведомо, что собор был не по воли, боязни ради междоусобия от всех черных людей, а не истинные ради правды”.
Но это не изменяет существа дела: члены Собора могли действовать под какими-либо влияниями, которые и определили направление их воли; но самый факт согласия остается несомненным. Вместе с этим вне спора и то, что Алексей Михайлович находил нужным их согласие для издания Уложения. Наконец, отмена местничества совершилась также при участии выборных “общим советом всех”.
Мысль, руководившая правительством в этом случае, совершенно понятна. Местничество, возникнув в силу обычая, охватывало все разряды служилых людей и так глубоко проникло в жизнь, что отмена его могла иметь надлежащую силу только благодаря соглашению всех.
Ввиду приведенных фактов едва ли можно сомневаться, что значение московских Соборов не исчерпывается понятием совещательного учреждения: оно идет далее, хотя никакой указ формально и не признавал за ними того положения, которым, в действительности, они пользовались.
Понятие абсолютной власти, во всей свое теоретической ясности и последовательности, окончательно сложилось у нас только в царствование Петра I. Московская эпоха по отношению к этому вопросу являет еще переходное состояние. В качестве эпохи переходной она и представляет одновременное существование разнообразных начал.
Не может подлежать никакому сомнению, что московские государи признают за собой право действовать и помимо Соборов; этим правом они пользуются и в эпоху Соборов. Но рядом с этим они признают что-то и за народом, в силу чего и обращаются иногда к его согласию.
С исторической точки зрения это “что-то” есть слабый остаток порядков княжеской эпохи, когда князь и народ, по особенностям быта того времени, находились в несомненной друг от друга зависимости.
С такой же неопределенностью юридического значения представительства встречаемся и в Западной Европе. С точки зрения формального права, участие представителей одинаково не признано ни по отношению к законодательству, ни по отношению к взиманию податей.
Но на деле к ним обращаются с просьбами дать денег, и они дают деньги, а иногда их содействием пользуются и при издании законов. Во Франции эта неопределенность осталась постоянным признаком деятельности Генеральных Штатов. Иначе в Англии.
Благодаря особенности английского характера, который крепко держится того, что раз вошло в практику жизни, вследствие чего все развитие английской истории отличается постепенностью и отсутствием резких скачков, неопределенность продолжалась недолго.
Уже в 1297 г. король Эдуард I принимает на себя обязательство не налагать податей иначе, как с общего согласия архиепископов, епископов, графов, баронов, рыцарей, горожан и всех свободных людей королевства. Его преемник, Эдуард II, в 1322 г. делает еще шаг в этом направлении.
Он соглашается не издавать никаких постановлений касательно прав короля и его наследников, прав королевства и всего народа – иначе, как с согласия духовенства, графов, баронов и представителей общин. В каждом из этих статутов встречаем выражение: “как это и прежде было в обычае”.
Итак, это закрепление предшествовавшей практики. Не должно, однако, думать, что эта практика не имела исключений. Король Эдуард I в 1281 г. собственной властью отменил часть парламентского статута, изданного в 1278 г. И это, конечно, не единственный случай.
Таким образом, и в Англии, как у нас, короли то пользуются содействием народа, то нет. Даже и после формального признания королями прав представителей случаи нарушения ими этих прав не составляют редкости.
Права английских выборных, предоставленные им статутами 1297 и 1322 гг., гораздо древнее практики XIII в. Они представляются лишь дальнейшим развитием старых порядков феодальной эпохи и применением их к новому началу представительства.
В силу обычаев ленного права обязанности вассалов к королю были определены как относительно размеров военной службы вассалов, так и денежного вспоможения, которое они должны были оказывать своим государям. Но английские короли не всегда держались в пределах ленных обычаев. Отсюда возникает ряд столкновений между королями и баронами.
Результатом этих столкновений являются грамоты, в которых короли подтверждают права своих вассалов. В ряду этих грамот первое место, не по времени, а по значению, принадлежит хартии Ивана Безземельного, царствование которого отличалось особенно необузданным произволом.
Эта хартия, известная под именем Великой, содержит в себе, рядом с подтверждением всех феодальных прав баронов, как они определялись существовавшими до того времени обычаями и прежними королевскими грамотами, еще следующее постановление: король обязывается в тех случаях, когда расходы его не могли быть покрыты обыкновенными доходами, удовлетворять нуждам королевской казны не иначе, как по совету архиепископа, епископов, графов, баронов и всех своих непосредственных вассалов.
Вот где начало позднейших прав английских представителей. Когда возникло представительство свободных городских общин, оставалось только распространить это готовое уже начало и на городских выборных. Это нетрудно было сделать ввиду высокого политического такта английских баронов.
Уже в Великой хартии они выступают представителями интересов не своего только сословия, а всего государства, и выговаривают весьма важные гарантии личной свободы для всего населения королевства. Английские короли не противились этому распространению прав баронов на все представительство, из которого они умели сделать удобное орудие управления страной.
Возникновением своим представительство везде обязано личному действию государей – но твердый юридический характер это учреждение получило только в Англии и притом благодаря особому складу английского ума и особому ходу английской истории, причем на долю королей выпадает не столько инициатива, сколько благоразумная уступчивость.
В заключение нам необходимо остановиться на оценке деятельности наших Соборов с точки зрения политики. Может быть, ни один из вопросов, относящихся до Соборов, не подвергался столь разнообразному решению, как этот.
В то время как одни исследователи видят в наших Соборах идеал, к которому должны стремиться государственные учреждения, другие приходят к заключению, что Земские Соборы никогда не могли сделаться существенным элементом государственной жизни, что они даже не могли дать правительству ни помощи, ни совета.
Оба мнения одинаково – крайности.
Наши Соборы – не идеал, потому что мы наблюдаем в них представительные учреждения в зародышном их состоянии. Нужно было еще многое, чтобы из них выработалось правильное государственное учреждение. Но также несправедливо, что они не могли дать правительству ни помощи, ни совета.
Обратимся к фактам.
История наших Земских Соборов показывает, что они всего чаще собирались в самый критический период жизни Московского государства. Самое большое число Соборов выпадает на царствование Михаила Федоровича, когда Россия должна была бороться с величайшей неурядицей, наследованной от смутного времени.
В годину общего бедствия, при всей трудности своего положения, правительство не усомнилось обратиться к содействию выборных людей. Чем же заявили себя эти выборные? Затруднили ли они ход правительственной деятельности? Этого никто не скажет.
Если Михаил Федорович в продолжение всего своего царствования созывает Соборы, то мы можем, кажется, заключить отсюда, что они не затрудняли, а облегчали его деятельность. Что иначе могло бы заставить его обращаться к созванию выборных?
Изо всех имеющихся у нас данных мы можем вывести только одно заключение: выборные люди стояли в уровень с их высоким призванием и хорошо понимали потребности своего времени; они без всякой розни соединились у престола избранного ими Государя и не жалели ни жизни, ни имущества для спасения отечества. Одной патриотической деятельности Земских Соборов начала XVII в. уже довольно, чтобы Россия всегда вспоминала о них с благодарностью.
Но Михаил Федорович обращался к Земским Соборам не в крайние только минуты, когда для спасения отечества требовалось напряжение всех сил государства. Он обращался к совету земли и для решения обыкновенных, текущих вопросов государственной практики.
Мы знаем, что на предложение английского посла Джона Мерика царь отвечал, что такого дела нельзя решить без совета всего государства. На деле, по объясненной выше причине, было созвано не все государство, а только торговые люди.
Совет торговых людей был принят Государем, и на его основании был составлен ответ английскому уполномоченному. С нашей точки зрения, важно не содержание ответа, а то, что правительство приняло мнение торговых людей: они, значит, могли дать ему полезный совет.
Эта полезная деятельность выборных людей переходит и в царствование Алексея Михайловича. К составлению важнейшего памятника своего царствования, Соборного Уложения 1649 г., этот Государь приступает по челобитью стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов, дворян и детей боярских всех городов, гостей и гостинной сотни и всяких чинов торговых людей.
Это мы знаем из грамоты новгородского воеводы губному старосте Обонежской пятины (А. Э. IV. 27), которою ему предписывалось, согласно царской грамоте, произвести выборы для Собора 1648 г. Во введении же к Уложению 1649 г. говорится, что Государь, июня 16-го дня 1648 г., приказал составить Уложение, посоветовавшись только с духовенством, да членами своей думы.
Сопоставляя это свидетельство с вышеприведенным, надо придти к такому заключению: Государь предложил на обсуждение духовенства и членов своей думы челобитья выборных людей и, по одобрении его ими, приказал приступить к составлению Уложения.
Таким образом, вопрос о составлении Уложения обсуждался тем же порядком, как и вопрос об отмене местничества: сперва он рассматривался выборными чинами, а затем духовенством и царской думой.
Но как возник он у выборных, было ли это их самостоятельное челобитье, поданное по собственному побуждению, или они были созваны на Собор и Государь предложил им какой-либо вопрос, который и привел их к мысли об Уложении, мы не можем сказать. Как бы то ни было, не может, однако, подлежать сомнению, что мысль о составлении нового Уложения возникла у выборных людей.
Этот вывод, на первый взгляд, может показаться маловероятным, но он совершенно согласен с московским порядком вещей. Неудобства, проистекающие от неопределенности закона, его неполноты, непоследовательности, неясности, должны были чувствоваться выборными людьми гораздо сильнее, чем боярами, окольничими, думными людьми и другими приближенными к Государю лицами, которым недалеко было идти для разрешения всех возбуждаемых законом сомнений.
Для городовых же людей это разрешение являлось в форме московской волокиты, которая была для них пуще татарского погрома. Понятно, для них вопрос о приведении законов в порядок был самым настоятельным, тогда как для бояр, окольничих и других сильных людей всякая неясность закона в то темное время могла быть даже полезна.
Уложение 1649 г. действительно отменяет некоторые установившиеся в XVII в. помимо государевых указов порядки, выгодные сильным людям и невыгодные казне и людям мелким.
Но этой челобитной выборных не ограничивается их участие в деле составления Уложения. Представители, собранные на Соборе 1648 г. с целью государево земское дело утвердить и на мере поставить, – подавали, как обыкновенно, челобитные, которые, по принятию их Государем, и вносились в Уложение.
Из 40 статей XIX главы Уложения “О посадских людях” – 17 (1, 2, 5 – 18, 39) составлены почти буквально по челобитным выборных людей[22]. Иногда в самих статьях Уложения находим указание на их происхождение из челобитных. О монастырском приказе читаем, что Государь указал ему быть особо по челобитью стольников, дворян и посадских людей.
Особенно любопытное указание на участие выборных людей в составлении статей Уложения находим в ст. 42 главы XVII: “А ныне государь, советовав с отцом своим, патриархом, с митрополиты и епископы, и говоря с своими бояры, с окольничими, с дворянами московскими и городовыми, указал и собором уложили…”, за этим следуют уложенные статьи.
Ясно, что Собор 1648 г. подходит к разряду тех Соборов, результатом которых были соборные приговоры. Сколько всего было подано челобитных чинами Собора 1649 г. и в какой мере вошли они в Уложение, – вопрос этот едва затронут нашей литературой. Но что чины Собора принимали участие в самом составлении статей Уложения, в этом не может быть сомнения[23].
Уложение не единственный памятник, свидетельствующий о влиянии челобитных на указную деятельность Алексея Михайловича. В 1649 же году последовал царский указ, которым дозволялось английским купцам приезжать для торга только в Архангельск, въезд же во внутренние города воспрещался (Рум. соб. III. 138).
Этот указ последовал в ответ на челобитье торговых людей разных городов от 1646 г. (А. Э. IV. 13), в котором они именно просят о таком воспрещении. Многие мотивы указа 1649 г. прямо списаны с челобитья торговых людей. Эта челобитная подписана 126 торговыми лицами разных городов.
Здесь есть казанцы, нижегородцы, ярославцы, костромичи, суздальцы, муромцы, псковичи, белозерцы, холмогорцы и иные многих городов люди. При каких условиях возникло их челобитье – не знаем.
Ввиду приведенных фактов, мы думаем, нельзя утверждать, что выборные люди не могли дать московскому правительству ни помощи, ни совета. Сторонники этого мнения особое внимание посвящают Азовскому собору и из обзора его действий приходят к заключению, что на этот памятник древнего земства грустно смотреть; по их мнению, он не делает чести тогдашнему обществу по отсутствию в нем политической мысли и по наивно высказанным эгоистическим стремлениям сословий. Остановимся и мы на деятельности Собора 1642 г.[24]
Для правильного суждения о деяниях Азовского собора, прежде всего, необходимо обратить внимание на форму, которая придана была его заседаниям. Государь приказал чинам Собора отвечать за его речь порознь. Михаил Федорович, обращаясь к Собору, не имел, следовательно, намерения придти к соборному приговору, а желал только получить мнения членов.
Эта задача Собора объясняется сложностью предложенного ему вопроса. Дело шло об удержании Азова, а удержание Азова должно было вовлечь Московское государство в войну с Турцией, которая могла затянуться на много лет. Сколько трудностей представлял азовский вопрос, видно уже из того, что удержать Азов за Россией не суждено было и Петру Великому, при всей его энергии; с Азовом России удалось порешить только во второй половине XVIII в.
Итак, подача мнений порознь чинами Собора 1642 г. не есть признак упадка соборной жизни. Она условливалась сложностью вопроса и прямо была предписана правительством. Такого же рода ответы порознь встречаем в подобных же случаях и прежде, в XVI в. (Собор 1566 г.), и позднее (Собор 1653 г.).
Чинам Собора было предложено два вопроса – первый: принять ли Азов от донских казаков? и второй: если принять, то какими средствами держать его? Подлинные слова вопроса очень любопытны; в них содержится уже ясное указание на все трудности дела.
Вот они: “Принять ли Азов и стоять ли за него, и ратных людей посылать ли против турских и крымских, и казанских татар, и разрыв с ними чинить ли? Будет Азов город принят, то многие ратные люди будут надобны в Азов, и в польские, и в украйные города: и на городовое азовское дело и ратным людям на жалованье деньги надобны будут многия ж, и хлебные, и пушечные, и всякие запасы надобны не на один год, потому что война бывает у турских людей не по один год, и такие великия деньги и многие запасы на те годы где имать?”.
Несмотря на весьма неудобный порядок занятий Собора, который вовсе не способствовал тому, чтобы чины выработали какое-либо одно мнение, – мнения большинства членов во всех существенных пунктах до такой степени согласны между собой, что нам стоит только сосчитать голоса, чтобы получить весьма солидное большинство в пользу одного определенного порядка действий.
Всего был допрошен 181 выборный, не считая духовенства, число которого неизвестно, но, судя по другим Соборам, едва ли могло превышать цифру 25. Никто, конечно, не будет ожидать, чтобы все члены Собора отнеслись с одинаковым вниманием к своему делу; этого мы не встретим и ни в одном современном собрании представителей; позволительно желать только, чтобы большинство их взвесило все стороны вопроса и дало ответ, согласный с истинными пользами государства. Этому желанию чины Азовского собора совершенно удовлетворяют.
На первый вопрос, принят ли Азов от донских казаков или нет, – духовенство и 43 выборных (10 стольников, 20 московских дворян, 4 голов стрелецких и 9 городовых дворян) не дают своего определенного мнения, предоставляя решение воле Государя: “А в приимке города Азова, в том его государева воля”, – говорят они.
Духовенство мотивирует свой ответ тем, что ему это дело не за обычай. Все остальные выборные, 138 человек (106 дворян и 32 посадских), решительно высказались, что Азов надо принять и с турецким султаном разорвать. Мнения 138 выборных весьма достаточно мотивированы, хотя и не всеми совершенно одинаково.
Чисто политических мотивов они приводят два. Это, во-первых, неправды турецкого и крымского царей. На этот мотив указывают 43 дворянина и 32 посадских. Некоторые из них говорят коротко: “И тебе государю велеть Азов у донских казаков принять и с турским, и с крымским царем разорвать, за их многую перед тобой неправду, что они, шертвовав тебе, государю, многую неправду чинили и про ту их неправду известно тебе, государю”.
Два московских дворянина, Никита Беклемишев и Тимофей Желябужский, останавливаются на этих неправдах с большей подробностью: “Всегда, – говорят они, – крымский царь государю шерть свою давал на том, что войне от крымских людей в государеве земле не быть, и он через шерть свою лгал, по вся годы крымские и азовские татары государевы украйные города воевали и, в Азов православных крестьян приводя, продавали в свои же бусурманския орды в порабощение, а он имал с того полону пошлины от девяти десятого человека; да он же крымский царь чрез свою шерть в прошлых годах, как было у государя с польским королем развратье и стояли его государевы ратные люди под Смоленском, и он, сведав то, послал в государеву землю царевичев с крымскими людьми войною” и т.д.
Весьма близко к этому мотивируют свое мнение гости и посадские люди: “А как, государь, Азов был за турским царем, – говорят они, – и в то время в украйных городах турские, и крымские, и ногайские татары ходили войною по вся годы безпрестани, и кровь крестьянскую проливали многую и в полон сводили крестьянскаго народа много же, а в том Азове тех полоненных людей продавали и в свою, и в иныя многия земли, и крестьянской православной вере наругались, и в те годы твои государевы украйные городы и с уезды пустели”.
Второй мотив состоял в следующем. Московскому государству необходимо владеть Азовом для того, чтобы держать в своих руках ногаев и других кочевников южных степей. На этот мотив указывают 65 дворян. Вот как выражаются по этому поводу 63 городовых дворянина:
“А хотя и отдати Азов, тем бусурманов не утолить и не удобрить и войны, и крови от крымских и от иных поганых бусурманов не укротить, а турских бусурманов только пуще тою отдачею на себя подвигнута.
А лучше, государь, что Азов тебе, государю, и всей земле принять и крепко за него стоять, а ногаи, государь, кочуют ныне на твоей государевой земле от Азова не далече; а за кем будет Азов, тому они будут и служить. А только, государь, он будет за турским, и они будут твою государеву вотчину пленить и пустошить”.
К этим двум присоединяется еще третий мотив не политического, а религиозного свойства; он состоит в опасении, как бы не навесть отказом от Азова на всероссийское государство гнева Божия, так как казаки заняли Азов изволением вышнего Бога. Так высказываются все городовые дворяне, подавшие мнение в пользу принятия Азова.
Ссылка на такое чисто религиозное соображение не удивит нас, если мы припомним, что дело происходило в царствование Михаила Федоровича, соправителем которого много лет был святейший патриарх Филарет.
Городовые дворяне заслужили бы упрек в отсутствии политического смысла только тогда, если бы они привели один этот мотив, но они приводят его вместе с мотивами чисто политическими, вполне исчерпывающими дело. Зная благочестивое настроение царя, они только усиливают этим сопоставлением значение своих политических соображений.
Сто тридцать восемь выборных, высказавшихся в пользу войны, выражают свое мнение в самой мягкой форме. Многие из них, прежде чем высказать собственную свою мысль, говорят, что решение вопроса зависит от государевой воли.
Так выражаются Беклемишев, Желябужский, гости и посадские люди. Можем ли упрекать их за это? Наоборот, мы видим в этом глубокое понимание тех условий, среди которых они призваны были действовать.
Первый вопрос получил, таким образом, совершенно ясное и верно мотивированное решение значительного большинства членов собора. Действительные пользы России именно состояли в удержании Азова.
Это оправдывается и всем последующим направлением нашей политики за целое столетие: Петр Великий стремился к Азову, но по неблагоприятно сложившимся обстоятельствам должен был отказаться от него; позднее в том же направлении действовала Екатерина Великая и окончательно закрепила Азов за Россией.
Если мы с признательностью относимся к стремлению этих государей на юг, то с такой же признательностью должны относиться и к деятельности Собора 1642 г., мнения которого предопределили это стремление.
Переходим ко второму вопросу. Вопрос о средствах удержания Азова был разработан чинами, высказавшимися в пользу этого удержания, с не меньшим вниманием. Вопрос этот, естественно, распадается на несколько отдельных. Дело идет не только об удержании Азова, но и о войне с турками, которые на занятие Азова московскими людьми могли ответить вторжением в пределы Московского государства.
Далее, для удержания Азова и для войны с турками нужны войско и денежные средства. Таким образом, решению чинов Собора подлежали четыре отдельных вопроса. Они и действительно останавливаются на каждом из них, хотя и не все в одинаковой мере. Посадские судят только о денежных средствах, так как дело военной службы им мало известно.
Городовые дворяне дают мнение как о деньгах, так и о военных силах, ибо они несут личную военную службу и помогают деньгами. При обсуждении этих мнений надо иметь в виду особые условия Московского государства и с точки зрения этих условий произносить свой приговор: упуская из виду особенности тогдашних порядков, мы легко можем обвинить чинов Азовского собора в том, в чем они нисколько не виноваты.
Московские люди, высказывая свое мнение о способах удержания Азова, стоят на почве Московского государства и действовавших в нем порядков. Они не вводят никаких реформ (в чем, ввиду предложенного им вопроса, и упрекнуть их нельзя), а ограничиваются указанием тех средств, которые были под руками.
Держать Азов они предлагают теми же донскими казаками, которым удалось отбить его у турок (на что изъявили готовность и сами донцы), послав им на помощь охотников, солдат и стрельцов. Это мнение всех городовых дворян, высказавшихся в пользу принятия Азова, а также и 10 стольников и 20 московских дворян, сославшихся на волю Государя. Дворян Московского государства упрекают за этот совет.
Говорят, что они указывают на охотников и солдат, а сами пойти в Азов не вызываются. Этот упрек покажется основательным только тому, кто упустит из виду, как было устроено это дворянское войско. Людям же Московского государства, которые это хорошо знали, не могла и в голову придти мысль о постоянном держании Азова дворянами, так как эта задача не соответствовала характеру дворянского войска.
Дворяне, выходя в поход, выводили с собой людей своих в полном вооружении и на конях. Во все время похода они должны были содержать себя, людей и лошадей на свои собственные средства. С этой целью они везли за собой на особых вьючных лошадях все необходимое продовольствие. Если оно истощалось, они должны были покупать его на свои же деньги.
Такое войско, естественно, могло действовать только в течение сравнительно небольших промежутков времени. Это, конечно, большое неудобство, но оно было свойственно и всем другим государствам Западной Европы, войска которых тоже в свое время состояли из воинов-помещиков.
Обязанность обладателя рыцарского лена – выставить тяжеловооруженного человека и содержать его во время похода на свой счет – обыкновенно, ограничивалась, по тем же соображениям, 40 днями в году. Употребить этих помещиков-воинов на постоянное занятие Азова значило оставить их без всяких средств.
Ввиду этого дворяне и предлагают для постоянного занятия Азова такой разряд войск, который содержался государевым кормовым и денежным жалованьем. Это охотники, входившие в состав солдатских, стрелецких и рейтарских полков.
На пополнение такого войска дворяне предлагают взять даточных людей, прибавляя: “опричь наших крепостных и кабальных”. Эту оговорку тоже ставят в упрек городовым дворянам, усматривая в ней наивную щедрость на чужой счет. В действительности же в этой оговорке отразился только обыкновенный порядок Московского государства, который перешел и в Уложение 1649 г.
Обязанность выставлять даточных лежала, обыкновенно, на тех вотчинниках и помещиках, которые лично не могли выходить на службу. Сюда относились: патриарх, монастыри, вдовы, сироты и пр.; их даточные распределялись по рейтарским и солдатским полкам.
Служилые же дворяне только тогда давали даточных, когда за старостью и болезнями не были способны сами выступить на войну. В противном случае, выходя на войну лично, они выводили с собой и людей своих. Брать с них даточные значило бы брать с них вдвое против других.
Таково мнение чинов относительно занятия Азова. Относительно возможной войны с турками городовые дворяне предлагают собрать все государство, – обыкновенный способ встречи неприятеля в Московском государстве, т.е. они предлагают призвать всех, на ком лежала военная служба, следовательно, и их.
Указывая на это обыкновенное средство, они просят предварительно потребовать у всей земли роспись, сколько за кем крестьян, чтобы можно было каждого обложить службой соответственно его силам.
Пространное мнение об этом дворян Суздаля и других городов, в числе 41 человека, с которым в существе сходно и мнение дворян мещерских, коломенских и других городов, в числе 63 человек, оканчивается такими словами: “И тут будет вся твоя государева земля готова против таких нечестивых бусурман нашествия”.
Наконец, что касается денежного и хлебного жалованья, то и здесь городовые дворяне различают потребности настоящей минуты, именно содержание людей, которые будут посланы в Азов, от потребностей войны, которая может возгореться с Турцией.
Для удовлетворения первой потребности они предлагают собрать хлеб с украйных городов, по близости их к Азову, “для скорого поспешения”, как они выражаются; а затем предлагают вести войну средствами всего государства, собирая со всех, без выбора: “А хлебных запасов вели, государь, взять со всей государевой земли, со всех без выбора, и тут, государь, запасов ратным твоим людям будет много, не на один год”.
Но в этом случае они предлагают производить сбор сообразно средствам каждого, облагая богатых людей, соответственно их многим поместьям и животам. Ту же мысль, чтобы все несли тягости войны, высказывают и посадские люди. Они просят, чтобы повинности были наложены “на всю землю и на всяких чинов людей, чтобы никто в государевой земле в избылых не был”.
Чинов Собора упрекают в том, что они не указывают, сколько же именно должно с них взять, а ссылаются на усмотрение Государя: “Что ты, государь, укажешь положить на свою государеву землю”. Действительно, такие указания, если и не отсутствуют совершенно, то, во всяком случае, их очень мало.
Но точное определение суммы всех издержек предстоящей войны и не могло быть сделано: нельзя было, конечно, предвидеть, во что эта война могла обойтись. Решаясь на нее, чины Собора берут на себя и все издержки, заботясь о том только, чтобы они равномерно падали на всех и чтобы избылых не было.
Затем, порядок участия в этих издержках каждого отдельного чина не представлялся людям XVII в. в такой степени неопределенным, как он может представляться нам; рассматриваемый случай участия всех в издержках войны не есть первый. Московские люди в царствование Михаила Федоровича не раз призывались к такому участию.
Предшествовавшая практика установила уже, до некоторой степени, и размеры этого участия. Так, с посадских людей оно определялось пятой деньгой с животов и промыслов. Дворяне приносили по совести, что могли, для чего представляли особые росписи. Эта практика имелась, конечно, в виду чинами Собора.
В мнении же, поданном городовыми дворянами, встречаемся даже с попыткой определения их служебных и денежных повинностей. Они просят, чтобы количество дворов, с которых должно было выводить вооруженного человека на содержание помещика, было определено единообразно для всех.
Мерой такого определения они просят принять 50 дворов. У кого было более этого количества, с того предлагают брать деньги, у кого менее, тому просят давать в помощь денежное жалованье.
Мы привели существенные черты ответов чинов Собора на царские вопросы, но не исчерпали всего их содержания. Как в Западной Европе, так и у нас собрания представителей всегда давали повод к принесению жалоб на недостатки современного порядка и злоупотребления органов управления.
Порядки Московского государства в XVII в. представляли очень много темных сторон; в злоупотреблениях администрации недостатка также не было. Не останавливаясь на сколько-нибудь подробной характеристике недостатков управления московской эпохи, ограничимся указанием на крайнюю неравномерность повинностей.
В то время как высшие московские чины, богато одаренные поместьями, почти не чувствовали тягостей службы, на городовых дворян обязанность службы падала крайне тяжелым бременем. Как разнилось положение служилых чинов, видно из челобитной городовых дворян, поданной ими за год до Азовского собора.
Из этой челобитной узнаем, что братья, племянники, дети и внуки городовых дворян, не хотя с ними государевой службы служить и бедности терпеть, кидают свои поместья и вотчины и бьют челом в боярские дворы, окольничим, стольникам, дворянам московским и иным людям дают на себя служилые кабалы и женятся в их дворах на крепостных женках и девках.
Таким образом, были дворяне, которые считали для себя более выгодным поступить в крепостную зависимость других дворян, чем пользоваться поместьями и нести с них государеву службу. Значит, оделение поместьями и служба с них были крайне неравномерны.
Ввиду этого можно ли винить городовых дворян, что, рассуждая о средствах ведения войны, они особенно указывают Государю на бояр и ближних людей, которые пожалованы многими поместьями “против их чести и тебе, государю, их службы”, прибавляют они почтительно; указывают на свою братию служилых людей, которые назначаются к корыстным делам; указывают на дьяков и подьячих, которые “пожалованы государевым денежным жалованьем и поместьями и вотчинами, и, будучи беспрестанное у государевых дел и обогатев многим богатством, неправедным своим мздоимством, накупили многие вотчины и домы строили многия палаты каменные такия, что неудобь-сказаемыя”, указывают на все это и просят обложить эти чины против домов их и пожитков, а с вотчин и поместий взять конных ратных людей.
Подобно этому они делают особое указание на патриаршие и монастырские имущества. Здесь за них и самый закон. Соборным определением 1580 г. было воспрещено отдавать по душе вотчины в монастыри. Несмотря на это, монастыри продолжали приобретать их в ущерб служилым людям.
Дворяне были вправе указать на этот источник государственных средств; они вправе были сделать даже более: они могли просить, как чины Собора в 1648 г., отобрать все эти приобретения, сделанные в нарушение закона, и раздать им в поместья.
Но дворяне Азовского собора, несмотря на предстоявшую им войну, поступили сдержаннее дворян Собора 1648 г.: они просят, чтобы их бедных, разоренных, беспоместных и малопоместных Государь велел взыскать своей милостью поместным и денежным жалованьем, но об отобрании монастырских вотчин не говорят.
Подобно тому, как городовые дворяне жалуются, что они разорены московской волокитой и неправедными судами больше, чем крымскими и турскими басурманами, жалуются и посадские люди на тягость своей тяглой службы, на тягость повинностей, на конкуренцию иностранцев, на обиды воевод.
“А торжишки, государь, – говорят они, – стали у нас гораздо худы, потому что всякие наши торжишки на Москве и в городах отняли иноземцы; а в городах всякие люди обнищали и исхудали до конца от твоих государевых воевод”. Возможность таких прямых заявлений и составляет одну из хороших сторон созвания выборных людей.
Откуда же и узнать было московскому Государю истину о положении дел в государстве, как не из этого непосредственного общения с представителями земли? Мы упрекнули бы этих выборных XVII в., если бы жалобы их были неосновательны.
Но справедливости их, судя по всем современным известиям, нет ни малейшего основания заподозрить. При этих условиях чины Азовского собора заслужили бы осуждение, если бы скрыли от правительства настоящее положение дел и тем ввели его в заблуждение.
Ввиду, несомненно, бедственного положения страны, которое сознавалось всеми чинами Собора, мнение большинства об удержании Азова получает, в наших глазах, особенно высокое значение.
Азовский вопрос был решен ими не с эгоистической точки зрения кошелька, ибо с этой точки зрения всего лучше было бы отказаться от обладания Азовом и войны с турками, а с точки зрения истинных польз и нужд Московского государства.
Любопытно, что наиболее выработанное мнение подано большинством городовых дворян (104 из 112), за которыми следуют все посадские (32 человека). Стольники же (10 человек) и все московские дворяне (22), за исключением двух, почти по всем вопросам ограничились ссылкой на волю Государя.
А между тем эти два последние разряда находились в особой близости ко двору Государя и были по преимуществу взыскиваемы царскими милостями. Придворная жизнь, как видно, не вела в Московском государстве к развитию политического смысла. Приведенное выше мнение посадских людей о причинах удержания Азова особенно знаменательно.
Из предшествующего мы знаем, что посадские люди Азовского собора состояли едва ли не исключительно из московских сотен, для них лично указанные ими невыгоды потери Азова, по их отдаленности от этого города, могли быть всего менее чувствительны, тогда как издержки войны падали и на них. Это не помешало им, однако, подать мнение с точки зрения общих нужд Московского государства, а не своих личных.
Подведем итоги.
Всех членов, подавших мнения, было 181, а с духовенством 206. Из них:
1) По вопросу о принятии Азова и войне с турками за принятие Азова и войну с турками высказалось 138 человек. Отказались дать свое мнение 43 человека служилых людей и 25 духовных особ, – последние, ссылаясь на то, что это дело им не за обычай; всего 68 человек.
2) По вопросу о средствах удержания Азова, – за удержание его донскими казаками и охотниками, состоящими на государевом жалованьи, высказалось 136 служилых людей. Остальные 13 сослались на волю Государя; духовенство и посадские также не высказали своего мнения на том основании, что дела этого рода им не за обычай; всего 70 человек.
3) По вопросу о способах ведения войны с турками изъявили готовность лично принять в ней участие 129 служилых людей, из числа которых 104 человека представили подробное мнение о ведении этой войны силами всего государства. Не подали мнения 20 служилых людей, все посадские и духовенство на том же основании; всего 77 человек.
4) По вопросу о денежных средствах для войны изъявили готовность нести издержки войны – 163 человека, в том числе все духовенство и все посадские: 138 человек из числа этих 163 высказались, кроме того, в пользу равномерного распределения издержек войны на все государство. Не подали мнения, ссылаясь на волю Государя, 43 служилых человека.
Если мы из этих итогов исключим цифры тех членов Собора, которые по особенностям своего сословного положения не могли иметь своего мнения о некоторых из предложенных Собору вопросах, то получим следующий результат голосования: по первому вопросу 138 голосов против 43; по второму – 136 против 13; по третьему – 129 против 20; по четвертому – 163 против 43.
Во всех этих четырех случаях меньшинство дало не отрицательные ответы, а только отказалось от подачи своего мнения, наперед присоединившись к мнению правительства[25].
Такое голосование может сделать честь патриотизму любого собрания представителей.
Несмотря на патриотический ответ чинов Собора 1642 г., Михаил Федорович не нашел возможным подвергнуть изнуренную страну опасностям новой войны и приказал донским казакам очистить Азов.
Это распоряжение царя не изменяет существа дела: значительное большинство членов Собора высказалось в духе истинных нужд России и, в этом смысле, навсегда решило азовский вопрос; но время не представляло достаточных средств для исполнения решения. Позднейшая политика наших государей оправдывает мнение чинов Азовского собора и служит ему лучшей похвалой.
Земские Соборы Московского государства представляются, несомненно, полезными как средство непосредственного общения Государя с землей: из челобитных выборных людей государи прямо знакомились с потребностями страны, недостатками управления и злоупотреблениями органов администрации.
Из предшествовавшего мы видели, что московские выборные люди стояли в уровень с тем высоким призванием, с которым московские государи обращались к ним. Отчего же Соборы вышли из употребления?
Отчего Алексей Михайлович, обращавшийся в первые восемь лет своего продолжительного царствования не менее четырех раз к содействию выборных людей, в остальные 23 года не созвал ни одного Собора?
Если бы подобный вопрос был нам предложен относительно французских Генеральных Штатов, которые перестают созываться уже в первой половине XVII в., мы, не затрудняясь, сказали бы, что вина падает частью и на самих выборных людей. Благодаря легкой впечатлительности и порывистости французского характера, Генеральные Штаты уже в первой половине XIV в. начинают заявлять притязания с целью расширить свою власть насчет королевских прав: они начинают вмешиваться в определение личного состава королевского совета, требуют, чтобы их челобитные принимались без всяких изменений и непременно получали силу закона; они, наконец, поднимают вопрос о народном верховенстве.
Для проведения подобных нововведений они пользуются самыми критическими минутами Французского государства, как, например, в 1356 г., когда король был взят в плен. Этим резким стремлением к расширению своей власти они, естественно, вызвали французских королей на борьбу, результатом которой было не дальнейшее развитие Генеральных Штатов, а их смерть и та нелюбовь к идее народного представительства, которая сделалась семейным чувством членов французского королевского дома.
Г-жа Кампан в своих мемуарах рассказывает, что раз вечером, в кабинете Людовика XV, происходил разговор по поводу некоторых затруднений, которые тогда испытывало французское правительство. Один из присутствующих высказал мысль, что затруднения эти должны привести к созванию Генеральных Штатов.
Король, обыкновенно спокойный, при этих словах быстро оживился, взял виновника их за руку и горячо сказал ему: “Милостивый государь, никогда не повторяйте этих слов. Я не пылкий человек, но если бы я имел брата и он был способен дать мне подобный совет, то, не медля ни минуты, я пожертвовал бы им для спасения монархии и спокойствия королевства”.
Людовик XV очень ошибался. Для спасения монархии во Франции именно не следовало прерывать общения с представителями народа. Но, если короли поддались чувству малодушного страха и удалились от народа, мы все-таки должны признать, что к такому печальному исходу они были вызваны враждебными монархическому началу партиями в среде самих Генеральных Штатов.
Но отчего же Алексей Михайлович не созвал ни одного Собора в течение последних 23 лет своего царствования? Были ли у нас враждебные царской власти партии? Таких партий на наших Соборах никогда не было.
Московские выборные люди всегда отличались преданностью монархическому началу и не обнаруживали ни малейшего стремления выйти из тех границ, которые указывались им волей государей; они всегда стояли на почве установившихся порядков; свои жалобы они приносили в самой почтительной форме.
Их деятельность никак не могла казаться опасной нашим государям, которым должны быть совершено чужды страхи, погубившие французский королевский дом. Наконец, чины Московского государства никогда не оказывались враждебными тем реформам, которые вызывались благом государства. Доказательство этому имеем в Соборе 1682 г., который решил отмену права местничества, столь дорогого для больших московских родов.
На поставленный выше вопрос некоторые писатели отвечают: Соборы вышли из употребления потому, что не носили в себе задатков жизни, они исчезли вследствие внутреннего своего ничтожества. Писатели этого направления, для доказательства своей мысли, выбирают Азовский собор и на нем стараются демонстрировать признаки этой естественной смерти. Мы видели, что эти усилия напрасны.
Россия может гордиться деяниями Азовского собора. Только люди, преклоняющиеся перед всяким совершившимся фактом, будут искать вину смерти известного учреждения исключительно в свойствах самого учреждения: умерло – значит не носило в себе условий жизненности.
Мы не разделяем этого мнения, которым можно оправдать всякую победу, какие бы силы и побуждения за ней ни скрывались. Если учреждение перестало существовать, то, конечно, были причины, которые привели его к смерти. Но отсюда еще не следует, что они лежали в самом учреждении.
Московские Соборы не сами собой появились на свет, не сами собой и исчезли. Они призваны к жизни волей государей; перестали действовать потому, что государи перестали их созывать. В жизни Соборов, как мы видели, не было ничего, что бы могло не нравиться самим государям.
Наоборот, в патриотической деятельности их наши государи всегда находили поддержку всем своим благим начинаниям. Соборы всегда стояли на страже блага и безопасности государства.
Если государи перестали созывать Соборы, то причину этого надо искать в сторонних влияниях, которым было выгодно представить Соборы как учреждение бесполезное. Кто же мог влиять в этом смысле на волю Алексея Михайловича? Кому деятельность выборных людей могла быть неприятна?
Из того, что мы знаем о деяниях Соборов 1619 и 1642 гг. и из челобитных Собора 1648 г., деятельность выборных должна была не нравиться боярам, окольничим, ближним и приказным людям и едва ли не всего более – духовным властям.
Выборные люди указывают на злоупотребления органов высшего московского правительства, они говорят о московской волоките и неправедных московских судах, которые для них пуще татарского погрома.
Они указывают на целые слободы, которые построены боярами в городах и около, в которых живут их ремесленные и торговые люди, ремеслами и торговлей занимаются, а государевых податей не платят. По их челобитью эти слободы отбираются на Государя. Духовенство также не было оставлено ими в покое.
Оно также владеет слободами в городах и около: мало того, несмотря на запрещение Собора 1380 г., оно продолжает приобретать вотчины по душе. Выборные люди 1648 г. просят, чтобы эти новые приобретения были отобраны и розданы им в поместья.
По их челобитью городские и подгородные слободы патриарха, митрополитов и других взяты на Государя, запрещение приобретать вотчины по душе вновь подтверждено Уложением, а о приобретенных уже вотчинах приказано собрать справки. Могла ли такая деятельность мелких городовых дворян и посадских нравиться сильным ближним людям и сильному духовенству?
На Соборе 1642 г. было небольшое число городовых дворян (9 человек), подавших отдельные от остальных мнения. Мнения эти, при всей их краткости, в свою очередь, знаменательны.
Три владимирских дворянина на вопрос об удержании Азова говорят: в том волен Государь и его бояре; на вопрос, где взять средства, отвечают: где Государь укажет и его государевы бояре; наконец, заявляя о своей бедности, они прибавляют: о бедности нашего города ведомо ему, Государю и его государевым боярам.
Везде бояре поставлены рядом с Государем, их воля рядом с его волей. Шесть остальных дворян называют бояр “своими вечными господами промышленниками”. Это смиренное указание на могущество бояр, которые всегда и во всем прикрывались именем царя, едва ли могло быть приятнее указания на их свободы.
Высшие чины и духовные власти имели слишком много причин, чтобы удерживать Алексея Михайловича от созвания выборных людей, а как постоянные советники Государя они имели и много средств под руками, чтобы выставить Соборы как учреждение, ни на что не нужное. Этим влиянием и следует объяснить тот факт, что Соборы исчезли из нашей государственной практики.
Для борьбы с боярами были они созваны в первый раз. На злоупотребления бояр указывают они и при Алексее Михайловиче. Но борьба эта велась неодинаковым оружием и не при равных условиях: бояре были ближе к царю и успели, наконец, удалить от лица его представителей земли.
[1] На однородность наших Земских Сборов с подобными же учреждениями Западной Европы указано уже Чичериным В. Н. в его книге “О представительстве”. С. 355. К сожалению, почтенный автор ограничивается одним кратким указанием на сходства в начале отдела, посвященного Земским Соборам в России, почти не возвращаясь к ним в дальнейшем изложении.
[2] По отношению к рассматриваемому вопросу империя Карла Великого представляет образчик переходного состояния. Народные собрания в первичной форме оказываются не соответствующими громадным размерам империи; начала же представительства она не успела еще выработать, так как недоставало второго условия, необходимого для его появления, именно – национального единства.
В силу этого мы встречаемся со следующим переходным явлением: рядом с общими народными собраниями, в старой форме, существуют местные народные собрания по отдельным областям, на которых и предлагаются к принятию новые законы, долженствующие служить пополнением местных народных законов.
[3] Освобождение городов является в западных государствах одним из условий образования представительства. Этого условия не замечаем в Московском государстве. Различие это объясняется иным положением наших городов: они не находились в феодальной зависимости, а всегда стояли в непосредственных к Государю отношениях. Об освобождении их поэтому у нас не могло быть и речи.
[4] Но и здесь мы должны сделать оговорку: практика наших Соборов по некоторым вопросам была очень разнообразна, и мы никак не можем сказать, чтобы не делалось иногда отступлений от того порядка состава Соборов, который мы изложим как общий.
Собор 1642 г. по своему составу представляет пример такого отступления; но в чем именно оно состояло, это не представляется нам совершенно ясным (Ср. Чичерина Б.Н. О представительстве. С. 373 и сл.).
Но здесь не обращено внимания на то, что в списке выборных людей, представленном в Посольский приказ, не упомянуты некоторые города, представители которых, однако, были на Соборе и подавали свои мнения. Не приехали ли они из своих городов позднее, по обыкновенным призывным грамотам?
[5] Названием “чин” в Московском государстве обозначался каждый разряд свободных людей, который имел какие-либо права и обязанности, отличавшие его от других разрядов. В этом смысле и крестьяне составляли чин.
[6] Это совещание Государя “с целым народом” есть, конечно, остаток первичной формы народных собраний. В Англии, при королях саксонской династии, когда давно уже вышло из употребления поголовное собрание всего народа, но, с другой стороны, начало представительства еще не выработалось, во вновь издаваемых законах, тем не менее, говорится, что они изданы tola plebis generalitate ovante.
Любопытно, что заключение Witena Gemot’a 934 г., на котором присутствовали: король, четыре принца, два архиепископа, семь епископов, четыре аббата, двенадцать герцогов и пятьдесят два тана, а всего девяносто два человека, – рассматривается как принятое всем народом Kemble The Saxons in England, II. 199 и ел. Нечто подобное, как увидим ниже, встречается и у нас.
[7] Слово “поименно” употребляем мы не в том смысле, что призывались все без исключения, а только в противоположность к выборному началу. Государь мог и не пригласить того из призываемых без выбора, присутствие которого ему не нравилось.
[8] В акте избирательного Собора 1613 г. упоминаются, однако, четыре выборных настоятеля разных монастырей; а в акте Собора 1682 г. все власти названы выборными. О порядке этого избрания не имеем никаких сведений.
[9] А. Э. Ш. 105. Для избирательного Собора 1613 г. даже вовсе не было определено число представителей, а предписывалось избрать “сколько пригоже”.
[10] Беляев (Речи и отчет Москов. универ. 1867 г.) думал, что выборы производились всем местным обществом без различия сословий. Это мнение он основывал на протоколе избирательного Собора 1613 г. и на царской грамоте 1616 г. говорит о присутствии на Соборе разных чинов; в царской же грамоте 1616 г. прямо предписано произвести выборы из посадских людей.
Далее, подтверждение своему мнению Беляев видел в том, что из Переяславля-Рязанского выборным на Соборе 1613 г. был только игумен Львова монастыря, Игнатий, следовательно, заключает он, игумен был выборным от всех сословий Переяславля-Рязанского.
Но, во-первых, игумен Игнатий даже и не назван выборным; во-вторых, из того, что он один был из Переяславля-Рязанского, вовсе еще не следует, что он был выбран всеми сословиями. На Соборе 1613 г. многие города вовсе не были представлены. К их числу принадлежит и Переяславль-Рязанский, который не прислал ни дворян, ни посадских.
[11] В протоколе 1642 г. от права участия в выборах не исключены и самые бедные; там прямо сказано, что выборы должны быть произведены из лучших, средних и младших людей. В грамоте же 1616 г. (А. Э. III. 77) говорится только о лучших и средних, а младшие опущены, хотя выбрать следовало и 3-х человек.
Надо думать, что, обыкновенно, в каждом чине выбирались лучшие люди, т.е. богатейшие. Хотя бедные не были лишены ни активного, ни пассивного права, но в их среде едва ли можно было найти охотника ехать в Москву.
[12] Вот образец призывной (повторительной) грамоты 1651 г.: “От ц. и в. к. Алексея Михайловича всея Руси на Крапивну, Василью Астафьеву. Писано от нас к тебе наперед сего, и велено выбрать из соловлян лучших дворян, двух человек, да посадских, лучших же людей, двух человек, и прислать к нам, к Москве, на срок, на сборное воскресенье ныняшнего 159 году, для нашего царственнаго, великаго и земскаго и литовскаго дела.
И как к тебе сия наша грамота придет, и ты б наш указ соловлянам дворянам и детям боярским сказал, что б они, по прежнему и по сему нашему указу, выбрали дворян лучших людей, двух человек из себя, да из посадских людей, двух же человек, тот час и прислали к указному сроку, чтоб нашему и земскому делу мотчания не было.
А кого имена дворяне и дети боярские, по нашему указу, из себя выберут, и ты б о том отписал и имена их прислал к нам, к Москве, в Разряд. Писано в Москве лета 159-го января в 31-й день” (Латкин. Матер, для истории земских сборов. 91).
Образец отписки местного воеводы по поводу произведенных выборов: “Государю, Царю и вел. князю Алексею Михайловичу веса Русии холоп твой Аверкейко Опухтин челом бьет. В нынешнем, государь, в 159 г. февраля в 19 день прислана в Арзамас твоя, государева, царева и вел. князя Алексея Михайловича веса Русии грамота из Разряда ко мне, холопу твоему.
А по той твоей грамоте велено мне, холопу твоему, в Арзамасе выбрать лучших дворян, двух человек, да посадских людей лучших, двух человек, а выбрав велено прислать к тебе, государю, к Москве, на срок, на сборное воскресенье нынешняго 159 году для твоего государева царственного, великаго и земскаго и литовскаго дела.
А кого, государь, имена дворян и посадских людей я, холоп твой, выберу, и о том, государь, велено отписать к тебе, государю, к Москве. И по твоему, государеву, цареву и вел. князя Алексея Михайловича веса Русии указу, из арзамасцев дворян выбраны два человека: Иван Товарищев да Степан Щукин, а из посадских, государь, людей выбраны два же человека: Макар Архипов да Елисей Сорников.
И по выбору, государь, тех дворян и посадских людей, выслал я, холоп твой, к тебе, государю, царю и вел. князю Алексею Михайловичу веса Русии, к Москве, и велел, государь, тем выборным дворянам и посадским людям явиться в Разряде твоему, государеву, думному дворянину, Ивану Афанасьевичу Гавреневу, да твоим, государевым, дьякам: думному Семену Заборовскому, да Григорью Ларионову, да Ивану Северову. А к сроку, государь, те выборные люди не высланы, потому что твоя, государева, грамота прислана ко мне, холопу, после того указного срока” (Там же. С. 92).
Но воеводы не всегда правильно понимали царские призывные грамоты и иногда сами выбирали депутатов, о чем и писали в своих отписных грамотах: “Я, холоп твой, выбрал такого-то”. За это они получали выговор.
На такой отпиской грамоте крапивенского воеводы дьяк Заборовский сделал следующую помету: “159 г. февраля в 28 день; послать грамоту с осу-дом к Василью Астафьеву. Послана к нему грамота, велено дворянам промеж себя выбрать дворян добрых, а не ему выбрать, и за то его осудить гораздо” (Там же. С. 267).
[13] На Соборе 1642 г. приняли участие только 42 города, прислав 113 дворян; Москва же была представлена 48 выборными служилых чинов. Но и на этом Соборе не все приглашенные воспользовались предоставленным им правом: Новгород прислал двух дворян вместо пяти.
Посадские же явились только от 14 черных сотен и слобод, из которых 12, несомненно, московских и только две, может быть, не московские. Подобно этому на Соборе 1566 г. упоминаются только торговые люди смоленские да московские. Дворян же этого Собора нельзя считать только московскими.
Не имея призывных грамот на эти два Собора, мы не можем с полной уверенностью сказать, что посадские люди не явились на эти Соборы по их вине; может быть, при составе этих Соборов правительство сделало отступление от обыкновенного порядка.
[14] Насколько трудно было прислать из некоторых городов депутатов из посадских, видно из следующих воеводских отписок: “А посадских, государь, людей в Козельску нет ни одного человека… А посадских, государь, людей на Ливнах нет, акроме бобылей и дворников”… То же – в Мценске и Севске (Латкин. Материалы. С. 106, 108, 112, 123).
[15] Ср. выше. С. 172. Примеч. Подобно избранию Петра низложение Шуйского тоже состоялось на московском вече. Шуйского просили оставить свое государство люди Московского государства, которые в то время были на Москве.
[16] Число Соборов, созванных Михаилом Федоровичем, определяется в нашей литературе весьма различно. Аксаков (Русск. Беседа. 1856 г. IV), С. М. Соловьев (Русск. Вести. 1857 г., апрель) и Б. Н. Чичерин считают 12; Беляев только 7.
Ввиду этого мы находим не лишним указать годы известных нам Соборов и акты, в которых есть на них указание: 1613 г. А. Э. III. 4: 1614 г. кн. разряд. 1.2; 1616 г. А. Э. III. 81; 1618 г. Рум. соб. III. 40; 1619 г. Рум. соб. III. 47; А. Э. III. 105; 1621 г. Рум. соб. III. 57; 1633 г. А. Э. III. 213 и 242; 1634 г. Рум. соб. III. 99 и А. Э. III. 242; 1637 г. А. Э. III. 275 и 1642. Рум. соб. III. ИЗ. Есть указание, что в 1681 г. Федор Алексеевич вызывал в Москву выборных. А. И. V. № 83.
[17] Заседания Соборов происходили обыкновенно во дворце, но в разных палатах или залах. Иногда Соборы созывались в большой Грановитой палате, иногда в столовой избе, иногда в Ответной палате и пр.
[18] Свидетельство Флетчера (The history of Russia. Chap. VII) исключительно относится к этой высшей палате. Указав, что в состав ее входили: сам царь, его постоянные советники числом около 20, и чины духовенства в том же числе, Флетчер продолжает:
“As for burghers or other to represent the communaltie, they have no place there: the people being of no better account with them then as servants or bondslaves, that are to obey, not to make laws, nor to know any thing of public matter before they are concluded”.
Из предшествующего мы знаем, что в общем это суждение неверно; но в боярское правление Федора Ивановича, когда Флетчер был в России, представители дворян и городов, по всей вероятности, не созывались.
[19] А. Э. III. 105. Рум. собр. III. 47. До нас дошло, если не ошибаемся, семь исполнительных грамот; пять из них касаются денежного сбора. Кроме того, мы имеем 3 исполнительных грамоты от имени духовенства и одну от имени Собора непосредственно. Но это, конечно, отступление от обыкновенного порядка, объясняемое особенностями смутного времени; все эти грамоты 1613 и 1614 гг.
[20] Б.Н. Чичерин думает, что Собор 1618 г. был составлен только из московских людей, потому что 8 сентября была получена весть о приближении к Москве польского королевича Владислава, а 9 сентября был уже собран Собор для принятия мер обороны.
Но в приложенной к протоколу росписи, кому где быть для встречи приближающегося неприятеля, перечисляется множество городовых дворян, которые находились в Москве не случайно, а по службе. Это обстоятельство только подтверждает предположение, что в Москве могли находиться и выборные для Собора люди призыва 1616 г., которые и принимали участие в Соборе 1618 г.
[21] В подкрепление нашей мысли нам приятно сослаться здесь на мнение Чичерина Б. Н., который тоже находит, что в царствование Михаила Федоровича Соборы имеют уже не чисто совещательный характер (О представительстве. 370).
[22] К сожалению, это челобитье известно нам не в оригинале, а из двух выписок, одна из которых находится в переписной книге сыскных дел (А. Э. IV. 32), а другая в наказной памяти Колычеву (А. Э. IV, 36).
Эти челобитные докладывались Государю боярами, кн. Одоевским и кн. Прозоровским, окольничим кн. Волконским и дьяками, Леонтьевым и Грибоедовым, т.е. теми же самыми лицами, которым поручено было собрать весь необходимый материал для составления Уложения.
[23] Указание на это участие находим и во введении к Уложению: “А на которые статьи в прошлых годах, прежних государей в судебниках указу не положено и боярских приговоров на те статьи не было, а те бы статьи по тому же написати и изложити, по его государеву указу, общим советом” и т.д.
См. проф. Загоскина, он подверг этот вопрос подробному расЪмотре-нию, в результате которого пришел к выводу, что при участии выборных составлено 82 статьи; г. Мейчик представил некоторые поправки к этому выводу; см. также проф. Латкина. Земские Соборы. С. 223 и след, (он присоединяется к мнению проф. Загоскина).
[24] При чтении мнений чинов Азовского собора надо иметь в виду, что это не подлинные мнения, а только извлечения из них, может быть, и очень близкие к оригиналу.
Подлинные мнения были, конечно, снабжены рукоприкладством; здесь же подписей нет. Но и это извлечение показалось кому-то слишком длинным, а потому в протоколе за ним следует еще более краткое.
[25] Выскажись Государь в пользу войны, мы имели бы наглядный пример единогласного соборного решения.
