Относительно дееспособности в русском законодательстве содержится довольно много ограничительных постановлений. Некоторые из них сохраняются только как исторический остаток, другие, напротив, объясняются разумными требованиями всякого общежития или особенностями современного склада общественных отношений.
I. Возраст. Физическая и психическая зрелость человека наступает не скоро после рождения, и это обстоятельство не может не быть принято во внимание законом. Для уяснения себе отношения к согражданам, для понимания каждого совершаемого акта, для оценки выгоды и ответственности, соединяемых с каждой сделкой, необходимо достижение умственной зрелости и приобретение некоторого житейского опыта. Поэтому ни одно законодательство не допускает дееспособности для малолетних из опасения, что, пользуясь ей, они только повредят собственным интересам.
Однако определение зрелости в каждом отдельном случае, по примеру древнего римского права, представило бы значительные затруднения и грозило бы злоупотреблениями со стороны близких и заинтересованных лиц, показания которых были бы самые важные. Поэтому теперь общепринят другой способ определения зрелости и способности к совершению юридических сделок. Закон, устанавливая один возраст (большей частью 21 год), соединяет с ним предположение о наступившей зрелости.
Имея свои преимущества, такой порядок не чужд и недостатков, соединяемых обыкновенно с подведением всех случаев под одну норму. Возможно, что лицо достигнет зрелости ранее законного срока, и тогда для него было бы тяжело находиться под излишней опекой; возможно, наоборот, что лицо останется умственно неразвитым и по достижении срока, и тогда было бы опасно оставить его без руководителя. Неудобство первого рода избегается во французском законодательстве при помощи так называемой эмансипации, т.е. признания несовершеннолетнего, начиная с 15 (родителями) или 18 лет (за отсутствием родителей, семейным советом), до срока способным стать в положение, сходное с положением нашего несовершеннолетнего.
Всякие сделки, вытекающие из цели управления (pure administration “Настоящей (безукоризненной) администрации (фр.)”), могут быть совершаемы эмансипированным самостоятельно, для всех прочих необходимо согласие попечителя. Эта система, применяемая во Франции чаще всего к случаям наследования торгового предприятия, устанавливает постепенный переход от недееспособности к дееспособности. Напротив, по новому Германскому уложению дети до 7 лет совершенно недееспособны, а с 7 до 21 года несовершеннолетние сами заключают сделки, но с согласия опекуна; только для сделок, клонящихся исключительно к их выгоде, например, для принятия дара, не требуется и этого согласия (§ 104, п.1 и § 107). С достижением 18 лет несовершеннолетний может быть объявлен совершеннолетним и тем сразу станет в юридическое положение совершеннолетнего (§ 3). Здесь переход резкий.
В древнем русском праве мы не находим срока, с которого лицо признавалось совершеннолетним. Вероятно, зрелость определялась в каждом отдельном случае. Более всего сохранилось указаний на 15-летний возраст, как такой, который допускает свободу самостоятельной деятельности. Так, в Патерике Печерском находится рассказ, как некий муж Иоанн оставил, умирая, своего сына, 5-ти лет, другу своему Сергию с тем, чтобы тот, когда сын возрастет, отдал ему золото и серебро; и сын, достигнув 15 лет, потребовал выдачи отцовского имущества.
В московский период этот срок повторяется довольно часто: дети служилых людей с достижением 15 лет верстались поместьями, по Судебнику 1550 г. девицы владели данными им на прожиток поместьями только до 15 лет; по Уложению Алексея Михайловича кабала, данная лицом, не достигшим 15 лет, признавалась недействительной. По Указу 1723 г. дворянам повелено, оставя науку, поступать 15-ти лет на службу. В 1785 году Екатерина II установила определенно возраст совершеннолетия в 21 год, что сохранилось и теперь.
Право на полное распоряжение имуществом и свобода вступать в обязательства приобретаются не прежде, как по достижении 21 года от рождения (т.X, ч.1, ст.221). Наше законодательство не знает эмансипации, но взамен того оно устанавливает постепенное расширение дееспособности. В этом отношении существует (т.X, ч.1, ст.213, прим.) различие между малолетними (до 17 лет) и несовершеннолетними (до 21 года). Малолетний не может ни управлять непосредственно своим именем, ни распоряжаться им, ни отчуждать его по каким бы то ни было укреплениям, а следовательно, и уполномочивать на то от себя других (т.X, ч.1, ст.217 и 218). Таким образом, малолетний совершенно лишен возможности совершать юридические сделки; во всех делах его заменяет опекун, который сам совершает сделки, от имени малолетнего.
Однако сделки, заключенные малолетним, нельзя считать безусловно недействительными. Так как ограничение дееспособности установлено в интересе малолетних, то только с их стороны или со стороны опеки возможно опровержение силы заключенной сделки. Контрагенты же малолетнего не могут освободиться от обязательства ссылкой на недееспособность другой стороны. Для опровержения сделки, заключенной малолетним, нет необходимости доказывать невыгоду ее для его интересов.
С достижением 14 лет малолетний у нас, как и в Англии, может просить о смене опекуна и назначении ему другого лица в качестве попечителя, но на положении опекуна (т.X, ч.1, ст.219), причем опека не обязана непременно назначить то лицо, на которое указывает малолетний, даже устранять прежнего. С этим же возрастом соединяются и иные случаи, когда воля малолетнего принимается в соображение при установлении юридических отношений: при ссылке родителей по приговору уголовного суда, дети старше 14 лет по собственному желанию следуют за ними или нет (Устав о ссыльных, ст.258), для усыновления 14-летнего требуется его согласие (т.X, ч.1, ст.149), малолетним дозволяется делать вклады в ссудо-сберегательные кассы и распоряжаться ими без участия опекуна (т.XI, ч.2, Устав кредитный, разд.V, изд. 1903, ст.38). Но вне этих случаев права малолетнего, по достижении им 14 лет, не увеличиваются, и всякое даваемое с его стороны согласие на какой-либо акт считается по-прежнему ничтожным (т.X, ч.1, ст.219).
Большую трудность представляет определение объема дееспособности несовершеннолетнего, ввиду неясности и противоречий в постановлениях закона. Достигший 17-летнего возраста вступает в управление своим имением; но делать долги, давать письменные обязательства и совершать акты и сделки какого-либо рода, а равно и распоряжаться капиталами, где-либо в обращении находящимися, или получать таковые обратно из кредитных установлений, может не иначе, как с согласия и за подписью своих попечителей, без чего никакие выданные им обязательства не могут считаться действительными (т.X, ч.1, ст.220).
Очевидно, что с 17 лет лицо приобретает способность совершать само юридические сделки, но только с одобрения попечителя. Сделка, заключенная попечителем самостоятельно, помимо несовершеннолетнего, должна быть признана недействительной (кас. реш. 1876, N 488). При том это одобрение должно быть даваемо по поводу каждой сделки, а не в виде общего разрешения, потому что это не согласовалось бы с задачей попечительства, состоящей в определении, соответствует ли сделка интересам несовершеннолетнего или нет (кас. реш. 1872, N 1092).
Поэтому согласие попечителя должно быть выражено или на самом обязательстве несовершеннолетнего или в особом акте, но так, чтобы не было сомнения, что разрешение дано на совершение именно данной сделки (кас. реш. 1875, N 981). Так как попечитель призван соблюдать интересы несовершеннолетнего, то сделка, заключенная последним в пользу попечителя, должна быть признана недействительной (кас. реш. 1874, N 314).
Наиболее трудным представляется определение того круга сделок, которые несовершеннолетний вправе совершить самостоятельно, не испрашивая согласия попечителя. С одной стороны, закон предоставляет ему правление имением, с другой – запрещает совершение сделок какого-либо рода, что, очевидно, находится в противоречии. Наша практика склонялась к тому, чтобы устранить несовершеннолетнего от актов, направленных к отчуждению и обременению недвижимости, к совершению кредитных сделок. Напротив, ему разрешалось продавать недвижимость, приобретать ее на наличные деньги, получать проценты с капитала, отдавать дом внаем, искать и отвечать на суде.
Но такое расширение дееспособности не согласуется с выражением закона и с целью попечительства. При значении движимости, какое она имеет в настоящее время, отчуждение ее не может быть предоставлено самому несовершеннолетнему. Это значило бы предоставить ему право продавать и закладывать ценные бумаги, как ни велика была бы их стоимость, распродать все домашнее серебро, запродать на много лет вперед урожаи, продать весь лес на сруб. Очевидно, что все эти сделки не соответствуют представлению об управлении имением. Следовательно, признавая неправильной вообще попытку переименовать разрешаемые несовершеннолетнему сделки, мы должны, напротив, обращать внимание на каждую сделку в отдельности и определять, не выходит ли она из пределов управления, вызывается ли она задачами управления.
Только при соответствии данной сделки с целью управления можно признать за ней юридическую силу. Так, например, несовершеннолетний, которому достался дом, может производить ежегодный ремонт, но не капитальный, может сдавать квартиры или целый дом по договору найма, нанимать дворника и прислугу; несовершеннолетний обладатель имения может продавать продукты поля, сада, леса, огорода, покупать необходимые машины, инструменты, нанимать рабочих, но не управляющего, продавать лес, насколько частная вырубка не угрожает неприкосновенности леса как целого.
Всякая сделка, которая не вызывается задачами управления, должна быть признана недействительной, независимо от ее наименования или объекта. Так как процессуальная дееспособность обусловливается материальной, то необходимо признать, что несовершеннолетний вправе предъявлять иски и отвечать по предъявленным к нему, без участия попечителя, лишь тогда, когда основанием иска служит сделка, вызванная задачами управления, хотя закон наш как будто имел в виду лишить несовершеннолетнего всякой процессуальной самостоятельности (Устав гражданский, ст.19).
Последствием сделки, заключенной несовершеннолетним вопреки закону, будет недействительность ее (т.X, ч.1, ст.222). На основании такой сделки не может быть предъявлен иск даже по достижении совершеннолетия, и если бы это лицо само пожелало исполнить обязательство, то такое исполнение может встретить препятствие со стороны кредиторов (при несостоятельности). Однако недействительность сделки, заключенной несовершеннолетним без согласия попечителя, не будет безусловной; сделка только опровержима и, конечно, только тем лицом, чьи интересы имел в виду охранить законодатель.
Контрагент несовершеннолетнего не имеет никакого права ссылаться на недействительность сделки. В громадном большинстве случаев со стороны несовершеннолетнего вопрос о недействительности заключенной им сделки возбудится только тогда, когда сделка окажется для него вредной. Но из этого нельзя выводить, будто только при этом условии возможно опровержение сделки и что на опровергающем сделку лежит обязанность доказать не только возраст одного из контрагентов, но и невыгодность заключенной им сделки.
Недействительность сделки, заключенной несовершеннолетним без согласия опекуна, не должна вести к обогащению ни той, ни другой стороны. Все, что на основании ее получено другим контрагентом от несовершеннолетнего, должно быть возвращено. Основанием иска будет не сделка, а несогласное с законом обогащение одного лица на счет другого. На том же основании все то, что получил несовершеннолетний в силу недействительной сделки от другого контрагента, должно быть возвращено последнему, но только тогда и настолько, когда и насколько оно находится налицо в имуществе несовершеннолетнего, – купленная лошадь, заказанная одежда и т.п., вообще если полученную несовершеннолетним вещь можно выделить из имущества его без ущерба для целости имущества.
Если же полученные вещи не находятся более в составе его имущества, то взыскание не может быть направлено на последнее, иначе это было бы нарушением цели и смысла законного запрещения. В самом деле, представим себе случай займа, сделанного несовершеннолетним с целью кутежа: если кредитору предоставить право взыскать данные деньги с имущества несовершеннолетнего, то это будет равносильно признанию действительной сделки, не говоря уже о пренебрежении самой защиты интересов опекаемого. В сущности, из закона мы могли бы вывести еще более строгое отношение к контрагенту.
Купивший имущество заведомо у несовершеннолетнего без надлежащего на то разрешения или без требуемого существующими о сем законами согласия попечителей, сверх возвращения купленного имения без всякого вознаграждения, подвергается уголовной ответственности (т.X, ч.1, ст.218, прим., Уложение о наказаниях, ст.1689). Следовательно, закон как бы исключает всякую возможность возмещения ущерба, понесенного контрагентом несовершеннолетнего. Однако ввиду противоречия такого положения с принципом необогащения на чужой счет, мы должны допустить возвращение полученного в указанных пределах.
Кроме упомянутых общих сроков совершеннолетия, существуют еще специальные для некоторых гражданских актов, которые будут указаны в соответственных местах. Женитьба или замужество до 21 года не имеют у нас никакого влияния на дееспособность, подобно тому, как во Франции, где эти факты ставят несовершеннолетнего в положение эмансипированного.
II. Пол. Древнее римское право лишало женщину дееспособности ввиду ее природного легкомыслия (propter animi levitatem “Вследствие легкомысленного жизненного начала (лат.)”). Германцы внесли идею покровительства женщине со стороны более сильного мужчины, вследствие чего женщина оказывалась всегда под опекой, сначала отца или братьев, потом мужа. Эта идея согласовалась с воинственным типом средневекового общества. По мере внесения мира и порядка в жизнь европейских народов идея покровительства все более теряла почву.
Тогда в оправдание ограниченной дееспособности женщины был выдвинут другой мотив. Исторически, говорят, выработались типы женщины, как хозяйки дома, и мужчины, как добывателя вне дома средств существования семьи. Поэтому только мужчине приходится вступать в сделки, и по той же причине неосторожно позволять непривычной к обороту и неопытной в делах женщине совершать самостоятельно юридические акты, тем более, что, ввиду общности имущества между супругами, неосторожность жены отражается на муже. Эти соображения еще и сейчас поддерживаются, так Дернбург утверждает, что “мужчине свойственна публичная жизнь, призвание женщины – дом”.
Однако одно обстоятельство подрывает значение соображений, выдвигаемых в пользу ограничения дееспособности женщины. По законодательствам женщина ограничивается в дееспособности только тогда, когда она замужем; до замужества и по окончании брака смертью мужа или разводом женщина пользуется тем же юридическим положением, что и мужчина.
Отсюда обнаруживается, что основание ограничения дееспособности женщины следует видеть не в ее поле, а в подчиненности мужу, что ограничения установлены в интересах не жены, а мужа. Экономические условия настоящего времени, помимо идеи равноправия, все более выдвигают женщину, хотя бы и замужнюю, на самостоятельное юридическое положение. Это приводит, с одной стороны, к ослаблению супружеской власти, а с другой – к уравнению женщины с мужчиной в гражданской дееспособности.
До сих пор во Франции замужняя женщина приравнивается детям и сумасшедшим (§ 1124). Кодекс 1804 года сделал ее совершенно недееспособной, за некоторыми исключениями. Без согласия мужа жена не может вступать ни в какие договоры, получать что-либо, хотя бы по дарственному акту, ни предъявлять иска, ни вступать в ответ по предъявленному к ней. Примеру Франции следовали другие романские законодательства – Италии, Испании, Португалии. Англия впервые на Западе отрешилась от исторической точки зрения.
От полного отрицания за замужней женщиной дееспособности, английское законодательство, с 1883 года, резко перешло к признанию за ней полной дееспособности; отныне она свободно приобретает, отчуждает при помощи юридических актов, обязывается по договорам, выступает в суде, не спрашивая разрешения своего мужа. Германское уложение 1900 года пошло по тому же пути уравнения (§ 1399). Это общее движение не могло не отразиться на Франции, которая Законом 13 июля 1907 года признала за женой право самостоятельного распоряжения средствами, добытыми собственным трудом.
В имущественном отношении женщина поставлена давно в России лучше, чем в западных государствах. Все равно, замужем она или нет, русская женщина пользуется такой же гражданской дееспособностью, как и мужчина. Исключения из этого положения незначительны и находят себе некоторое объяснение в столкновении последствий сделок с идеей неразрывного, совместного сожительства супругов. а) Замужняя женщина не вправе без согласия мужа обязываться по векселю (Устав о векселях, ст.2), потому что в прежнее время неисполнение по вексельному обязательству влекло за собой тюремное заключение. б) Замужняя женщина не вправе без согласия мужа вступать в договор личного найма (т.X, ч.I, ст.2202), потому что личный наем соединяется с отношениями, несогласными с правами мужа, и с удалением от места жительства мужа.
Нет никакого основания ограничивать понятие личного найма в данном случае наймом в личное услужение (прислуги), как это делает наша практика. Всякий договор личного найма может оказаться несовместимым с правом личной власти мужа, следовательно, сюда подходят случаи поступления на сцену по контракту с антрепренером, найма в гувернантки, конторщицы и т.п. Закон не указывает, чтобы договор найма, заключенный женой без согласия мужа, был недействителен. Поэтому следует признать, что муж может только прекратить дальнейшее отношение.
Так как это право мужа вытекает из его права личной власти, то за ним всегда сохраняется возможность разрушения договора, несмотря на отдельный вид, данный им жене (кас. реш. 1871, N 504), или даже на выраженное согласие; в последнем случае он отвечает за имущественный ущерб, причиненный контрагенту жены. Только относительно найма на фабричные работы закон постановляет, что жена может вступить в договор без согласия мужа, если последний выдал ей отдельный вид на жительство (т.XI, ч.2, Устав промышленный, ст.90).
III. Здоровье. Признавая за каждым лицом право вступать в юридические отношения, закон рассчитывает на нормальное состояние физических и умственных способностей. Болезненное состояние здоровья лица, делающее его неспособным к тем именно сделкам, в которые оно вступает, и особенно психическое расстройство или недоразвитость, препятствующие уяснить себе значение совершаемых актов, – являются основаниями для ограничения дееспособности.
Так, половое бессилие составляет препятствие к совершению брака (т.X, ч.1, ст.46, п.1, ст.48, 49), заразная болезнь женщины мешает ей наниматься в кормилицы или няньки под угрозой уголовного наказания (Уложение о наказаниях, ст.855), слепой не может быть свидетелем у нотариуса (Нотариальное положение, ст.87, п.1). Особенное внимание обращает наше законодательство на душевнобольных и глухонемых.
1. Ненормальное состояние умственных способностей составляет препятствие для некоторых сделок, хотя бы душевная болезнь и не была установлена официальным порядком. Признаются недействительным брак, совершенный в сумасшествии одного или обоих супругов (т.X, ч.1, ст.37, п.1), и духовные завещания, составленные не в здравом уме и твердой памяти (т.X, ч.1, ст.1017). Но для признания недействительности всех вообще юридических сделок, совершаемых душевнобольными, как лицами недееспособными, необходимо удостоверение такого состояния их в установленном порядке.
По требованию родственников, опекунов, попечителей или наследников (т.X, ч.1, ст.367 прим.) или по собственной инициативе губернатора, который получил достоверные сведения, что эти лица опасны в общежитии или, по крайней мере, не могут управлять имением (т.II, изд. 1892, ст.337), производится во врачебном отделении губернского правления освидетельствование предполагаемого больного (т.X, ч.1, ст.372). Если присутствие признает действительность помешательства, то протокол с вопросами и ответами препровождается в 1-й департамент Сената.
С момента признания Сенатом (или губернским правлением, когда свидетельствуемый крестьянин) наступает по закону ограничение дееспособности душевнобольного, о чем доводится до общего сведения посредством публикации в “сенатских объявлениях” (т.X, ч.1, ст.374). Опека, – говорит закон, – не налагается в момент признания присутствием сумасшествия, но принимаются губернским начальством меры к охранению имущества больного (т.X, ч.1, ст.374).
Неясным представляется, какие административные меры могут быть принимаемы в тот довольно продолжительный промежуток времени, который пройдет между постановлением присутствия и утверждением постановления со стороны Сената, и какова будет сила сделок, заключенных душевнобольным в это время при недостаточности административного надзора. Очевидно, доказывать ненормальное состояние в момент совершения сделки для опровержения ее нет необходимости, потому что оно признано только что в официальном порядке. Следовательно, вопреки словам закона, ограничение дееспособности наступает со времени признания лица душевнобольным во врачебном отделении.
Опека над душевнобольными приравнивается к опеке над малолетними (т.X, ч.1, ст.377). Следовательно, душевнобольные, если бы они даже остались на свободе, лишены совершенно дееспособности. За них заключают сделки опекуны. Поэтому недействительны составленные ими завещания (т.X, ч.1, ст.1017, п.1), совершенная ими продажа (т.X, ч.1, ст.1389), залог (т.X, ч.1, ст.1627) и, по аналогии, все остальные сделки. Они лишены и процессуальной дееспособности (т.XVI, ч.1; Устав гражданский, ст.19). Заключенная самим душевнобольным сделка может быть опровергнута опекой, но не контрагентом душевнобольного. Ограниченная вследствие душевной болезни дееспособность может быть восстановлена только по удостоверении, что больной выздоровел, в том же самом порядке, какой определен для признания его больным.
2. Относительно глухонемых возникает естественное предположение, что, в силу своих природных недостатков, они не в состоянии достичь той зрелости, приобрести тот опыт, которые необходимы для понимания значения совершаемых юридических актов. До 21 года немые и глухонемые находятся под опекой на общем основании (т.X, ч.1, ст.381) с той только разницей, что для них нет расширения дееспособности по достижении 17 лет; следовательно, они находятся на положении малолетних вплоть до совершеннолетия. По достижении этого возраста им производится освидетельствование тем же порядком, какой установлен для сумасшедших.
Если окажется, что свидетельствуемый может свободно изъяснить свои мысли и изъявлять свою волю, то предоставляется ему право управлять и распоряжаться своим имуществом наравне с прочими совершеннолетними, хотя Сенат, ввиду опасности полной свободы для их имущества, может, но не обязан, назначать к ним попечителей и поставить их таким образом навсегда в положение несовершеннолетних. Если освидетельствование приведет к обратному заключению, то глухонемые и немые продолжают до конца жизни оставаться под опекой на положении малолетних (т.X, ч.1, ст.381).
“Отсюда следует, что, тогда как, по общему правилу, всякий, достигший совершеннолетия, предполагается уже, в силу самого закона, дееспособным до тех пор, пока не будет ограничен (например, вследствие душевной болезни), относительно глухонемых действует обратное предположение: и по достижении совершеннолетия, они продолжают считаться недееспособными до тех пор, пока по освидетельствовании не будет признана за ними дееспособность” (кас. реш. 1883, N 51).
От этого, совершенно правильного взгляда Сенат позднее отступил (кас. реш. 1896, N 44), признав, что сделки глухонемых, хотя бы и не освидетельствованных в способности изъявлять волю, будут действительны, если обнаружится фактически полное сознание ими совершенного. Такое толкование несогласно со смыслом ни ст.381, т.X, ч.1, ни ст.76, прил. к ст.708, т.X, ч.1, изд. 1887, по которым глухонемой приравнивается к малолетним и лишенным рассудка. Поэтому следует придерживаться первого взгляда Сената. Совершенные самим глухонемым сделки подлежат опровержению только с его стороны, так как ограничение дееспособности установлено исключительно в интересе больных.
IV. Расстройство имущества. К ограничению дееспособности приводит иногда расстройство имущества, а именно при расточительности и несостоятельности. Германское уложение вводит новый вид ограничения – вследствие пьянства, когда человек подвергает себя и свое семейство опасности впасть в состояние крайней нужды (§ 6, п.3). Нашему законодательству последняя форма неизвестна, если только она не сливается с расточительностью.
1. Основания, почему ограничивается дееспособность расточителей, могут быть различны. Можно предположить, что мотовство нередко обусловливается ненормальным состоянием умственных способностей. Можно опасаться за судьбу детей, воспитанных в чрезмерной роскоши, когда родители безумно расточают все свое имущество, так что со временем дети окажутся не в состоянии продолжать прежний образ жизни и невольно будут натолкнуты на незаконные способы добывания средств. Трудно согласиться с тем соображением, что правительство всегда является опекуном над взрослыми гражданами и по мотивам чисто нравственным должно удерживать их от разорения.
Такая опека не согласуется с задачами современного государства, лежит вне фактической возможности и противоречит той свободе распоряжения, которая составляет основное начало гражданских прав. Между тем наше законодательство принимает именно последнее основание для ограничения дееспособности расточителей, – предупреждение и пресечение роскоши безмерной и разорительной, обуздание излишества, беспутства и мотовства (Устав о предупреждении и пресечении преступлений, изд. 1890, ст.150). Не соответствует всему складу современного государства и та идея опеки над расточителями, которая выдвинута нашим проектом: “Обеднение не только известного класса людей, но и отдельных лиц не в интересах государства”.
В отношении последствий, связанных с признанием лица расточительным, различаются системы французская и германская. По первой системе расточитель не лишается дееспособности, но получает советника (conseil judiciaire “Судебный совет (фр.)”) в роли попечителя, без разрешения которого не может совершать займа, получать капиталы, продавать и закладывать недвижимости, выступать в суде (§ 513). Напротив, по германской системе расточитель отдается под опеку и приравнивается по своей дееспособности к несовершеннолетнему, достигшему 7 лет (§ 114). Русское законодательство примыкает ко второй системе.
Ограничение дееспособности наступает только после признания в установленном порядке лица расточителем. Последствием признания лица расточителем является лишение его гражданской дееспособности в сфере имущественных отношений наравне с малолетними; способности же вступать в чисто личные юридические отношения, не угрожающие целости его имущества, расточитель не может быть лишен, например, права заключить брак, усыновить, узаконить, поступить на службу, принимать на себя обязанности по договору личного найма, принимать на себя доверенности.
Над имуществом расточителя учреждается опека, которая производит все распоряжения, касающиеся его имения, управляет всеми его делами, выполняет все его обязательства. Расточители же вовсе отстраняются от права на продажу или залог своего имения и на заключение всякого рода обязательств (Устав о предупреждении и пресечении преступлений, ст.152). Опека выдает ему только доходы с имения или часть их, если необходимо еще обеспечить положение семьи. С этим положением не вполне согласуется постановление Устава гражданского (ст.20), в силу которого лица, состоящие под опекой за расточительность, не лишаются права искать и отвечать на суде, но обязаны уведомлять о каждом возникшем деле надлежащее опекунское учреждение.
Сенат, который прежде отрицал за опекуном над расточителем право искать и отвечать на суде по имущественным делам расточителя без уполномочия со стороны последнего (кас. реш. 1873, N 801), позднее пришел к противоположному заключению (кас. реш. 1890, N 66). Решение это приводит к невозможным последствиям. Распоряжение одним и тем же имуществом присваивается двум отдельным лицам, из которых каждый может выступить истцом и ответчиком. Чем и как устранить возможное и вероятное противоречие их распоряжений?
В действительности право судебного представительства, несомненно, принадлежит только опекунам, так как процессуальная дееспособность обусловливается дееспособностью материальной. Единственный исход в этом противоречии может быть найден, если признать, что ст.20 имеет в виду круг тех отношений (личных), для которых расточитель сохраняет свою дееспособность.
Закон, указывая порядок и основания учреждения опеки за расточительность, допускает возможность восстановления дееспособности, вследствие совершенного и доказанного исправления лица, подвергнутого опеке (Устав о предупреждении и пресечении преступлений, ст.150, прил.I, ст.6). Но легче удостоверить расточительность, чем исправление от мотовства, особенно когда расточитель лишен был имущественных средств и не мог обнаружить хозяйственного благоразумия. Поэтому-то учреждение опеки за расточительность в действительности, можно сказать, бесповоротно.
2. Другой случай, когда имущественное расстройство влечет ограничение дееспособности – это несостоятельность. Такое ограничение может быть вызвано опасением, как бы несостоятельное лицо не увеличило своих долгов, не запутало еще более и без того расстроенные дела. Для ликвидации его дел и для возможно равномерного удовлетворения всех кредиторов, у несостоятельного отнимается управление и распоряжение его имуществом и передается конкурсному управлению, которое за него предъявляет иски в суде и отвечает на суде (Устав торговый, ст.521 и 552).
Опасность новых сделок со стороны несостоятельного для имущества его, собранного в конкурсную массу, могла бы быть устранена постановлением, в силу которого исполнение по таким сделкам не обращается на конкурсную массу, а только на имущество, оказавшееся у несостоятельного должника после окончания конкурсного производства. Так именно поступают законодательства французское и германское. Но наше законодательство иным путем достигает указанной цели обеспечения интересов кредиторов: оно признает сделки, заключенные несостоятельным должником, недействительными (т.X, ч.1, изд. 1887 г., ст.708, приложение 1, ст.55).
Банкротский устав 1800 года, из которого извлечена ст.55 (по изд. 1900 г., т.X, ч.1, ст.770), предписывал все акты, совершенные от лица несостоятельного, “ставить в ничто”. Однако Сенат стал в последнее время на иную точку зрения (кас. реш. 1896, N 19, 1903, N 22). По его мнению, факт объявления должника несостоятельным влечет для него не совершенную потерю его гражданской дееспособности, а только ее ограничение, и при том настолько, насколько оно необходимо для ограждения имущественных прав и интересов его кредиторов, участвующих в конкурсе”.
С первым положением необходимо согласиться: несостоятельный не лишается дееспособности, а лишь ограничивается в ней. Но второе положение не может быть признано верным и представляет собой толкование закона не по точному смыслу, а по соображению практических удобств или неудобств его применения, прием, неодобряемый самим Сенатом (кас. реш. 1890, N 40).
Недействительность сделок, однако, нельзя считать безусловной; так как она установлена в интересе кредиторов, то сделки могут быть опровергаемы со стороны конкурсного управления. Таким образом, несостоятельные должники оказываются ограниченными в своей дееспособности. Из цели этого ограничения вытекает, что несостоятельные должники, как и расточители, не лишены права самостоятельно устанавливать юридические отношения чисто личные, не отражающиеся на их имуществе (кас. реш. 1882, N 167). Так, они могут вступать в брак, разводиться, усыновлять или узаконять детей, наниматься по договору личного найма или доверенности.
Соответственно установленному ограничению в материальной дееспособности, право искать и отвечать на суде переходит от несостоятельного должника к конкурсному управлению за исключением: а) тех дел, которые основаны на сохраненной ему дееспособности и b) тех дел, в которых конкурсное управление выдает несостоятельному свидетельство, что оно отказывается от их ведения (Устав гражданский, ст.21). Ограничение дееспособности наступает со дня постановления судом определения о признании лица несостоятельным (кас. реш. 1895, N 58). Дееспособность несостоятельного должника восстанавливается с окончанием конкурсного производства.
