Решения судов в современных государствах не признаются источником права, равным закону или обычаю. Суд не творит права[1], а применяет уже существующее в форме законов и обычаев к частным фактам жизни. Только в одном случае его роль приближается к роли законодателя: когда он восполняет пробелы права путем аналогии. Но и тут он руководствуется нормами действующего права и его общим духом.
Каждое судебное решение имеет обязательную силу только для того дела, по которому оно постановлено. Оно закон для данного дела. Оно может, конечно, послужить образцом для других решений по однородным процессам, но только в том случае, если в нем правильно истолкованы и применены соответствующие законы.
Подражать такому решению суды будут не в силу его обязательности для них, а в силу его внутренней целесообразности и разумности. Словом, судебное решение – не более как образец, пример, прецедент для остальных судов, подлежащий их свободной критике.
Все сказанное относится одинаково ко всякого рода решениям: суда первой инстанции, если они не изменены апелляционным судом, апелляционным, если они не уничтожены по кассации, и, наконец, к кассационным.
Однако в нашей практике установился иной взгляд. Именно, кассационные решения сената признаются обязательными не только для тех дел, по которым они состоялись, но и для всех однородных.
Хотя точный смысл ст. 815 уст. гр. суд. и мотивов к ней не оставляет сомнения в том, что законодатель предписал публиковать кассационные решения только в виде примеров “для руководства к однообразному истолкованию и применению законов”, однако сенат признал свои решения обязательными для всех однородных с разрешенными в них случаев.
Русские ученые почти единогласно отвергли правильность такого толкования 815 ст.[2] Тем не менее вопрос остается по настоящее время в прежнем положении.
Собственно говоря, от такого расширения власти сената не только не было бы беды, но даже можно было бы ждать большой пользы, если бы сенат постоянно проводил в своих решениях одни и те же начала. На самом же деле произошло совсем другое.
Призванный водворять однообразие в судебной практике, сенат не сумел соблюсти однообразия в своих собственных решениях. Сплошь и рядом стал он давать противоречивые разъяснения, так что в настоящее время немного найдется спорных вопросов, по которым сенат в разное время не высказал бы диаметрально противоположных взглядов.
Насколько вредно отражаются на судебной практике эти, как выразился проф. Загоровский, “вечные шатания” сената, понятно само собой. Поэтому, если не отмена обязательной силы сенатских решений, то, по крайней мере, упорядочение и приведение к единообразию кассационной практики составляет насущную потребность нашего юридического быта[3].
[1] В последнее время некоторые авторы стали высказываться за предоставление суду известной доли законодательного творчества (у нас г. Муромцев. Очерки общей теории гр. пр., 1877, 197, и статьи в “Юрид. Вест.”, 1880, N 11; 1887, N 9).
[2] Энгельман. О давности, 1868, 138–140; Думашевский (в “Жур. мин. юст.”, 1868, N 7, 83, 84); Градовский. Начала госуд. пр. I, 96–100; Малышев. Курс гр. судопр. I, 68; Сокольский. Учеб. рус. госуд. пр., 1890, 85; Таганцев. Лекции по рус. уг. пр., 1887, 370, 371; фон Резон (в “Жур. гр. и уг. пр.”, 1873, N 7 и 8); Фойницкий. Курс угол. судопр., I, 196; Тальберг. Рус. уг. судопр. I, 130;
Загоровский. (в “Жур. гр. и уг. пр.”, 1882, N 3); Шершеневич. Наука гр. пр., 237. За обязательность сенатских решений высказался, не приводя, впрочем, никаких доказательств, только проф. Романович-Славатинский. Система рус. госуд. пр., 1886, I, 235 и прим.
[3] Как сообщают газеты, вопрос о реформе кассационного производства передан уже на рассмотрение особой комиссии.
