Замешательство, последовавшее в вотчинном обороте от негласного римского вотчинного режима, всюду чувствовалось как большое зло, а в Германии оно осложнилось окончательным экономическим кризисом, последовавшим за 30-летней войной.
И вот издавна и задолго до наступления полного разгрома вотчинного оборота во всех значительных западноевропейских государствах начинается новое движение в праве, регулирующем вотчинный оборот, направленное на придание вотчинным отношениям гласности и вотчинному обороту верности и обеспеченности.
Если всюду для нового движения было достаточно одного только замешательства в обороте, то в Германии ему благоприятствовали после 30-летней войны и новые условия духовной жизни этой страны. В результате 30-летней войны Германия порвала с римским авторитетом в области религии и пошла тут своим особым самостоятельным путем.
С падением в Германии авторитета римской церкви падало одно из оснований внешнего авторитета римского права; при новых условиях римское право стало рассматриваться не более как практический аппарат для удовлетворения жизненных потребностей, который может быть подвергнут и критике, и изменениям, раз только он неудовлетворительно выполняет свою жизненную роль (Mascher, гл. V).
В то время новое движение везде преследовало чисто практические цели – и нигде не имелось в виду восстановление национальной организации вотчинного оборота. Скорее даже первые шаги к приданию гласности вотчинным отношениям опирались на то же римское право, именно на конституцию императора Льва, создавшего actus publicus[1].
Только идея actus publicus получила с самого начала более широкое и более энергичное значение, чем она имела в римском праве, так что скоро она получила выражение, больше напоминавшее национальное учреждение, чем римский прообраз.
Другим отправным пунктом могла служить организация оборота феодальных имений, где в интересах феодального господина существовали и в эпоху господства римского права поместные книги[2].
Наконец, местами отправным пунктом служили и уцелевшие средневековые организации, как в Австрии – богемские поместные книги, во Франции – coutumes de nantissement, в Германии – городские вотчинно-ипотечные книги Гамбурга, Бремена и некоторых мекленбургских городов и т.д.
Отметим еще одну особенность нового движения. Если законодатель, который выступает теперь главным творцом права, и имеет в виду упорядочение всего вотчинного оборота, то первое свое внимание он обращает на интересы реального кредита.
Ипотека, являющаяся теперь главнейшей, если не исключительной правовой формой реального кредита, занимает первое и главное внимание законодателя. И только ради нее к упорядочению привлекаются и собственность, и другие вещные права – понятно, так как ипотека поражает недвижимость со стороны ее ценности, а последняя зависит от состава всего правоотношения на вещь.
Каждая законодательная мера вскрывает нам и бытовое значение начинающегося течения в праве; оживляется оборот и нарождается новый строй хозяйства, именно – современный.
[1] Cp. Dernburg u. Hinrichs. Das preuss. Hyp. R., Leipzig, 1877, стр. 1, 4.
[2] Raumer, Ursprung der preuss. Hyp.-Verfassung в v. Ledebur’s Allg. Arсhif. für dir Geschichtsk. des Preuss. Staats. Th. 7 N VIII, доказывает связь Pr. Allg. Hyp.-Og. 1783 г. с ленным правом Бранденбурга даже до мелочей.
