Власть в земский период (IX-XIII). Общие черты государственного устройства всех русских земель

Происхождение и первоначальный характер государственной власти.

Общественная власть первоначально образуется частным путем в кровнородственных обществах. Она сохраняет частноправный характер в течение всего первого периода.

Однако сознание общественной роли власти проявляется в самом начале истории. “Вся земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет; да пойдете княжить и володети нами”, – говорили новгородские послы варяжским князьям.

За властью признаются обязанности: кияне послали Святославу (в 968 г.), требуя его возвращения для защиты от печенегов “отчины своей”; они же требовали от Изяслава в 1067 г. продолжения борьбы с половцами.

Из этих примеров видно, что “володенье” имеет двоякую цель: частный интерес владеющих и общественный интерес подданных (оба элемента пока неразличимы в продолжение всего первого периода).

Формы верховной власти тройственны.

Нормальный порядок решения государственных дел уясняется из следующих мест летописи: в 987 г. созвал Владимир своих бояр и старцев градских и, рассказав им о том, что говорили ему миссионеры разных религий о преимуществах каждой из них, “рече: да что ума придаете? Что отвещаете? И реша бояре и старци… послав испытай… како служат Богу. И бысть люба речь князю несем людям”.

В 1096 г. “Святополк и Володимер посласта к Олгови, глаголюща сице: поиди Кыеву, да поряд положим о Русьстей земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отец наших, и пред людми градьскими”. Таким образом, в состав власти входят: князь, боярская дума и народное собрание (вече).

а) Княжеская власть

Происхождение княжеской власти доисторическое: она была и в родовых союзах (в народных свадебных обрядах князем и княгиней называются новобрачные – родоначальники будущего рода), и в общинных (у южных славян князем называется общинный старшина).

В землях восточных славян княжеская власть существовала до прибытия Рюриковичей: “Кий княжаше в роде своем”, т.е. в земле полян: “По сих братьи (Кия и его братьев) держати почаша род их княженье в Полях, а в Древлях свое (княжение), а Дреговичи – свое, а Словени – свое в Новгороде; а другое в Полоте”. Другие неофициальные титулы власти – каган, царь, самодержец. Князь Даниил Галицкий в XIII в. присвоил себе титул короля.

Состав княжеской власти – родовой: Власть принадлежит не лицу, а целому роду: “Славяне разделяются на разные роды (races), из которых один владел всеми во времена первобытные…” (Масуди). “Наши князи добри суть, иже распасли суть Деревеньску землю”, – говорили древляне Ольге.

Члены княжеского рода иногда соправительствуют без раздела власти: примером из мифических времен может служить соправительство Кия, Щека и Хорива; а из исторических – Аскольда и Дира. “Аз есмь роду княжа, и се есть сын Рюриков”, – говорит Олег в доказательство своих прав и в опровержение права Аскольда и Дира на княжескую власть.

Договор с греками заключают послы: от Игоря – Ивор, от сына его Святослава – Вуефаст, от княгини Ольги – Искусеви. Родовое соправительство есть явление глубокой древности[1], впоследствии оно уступает место другому началу: члены княжеского рода делят между собой власть территориально (Рюрик, Синеус и Трувор; Святослав и его дети: Ярополк, Олег и Владимир).

Этот последний порядок с конца X в. стал преобладать и создал так называемую удельную систему (разделение русских земель между детьми Владимира и потом Ярослава), но при распределении князей по целым землям единство власти княжеского рода нарушалось: в каждой земле возник род князей-соправителей (см., впрочем, ниже: “Начала государственных объединений”).

Из принадлежности власти целому роду следует, что опека и регенство не могли иметь применения в тогдашнем государственном праве, пока продолжается род (Олег и Ольга). Лица женского пола также участвуют в общей власти рода (Ольга).

Приобретение, передача и потеря княжеской власти. Приобретение княжеской власти совершается одновременно по наследованию и по избранию.

Наследование здесь нужно понимать не в точном смысле: наследник получает власть не с момента смерти предшествующего князя; право на нее он приобретает с момента рождения, а действительное участие в ней – с момента совершеннолетия (Игорь при Олеге; Святослав при Ольге).

Смерть предшественника открывает для другого князя лишь большую степень участия во власти.

Оба вида наследования – наследование по закону и по завещанию – действуют одновременно и в равной силе: “Умерило Рюрикови, предаст княженье свое Олгови, отрода ему суща, въдавъ ему сынъ свой на руце, Игоря, бысть бо детеск вельми”.

Но впоследствии наследование по обычаю (закону) берет перевес над волей завещателя; завещание Ярослава (1054 г.) сообразуется с порядком старшинства его детей: “Се поручаю в собе место столъ старейшему сыну моему и брату вашему Изяславу – Кыев; сего послушайте, якоже послушаете мене, да той вы будетъ в мене место; а Святославу даю Чернигов, а Всеволоду – Переяславль”.

Между тем Ярослав любил больше других своих детей Всеволода и завещал ему: “Сыну мой… аще ти подаст Бог прияти власть стола моего (Киева) по братьи своей, съ правдою, а не съ насильем… да ляжеши, идеже аз лягу, у гроба моего, понеже люблю тя паче братьи твоее” (Лавр. лет. под 1093 г.). Завещание, противоречащее обычаю, не исполняется: Юрий Долгорукий завещал суздальский стол младшим детям, а наследовал старший Андрей.

Обычный порядок наследования столов следовал порядку старшинства членов рода: после смерти Владимира Св. (1015) самому любимому его сыну Борису говорит дружина: “Се дружина у тобе отъня и вои; поиди, сяди Кыеве на столе отни; он жерече: не буди ми възняти рукы на брата своего старейшего; аще и отец ми умре, то съ ми буди въ отца место”.

В 1093 г. “Володимер (Мономах, по смерти отца) нача размышляти: аще сяду на столе отца своего, то имам разъ съ Святополком взяти, яко есть стол прежде от отца его был”. Частое нарушение этого порядка в действительности не может опровергнуть его правомерности[2].

Избрание князя народом есть или самостоятельный или добавочный способ передачи власти; князь избирается при прекращении или отсутствии княжеского рода. Новгородцы избирают варяжских князей в 862 г.; они же просят себе князя у Святослава Киевского в 970 г., говоря: “если не пойдете к нам, то найдем князя себе”.

Затем избрание действует наряду с наследованием: власть нового князя освящается и укрепляется согласием народа, что было совершенно необходимо при постоянном участии населения в государственных делах: в 1015 г. “Святополк седе Кыеве по отци своем и съзва кыяны и нача даяти им именье”. Обыкновенно наследственность и избрание совпадают и (до половины XII в.) не вступают в борьбу между собой.

В одном и том же факте преемства можно видеть с полным правом и наследование, и избрание: когда в 1132 г. умер Мстислав Великий, сын Мономаха, и власть его перешла к брату Ярополку, то, как сказано в одной летописи (Ипатьевской), это произошло потому, что Мстислав “оставил княжение брату своему Ярополку” (т.е. завещал законному наследнику), а по словам другой летописи (Лаврентьевской), потому, что “людье кыяне послаша по нъ”.

Совпадение начал наследования и избрания в одинаковой мере присуще и древнегерманскому праву; оно дожило в московском праве до XVII в., а в польском – до конца XVI.

С середины XII в. такое мирное совпадение двух начал преемства нарушается во всех землях; при борьбе их фактически берет перевес начало избрания: в 1146 г. киевский князь Всеволод Ольгович желает передать власть своему брату Игорю и старается приобрели согласие киевлян, но киевляне приглашают Изяслава Мстиславича, говоря ему: “ты – наш князь, поезжай; а у Ольговичей (именно у Ольговичей) не хочем быть в наследстве”.

В 1175 г. владимирцы, обижаемые своими князьями, говорят: “Мы есмы волная князи прияли к собе…” (Ипат. лет.). Случаи избрания князей становятся во всех русских землях весьма частыми: в Киеве в 1146 г. (Игоря Ольговича и Изяслава Мстиславича), 1150 (того же Изяслава Мстиславича), 1154 (Ростислава Мстиславича), 1169 (Мстислава Изяславича) и т.д.; в Галичев 1202 (кн. Игоревичей), 1208 (Даниила Романовича) и т.д.; в земле Смоленской в 1175 (Мстислава Росгиславича); в земле Суздальской в 1175 (Ростиславичей), 1176 (Михаила и Всеволода Юрьевичей); в земле Полоцкой в 1151 (Ростислава Глебовича), 1158 (Рогволода Борисовича).

Но начало избрания не вытесняет начала наследственности в принципе нигде, кроме Новгорода и Пскова.

Князь избирался не только всегда пожизненно (в принципе), но и с детьми, т.е. избрание нового князя каждый раз являлось как бы избранием новой династии с утверждением на будущее время наследственного преемства престола и признавалось как бы явлением случайным, вызванным временной нуждой.

“Уведавше смерть княжю (Андрея Боголюбского), ростовци, и суждальци, и переяславци, и вся дружина от мало до велика, и съехавшеся к городу Володимеру и реша: се ся уже тако створило, князь наш убиен, а детей у него нетутъ, сынок его мал в Новегороде, а братья его в Руси; по кого хочем послати в своих князех?.. А хочем Ростиславичи Мьстислава и Ярополка… А крестьнаго целованья забывше”, т.е. и после смерти Андрея Боголюбского не вспомнили своей присяги о выборе младших сыновей Юрия Долгорукого – братьев Андрея (Ипат. лет. под 1175 г.).

Кроме наследования и избрания, не было других правомерных способов приобретения княжеской власти. Добывание стола и договор между князьями не могут быть признаны таковыми.

Добывание (узурпация) нуждается в оправдании или правом наследства, или правом избрания. В 1154 г. черниговский князь Изяслав Давыдович захватил Киев; против него шел Юрий Долгорукий, и вопрос о столе киевском должен был разрешиться силой.

Но Юрий ссылался на свои права наследства: “Мне отчина Киев, а не тебе”, а Изяслав послал к нему с такими словами: “Я не сам селъ въ Киеве, посадили меня кияне”. При вторичном захвате Киева тем же князем его собственный родич дает ему такой совет: “Если будешь за Днепром, то вся твоя правда будет”.

Договоры между князьями утверждают лишь один из вышеуказанных способов преемства. “Кождо да держить отчину свою”, – решил Любечский съезд князей 1097 г. На съезде 1196 г. “вси князи выложиша Новгород в свободу: где им любо, туже собе князя поймают”.

Если князья договариваются между собой о захвате волости третьего князя без всяких оснований, то такой договор есть лишь одно из средств незаконной узурпации (добывания); например., когда двое Ярославичей – Святослав и Всеволод – договорились отнять Киев у старшего – Изяслава, то, по словам летописца, это “въздвиже дьявол котору”.

Символами приобретения власти было посажение князя на стол народом. Сначала это было представление нового князя народу. В 1067 г. киевляне “поставили (Всеслава) посредине двора”, где, вероятно, было возвышение, род трона. Потом подобный трон устраивался в “сенях” – галерее княжеского двора.

В этих символах выразились оба способа приобретения княжеской власти: люди сажают князя на отцовском столе. Сказание о короновании Владимира Мономаха греческим епископом Неофитом, присланным от императора Алексея Комнина, и о получении из Византии регалий (шапки Мономаха, скипетра, диадемы и креста)”, сложилось в начале XVI в. и не подтверждается нашими древними летописями.

Потеря княжеской власти. С избранием князя народом соединяется смещение князей, которое обычно предваряется выбором другого князя и имеет вид насильственного переворота (случай в Киеве в 1067 г. при смещении князя Изяслава и в 1146 г. при смещении Игоря Ольговича; а также в Полоцке в 1158 г., когда, желая сменить Ростислава, граждане прибегают к заговору и приглашают его на вече как бы для мирного обсуждения дела; но князя предупредили: “Не езди, князь, вече на тебя в городе, дружину твою избивают, а тебя хотят схватить”).

При таких способах смещения воля народа не всегда приходила к осуществлению. Со смещением не соединялось право наказывать князей. Убийство Игоря Ольговича в Киеве есть следствие бунта, и он, как убитый невинно, причислен к лику святых. Убиение князей Игоревичей в Галиче в 1208 г. совершено мадьярами по наущению мятежных бояр.

Права княжеской власти. Княжеская власть есть необходимый элемент государственного устройства всех древнерусских земель: “Почаша сами в собе володети; и не бе в них правды, и въста род на род, быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся. Реша сами в себе: поимщем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву” (первонач. лет., 862 г.).

Если и не признавать в этих словах исторического факта, то следует признать общее воззрение древних времен, выраженное летописцем. В 970 г. пришли в Киев люди новгородские, прося князя себе и говоря: “Аще не пойдете к намъ, то налеземъ князя собе”.

Вообще в течение 400-летнего периода ни одна из русских земель (кроме малоизвестной по своему устройству – Вятки) не устраняла из состава верховной власти княжеского элемента.

Княжеская власть необходима для внутреннего наряда (управления и суда) как сила, уравновешивающая взаимное соперничество составных элементов государства, как кровных, так и территориальных.

Мнение о том, что князья опирались на младшие города в борьбе против старших, имеет ту справедливую сторону, что только княжеская власть уравновешивала интересы старших и младших городов.

Такова же роль княжеской власти в борьбе классов и партий: “Всего же паче убогых не забывайте… и вдовыцю оправдите сами, а не давайте сильным погубите человека” (Поучение Владимира Мономаха.).

В Новгороде и Пскове смерды находятся в специальной опеке князя: в 1136 г. новгородцы, смещая князя Всеволода, в числе обвинений против него на первое место поставили то, что он не заботился о смердах.

Княжеская власть необходима для внешней защиты государства. В 884 г. “иде Олегъ на северяне, я победи северяны, и възложи на нъ дань легъку, и не дастъ им козаром дани платите, рек: аз им противен, а вам нечему”. В 968 г. киевляне послали на Дунай к князю Святославу, говоря: “Едва нас не взяли печенеги… если не пойдешь и не оборонишь нас, то опять нас возьмут”.

В 1068 г. киевляне выступили съ своим князем Всеславом навстречу Болеславу Польскому; но, признав себя беззащитным, Всеслав ночью тайно от киян бежал; тогда люди возвратились в Киев и на вече решили: “зежегши градъ свой, уйдемъ въ греческую землю”.

Вообще неизбежность княжеской власти видна из следующего случая: в 1140 г. Всеволод Киевский, желая наказать новгородцев, не давал им князя: “Не ходите в Новгород, – говорил он подручным князьям, – пусть себе сидят на своей воле без князя; где хотят, там, пускай себе ищут князя”.

Новгородцы оставались без князя десять месяцев. “По понятиям века, казалось невозможным сидеть без князя; особенно это было неудобно в то время: тут партии волновали город, там продовольствия не пускали… Новгородцы призвали себе из Суздальской земли Ростислава Юрьевича” (Костомаров. “Севернорусск. народопр.”, т. 1, стр. 67).

Постоянная борьба всех земель против своих князей означает не борьбу против княжеской власти, а стремление отыскать наилучшего князя.

Первоначальная неограниченность княжеской власти возникла из прежних родовых оснований власти, а потом из тождества интересов и воли князей и народа, который мог избрать себе наилучшего князя и сместить неудачного. Такая патриархальная неограниченность не имеет ничего общего с позднейшим западноевропейским абсолютизмом. Уже тогда люди книжные учили: “Яко Бог дает власть, ему же хощетъ, поставляет бо царя и князя Вышний… поне то есь глава земли” (Лавр. лет. под 1177 г.). Князю вручается вся полнота верховной власти: “Приидите володеть и княжить нами”, – говорил славянские послы варяжским князьям.

В языческую эпоху князю принадлежала власть религиозная: “И нача княжити Володимер в Киеве един, и постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна… и Хърса, Дажьбога, и Стрибога, и Симарьгла и Мокошь… Володимер же посади Добрыню, уя своего, в Новегороде; и пришед Добрыня Ноугороду, постави кумира над рекою Волховом, и жряху ему людье ноугородстии аки богу” (первонач. лет. под 980 г.).

В христианские времена князь является покровителем церкви, участвуя во всех ее главнейших действиях; так, крещение Руси совершено по следующему распоряжению князя: “Аще не обрящеться кто реце (в реке), богат ли, убог, или нищ, или работник, противен мне да будет”.

Вообще о крещении Руси при Владимире Иларион говорит: “И не бысть ни единого же противящегося благочестному его повелению; да аще кто и не любовью, но страхом повелевшего крещахуся”.

Князь участвует в решении вопросов о внешней церковной жизни: в 1164 г. Леон, епископ Суздальский, начал учить в Суздале, что не следует есть мяса в господские праздники, “и бысть тяжа про то велика пред благоверным князем Андреем” (Лавр, лет.).

Князю принадлежало право участия в назначении лиц духовных: Владимир “помышли создати церковь Пресв. Богородицы… и поручи ю Настасу Корнянину”; Ярославъ “церкви ставляше по градом и по местом, поставляя попы”; “Постави Ярослав Лариона митрополитом русина въ святей Софьи, собравъ епископы” (лет. под 1051 г.); “В лето 6655 Изяслав (Мстиславич, князь Киевский) постави митрополита Клима, калугера, русина, особь с шестью епископы” (Лавр. лет.).

Разумеется, в таких выражениях надо видеть лишь сильное участие князя в действиях церковных властей (собора). Князья влияют также на низложение церковных сановников: в 1169 г. “нечестивый (Феодор, епископ Владимирский) не всхоте послушати христолюбивого князя Андрея (Боголюбского), веляща ему ити ставиться к митрополиту к Кыеву… (князь) изверже его из земле Ростовьскы… Посла же его Андрей митрополиту в Кыев; митрополит же Костянтин повеле ему язык урезати, яко злодею и еретику” (Лавр, лет.).

В 1168 г. черниговский князь Святослав, несогласный в учении о посте со своим епископом Антонием, “изверже и изъ епископьи”. Князь содействует установлению церковных законов (церковные уставы Владимира, Ярослава, Ростислава).

Князю вручается вся государственная власть управления и суда. В 1146 г. киевляне, жалуясь на злоупотребления княжеских чиновников, требуют от князя не уступки судебной власти в свою пользу, а наоборот, говорят: “впредь, если кому из нас будет обида, то ты сам суди”.

Князю принадлежит и власть законодательная (см. Рус. Пр., надписание к 18 ст. Ак. сп.; ст. 21,42 Ак., ст. 2 и 76 Кар. сп.).

Князь обладает также военной властью: “Не было тут князя (при борьбе Изяслава с Юрием в 1151 г.), в боярина не все слушают”, – говорит летописец. Киевский князь Изяслав Ярославин (1067 г.), не исполнивший требования народа идти против половцев, был смещен, как не исполнивший главного своего призвания.

Из этого последнего примера видно, что полнота власти сохраняется лишь до тех пор, пока князь находится в согласии (“одиначестве”) с народом. Первоначальное слияние воли князя и воли народа не могло оставаться везде и неизменно; возможны и противоречия между ними. Это привело к необходимости определить точнее власть князя, а в Новгороде к ограничению этой власти.

Средством для этого был ряд (договор) с новым князем. Первоначально ряд представлял собой не что иное, как сознательную форму посаженья на стол, и состоял лишь из взаимной присяги народа и князя не делать друг другу зла, т.е. ничем в частности не ограничивал власти князя.

В договорах с князем, внушавшим менее уверенности, начали присоединять частные условия (например, касавшиеся перемены чиновников предшествовавшего князя): в 1146 г. ряд с киевлянами от имени Игоря Ольговича заключал его брат Святослав.

Киевляне начали обвинять тиуна Всеволода (предшествовавшего князя) Ратшу и другого тиуна вышгородского – Тудора и сказали Святославу: “Целуй крест за своего брата, что, если кому из нас будет обида, то пусть он сам судит”. Святослав отвечал: “Целую крест за брата, что не будет вам никакого насилия, и тиун пусть будет выбран по вашей воле”.

Тогда Святослав сошел с коня и целовал крест, а киевляне, сошедши с коней, целовали крест и за детей своих, чтобы не изменять Игорю. Затем и сам Игорь принес присягу в том, что будет соблюдать договор киевлян с братом его (Ипат. лет.). Такие договоры повторялись с каждым князем, и содержание их видоизменялось в зависимости от обстоятельств времени.

Во второй половине XII в. они вошли в общий обычай: когда в 1154 г. после смерти киевского князя Вячеслава, наследовал ему его племянник Ростислав, который уже и прежде призван был самими киевлянами к соправительству с дядей, то Ростислав хотел продолжать начатый военный поход, но мужи его предостерегли:” Ты ся еси еще с людьми Киеве не утвердил; а поеди лепле в Киев, тоже с людьми утвердися” (Ипат. лет.).

В 1175 г. владимирцы, приняв князя Ярополка, весь поряд (с ним) положили в церкви Св. Богородицы (Лавр. лет.). В 1176 г. “Михалко (сын Юрия Долгорукого) еха… Ростову и створи людей весь наряд, утвердивъся крестным целованьем с ними” (Лавр. лет.).

Из единообразного повторения таких договоров вырабатывалось и общее их содержание, уже существенно ограничивавшее права княжеской власти (это, впрочем, видно лишь из новгородских договоров, о чем см. ниже).

Кроме договора, к ограничению власти князя повело существование рядом с княжеской властью других ее форм: боярской думы и вече.

б) Боярская дума. Понятие о ней.

Боярской думой[3] называется постоянный совет лучших людей (бояр) каждой земли, решающий (вместе с князем) основные земские вопросы. Такой совет мог быть только в одном старшем городе земли.

Советы старейшин были и в пригородах, но они обладали не политической, а лишь судебной и административной властью. Наименование “боярская дума” не встречается в древних памятниках и образовано искусственно на основании сходных терминов (“бояре думающие”).

Совокупность лиц, составляющих совет, называется нередко в летописях дружиной (по отношению к князю): “Бе бо Володимер любя дружину, и с ними думая о строи земленем, и о ратех и уставе земленем” (первонач. лет. под 996 г.); Владимир Мономах поучает детей каждый день ходить утром в церковь, затем, “седше думати с дружиной, или люди оправливати” (судить). Но под дружиной здесь понимается лишь старшая дружина, т.е. бояре.

Советы старейшин существуют во всех русских землях с древнейших времен (как видно будет из нижеприведенных фактов).

Состав боярской думы. Мнение о неопределенности и случайности состава думы не может быть принято: “Особого звания советников князя (говорит В.И. Сергеевич), в которое возводились бы служилые люди, входившие в состав думы, не было: дума составлялась всякий раз вновь по особому приглашению”.

К этому добавляют: “Можно только сказать, что эта дума по такому-то вопросу, по такому-то предложению князя, потому, что может быть в тот же день, по другому вопросу, князь будет совещаться с совершенно другими лицами, и будет совершенно вправе”. (С.А. Петровский “О сенате”, стр. 12-15)[4]. Напротив, состав думы был очень определенный; именно первоначальный состав думы (в X в.) – двойственный; в нее входят:

Бояре – высшие служилые люди. Всякий боярин был непременным членом думы, и именно в этом состояло его боярское отличие; летопись, рассказывая о потерях, понесенных русскими в войне с половцами, восклицает: “Где бояре думающий? где мужи храборьствующии?”. Князь не мог вместо бояр пригласить для совещания других лиц, не бояр.

Хотя подобные факты случались, но современники смотрели на них как на отступления от правомерного порядка: киевекий князь Всеволод Ярославин, постарев, “нача любити смысл уных, съвет творя с ними… и людемъ не доходити княжее правды, начата тиуни грабите” (Лавр. лет. под 1093 г.). Такие случаи составляют лишь ничтожное исключение.

Старцы, или старейшины составляют вторую половину древнейшей думы. Это земские бояре. До прибытия варяжских дружин совет старейшин состоял только из них, как видно из летописи о земле Древлянской при Ольге, где старейшинами града названы лучшие люди, управлявшие всей землей, и из рассказа о думе в пригороде Киевской земли – Белгороде – при Владимире Святом, где совет состоит из “старейшин градьских”. Впоследствии они участвуют в думе вместе с боярами – дружинниками.

В Киеве при Владимире, когда он в 983 г. праздновал удачный поход на ятвягов, принося жертвы богам, “реша старци и боляре: мечем жребий на отрока и девицю: на него же падеть, того зарежемъ богомъ”.

По поводу вопроса о принятии новой веры Владимир “созва боляры своя и старци градтские… И реша бояре и старци: веси, княже, яко своего никтоже не хулить, но хвалить…”

После испытания вер на месте: “созва князь боляры своя и старци, рече Володимер (посланцам): скажите пред дружиною”. Когда Владимир, по совету епископов, отверг виры и стал казнить разбойников, то “реша епископи и старци: рать многа; оже вира, то на оружьи и на коних буди”.

При Владимире в совет иногда приглашались и старейшины других городов (пригородов): “созываше боляре своя, и посадники, старейшины по всем градом” (для пиров, и разумеется, для совета).

Впоследствии такое участие пригородных старейшин было заменено призывом в думу местных правителей (тысяцких): Владимир Мономах для установления новых законов о процентах созвал свою дружину на Берестово: Ратибора, тысяцкого киевского, Прокопия, тысяцкого белогородского, Станислава, тысяцкого переяславского и т.д.

В XI в., когда произошло слияние служилых бояр с земскими, в составе думы находятся только бояре (в Новгороде – исключительно земские)[5].

Кроме этого постоянного состава думы, в ней участвовали (не всегда) высшие духовные сановники: епископы и игумены главнейших монастырей: епископы советуют Владимиру Св. казнить разбойников; они же вместе с боярами дают потом противоположный совет.

В 1096 г. Святополк и Владимир приглашали Олега Черниговского в Киев “поряд положить” о Русской земле перед епископами и игуменами. В 1159 г., когда умер киевский митрополит в Чернигове, то “Святослав князь, здумав с мужи своими и с епископом”, решил нарушить его завещание.

Особенно важное значение в совете киевского князя занимал митрополит (по тому влиянию, какое он мог оказать на другие русские земли); например, в 1157 г. “начал молвить митрополити игумены все (ходатайствуя за Берладника) Юрию, говоря: “грех тебе, целовавши к нему крест, держать в такой нужде… он послушал их, пустил” (Ипат. лет.).

При общем решении какого-либо вопроса князьями двух или нескольких земель происходили объединенные заседания их советов: “В лето 6611 Бог вложил в сердце князьям русским мысль благую, Святополку и Володимеру, и сошлись думать на Долобьске; и сел Святополк со своею дружиною, а Володимер с своею в одном шатре. И начали думать”. Впрочем, на съезды князья обычно брали с собой лишь немногих (иногда по одному) советников.

С высшим земским советом нельзя смешивать фактов совещаний князя временных и случайных, например, военных советов во время похода не только со своими военачальниками, но и с союзниками и даже варварами.

Число имевших право участвовать в думе равняется числу бояр известной земли; число же обыкновенного состава думы равняется числу бояр, находящихся в данную минуту в месте совещания и нарочно вызванных из пригородов.

Число это вообще не может быть значительным: при отмене мести князьями Ярославичами было 3 боярина (Кар., 2); при издании некоторых законов Русской Правды Ярославичами участвовали 5 советников (см. Ак. сп. Рус. Пр., ст. 18); при дополнении ее Владимиром Мономахом – 6 (см. Рус. Пр. Кар., 66). С течением времени во многих землях число думцев возрастало (в В. Новгороде дошло приблизительно до 300)[6].

Заседания совета происходили постоянно (ежедневно), как видно из Поучения Мономаха. В житии Феодосия рассказывается, что, возвращаясь от князя, из его загородного дворца, в Киев ранним утром, он встречал по пути бояр, которые спешили из Киева в князю на совет. Там же говорится, что, когда князь намеревался посетить Феодосия, то “распускал всех бояр в домы их…”

Само собой разумеется, что решения высших земских дел совершались не каждодневно, а по мере возникновения. Обычно заседания происходили во дворце князя; летописец рассказывает об одном заседании думы во Владимире Волынском так: “В едину нощь приела по мя князь Давыд. И приходк нему, и сидяху около его дружина, и посадив мя, рече ми…” (Лавр. лет. под 1097 г.).

Права боярской думы. Боярская дума составляет необходимый элемент власти в каждой земле. Существует мнение о боярской думе как личном совете князя, который может обратиться к нему или не обратиться по произволу; но факты указывают на обязательность для князя совещаний с боярами – обязательность, утвердившуюся обычаем (который тогда заменял закон).

В 1170 г. двое бояр, отошедших от киевского князя Мстислава к князю Давиду, оклеветали первого перед последним, якобы он намерен лишить князей Давида и Рюрика свободы, зазвав их к себе на обед.

Давид и Рюрик, получив действительно такое приглашение, потребовали от Мстислава клятвы о том, что он не сделает им зла. Оскорбленный таким подозрением, киевский князь отдал дело на рассмотрение своей думы:

“яви дружине своей… И реша ему дружина его: княже, не лепь (неосновательно) ти велита брата крест целовати; це да будут злии человеци, завидяче твоей любви, юже к братье имееши, вложили будуть зло слово… А ты всяко прав пред Богом и пред человекы: тобе без нас того нельзя быль замыслити, ни сотворити, а мы все ведаем твою истиньную любовь к всей братье” (Ипат. лет.).

В 1169 г. князь Владимир Мстиславич задумал нарушить клятву киевскому князю Мстиславу и сообщил о том двум боярам. “И рекоша к нему дружина его: о собе еси, княже, замыслил; а не едем по тобе; мы того не ведали. Володимер жерече, възрев на децскы (младших дворян): а се будут мои бояре”.

Решившись осуществить свою мысль вопреки совету бояр, он отправился за помощью к берендеям; но те “узреша и единого ездяща и реша ему …; се ездиши один и без мужий своих, а нас прельстив… И начаша в нь пущати стрелы” (там же).

Вообще тесная связь боярской думы с князем сохранялась лишь до тех пор, пока дума состояла главным образом из дружинников (дворян) князя, переезжавших с ним из одной земли в другую. С усилением в думе земского элемента совет бояр получает все большую самостоятельность и становится ближе к вечу, чем к князю.

В 1177 г. Всеволод, князь Владимирский, во время борьбы с Мстиславом Ростовским послал к нему с предложением о мире, на что, по-видимому, и склонялся Мстислав; но ростовцы и бояре сказали ему: “Аще и ты мир даси ему, но мы ему не дамы” (Лавр. лет.)[7].

В Киеве в 1146 г. Глеб, Лазарь и другие бояре, назначенные князем Игорем на должности тысяцкого и воевод, тотчас перешли на сторону народа и пригласили другого князя. Земский элемент думы с самого начала стоит в теснейшей связи с вечем (и первоначально заменяет вече, как увидим ниже).

Но возможны также и противоречия воли думы и воли веча: в 1067 г. киевское вече требовало войны с половцами, восстало за то на князя Изяслава и, явившись ко дворцу, стало препираться с князем, который сидел “на сенех с дружиною своею”, разделявшей взгляды Изяслава. В Суздальской земле при Юрии и Андрее произошло раздвоение власти боярской думы и вече: первая осталась в старшем городе – Ростове, второе перешло во Владимир.

Права думы уясняются фактами участия думы в решении государственных дел. А именно:

Дума участвует в решении религиозных вопросов (ею при Владимире решено введение человеческих жертв, вопросы о посылке для исследования вер и о принятии христианства греческого исповедания. Народ говорил: “Аще бы се не добро было, не бы сего князь и бояре прияли”).

Она участвует в решении законодательных вопросов (см. Рус. Пр. Ак., 18 и Кар., 20 и 66): Владимир Св. рассуждая с дружиной о “строе и уставе земельном”; восстановление вир и отмена казни при Владимире совершены но совету бояр; уставная грамота Всеволода о церковных судах дана им по совету с владыкой и со “своею княгинею и с своими боярами и с десятью сочными и с старостами”.

Дума участвует в решении вопросов внутреннего государственного устройства: “пряд положим о Русьтей земле пред мужи отец наших”, – говорил Владимир Мономах Олегу; бояре участвуют в решении вопроса о распределении столов между князьями: в 1110 г. на Уветичском съезде при решении вопроса о Давиде Игоревиче “ста Святополк с своею дружиною, а Давыд и Олег с своею, розно, кроме собе”.

Боярской думе принадлежит (вместе с вече) право приглашать князя и рядиться с ним: в 1169 г. князь Мстислав Изяславич взял “ряд с братьею, и дружиною и с кияны”; в 1164 г., по смерти черниговского князя Святослава, вдова его хотела передать черниговский стол своему сыну Олегу, “сгадавши с пискупом и с мужи князя своего с передними и целоваша Св. Спаса на том; первое целова пискуп Антон Св. Спаса, и потом дружина целоваша” (Ипат. лет.); в 1177 г. владимирский князь Всеволод говорил своему сопернику ростовскому князю: “Брате! Оже тя привели старейшая дружина, а поеди Ростову… тобе ростовци привели и боляре, а мене был с братом Бог привели володимерци” (Лавр. лет.).

Думало преимуществу участвует в решении вопросов внешней политики, войны и мира: договоры заключаются от имени князя и его “светлых бояр”; “великий князь Игорь, и боляре его и людье вси русьтии послаша к великим царем гречьским”, при заключении мира с греками в 945 г.; Владимир Св. рассуждал с дружиной, между прочим, “о ратех”; в вышеприведенном рассказе о Долобском съезде князей 1103 г. вопрос о походе на половцев обсуждается думой; в 1093 г. Святополк, князь киевский, нарушил мир с половцами без совета с киевской думой; когда последствия оказались очень печальными для него, то он обратился к совету думы, в которой голоса разделились, но разумная часть думы одержала верх, и “Святополк, послушав их”, послал за помощью к Владимиру Мономаху (Лавр. лет.).

Думе (иногда вместе с вечем) предоставляется высший суд над князьями и членами их семейств; суд над Рагнедой, женой Владимира Св., за покушение на убийство мужа, произведен так: Владимир “созвал боляр и поведал им; они же сказали: не лишай ее жизни ради дитяти сего, но возстанови отчину ея и дай ей с сыном своим” (Лавр. лет. под 1128 г.). В 1097 г. киевский князь Святополк, схвативши Василька, “созва бояр и кыян и поведа им” мнимую вину Василька.

в) Вече. Понятие о вече.

Вече как орган государственной власти есть собрание полноправных граждан старшего города земли. Термин “вече” в памятниках применяется не к этому одному предмету: иногда он имеет значение всякого сборища или толпы, иногда тайного совещания-заговора (в 1169 г. в Новгороде “начата вече деяти в тайне, по дворам на князя своего на Святослава на Ростиславича” – Ипат. лет.). Мы должны принимать термин “вече” в его тесном историко-юридическом смысле[8].

Происхождение и первая эпоха в истории развития народных собраний. Вече имеет такое же доисторическое происхождение, как и княжеская власть и власть боярской думы. Прокопий (византийский писатель VI в.) рассказывает о славянах, что при одном выгодном для них обороте дела они сошлись почти все для обсуждения, “ибо эти народы, славяне и анты, не имеют единодержавия, но с древнейших времен живут в народоправстве; счастливые или несчастные случаи созывают их в общее собрание”.

Маврикий сообщает, что в их собраниях царствуют несогласия: “cum omnes contrarie inter se sint animati neuterque alteri velit obsequi”. По нашим сведениям о восточных славянах, каждое отдельное племя решало свои дела: “Съдумавше поляне, и вдаша (козарам) отъ дыма мечь”.

Но в этой первоначальной форме народное собрание есть племенная сходка, что не соответствует приведенному выше понятию о вече. Чисто племенные собрания могут держаться лишь при кочевом быте или крайне слабой оседлости.

Попытки общеплеменных собраний были у оседлых народов, например, поморян, но при расширении территории сохраниться не могли и уступали место собраниям старейшин из всех общин.

Вторая эпоха в развитии народных собраний относится к временам историческим (IХ-Х вв.), когда вече находится в процессе перехода от племенного собрания к городскому; тогда для решения дел сходятся в старейший город лучшие люди всей земли и обсуждают земские вопросы в присутствии граждан этого города (поголовное собрание всех взрослых жителей земли, очевидно, уже невозможно).

Владимир созывал в Киев “боляры своя, и посадникы, старейшины по всем городом и люди многы” (для пиров и, разумеется, для совещаний). Такая общеземская дума, совмещающая в себе два будущих учреждения – боярскую думу и вече, носит еще племенное название: “Древляне, сдумаше со князем своим Малом”, решили убить Игоря; потом “реша древляне: поймем жену его Вольгу за князь свой Мал”.

Активная роль в таких собраниях принадлежит лишь боярам и старейшинам: “люди”, т.е. простые граждане старшего города, и те пригорожане, которые были в данном случае в старшем городе, присутствуют при совещаниях, одобряют и исполняют решения; в 983 г., в Киеве решили принести человеческую жертву богам старцы и бояре, но когда варяг-отец, на сына которого выпал жребий, отказался выдать сына, то посланцы поведали о том “людям”, которые многочисленной толпой произвели потом дикую расправу над варягом-христианином.

В 987 г. Владимир передал вопрос о выборе новой веры старцам и боярам, которые и решили послать для личного ознакомления с различными религиями в соседние страны: “и бысть люба речь (их) князю и всем людем, которые, очевидно, присутствовали на совещании.

Полное слияние веча с думой старейшин представляет пример белгородского веча при осаде печенегов в 977 г.: в городе, страдавшем от голода, “створиша вече” (это первый случай употребления такого термина в летописях) и решили сдаться печенегам; но один старец не был на вече и спрашивал: “что ради вече было? И людье поведаша ему, яко утро хотят ся людье предати печенегам. Се слышав, посла по старейшины градьскыя”; из этих последних составилось новое вече, которое решило отложить сдачу города и употребить хитрость.

Так как вечевая власть не во всех землях развилась одновременно, в некоторых из них вече и в XII в. имеет племенной характер: в 1146 г. Давидовичи черниговские (в борьбе со своим родичем Ольговичем и Юрием Суздальским) “съзваша Вятиче” (Ипат. лет.).

Третья эпоха вечевых собраний (ХI-ХIII вв.) есть эпоха полного выделения этой формы власти в самостоятельную (как собрание простых граждан) и полного развития ее прав. Она совпадает со временем окончательного установления власти старших городов. К вече этой эпохи относятся нижеследующие определения состава и прав народных собраний.

Состав вече. Вече как орган государственной власти состоит из граждан старшего города: классическое место летописи (Лавр, лет. под 1176 г.): “Новгородци бо изначала, и смольняне, и кыяне, и полочане, и вся власти, якоже на думу, на вече сходятся, на чтоже старейшия сдумають, на том же пригороди стануть” – означает не собрание жителей всей волости (власти), а старших городов, как видно из выражения: “на том же пригороди стануть”, а также из смысла летописного рассказа, где речь идет о праве старших городов давать пригородам обязательные постановления.

Псковская Судная грамота составлена “всем Псковом на вече”, Новгородская – “всеми пятью концами, всем великим Новгородом на вече”. Предположение об участии всех жителей земли противоречит обширности земель и отдаленности пригородов.

То же подтверждается способом (колоколом и глашатаями) и временем созыва вечевых собраний: вече составляется или в тот же день, или на другой день после созыва; в 1148 г. приехал в Новгород киевский князь и на другой день послал на двор Ярослава и велел “съзвонить” вече и “и так сошлись на вече новгородци и плесковичи (очевидно, те, которые случайно были в Новгороде).

Участие пригорожан в вече старшего города возможно; всякий свободный человек, где бы он ни жил, может (имеет право) быть членом веча старшего города, ибо идея всенародного участия во власти сохраняется.

Но так как фактически собрание всех жителей государства, при обширности территории, становится невозможным, то дей ствительное участие пригорожан бывает лишь случайно и не необходимо; так, в 1132 г. “была встань великая на людях (в Новгороде), пришли плесковичи и ладожане к Новугороду и выгнали князя Всеволода”.

В 1136 г. новгородцы нарочно пригласили псковичей для суда над князем, но выгнанный князь утвердился во Пскове (значит, из Пскова нарочно была приглашена лишь партия, враждебная князю). Если пригород начинал брать перевес над старшим городом (как в Суздальской земле), то на вече его собирались и лучшие люди старшего города, не желая окончательно уступить власть пригороду[9].

Пригородные вече при нормальном положении дел не имеют политической власти (решая лишь вопросы местного управления). В тех немногих случаях, кода пригородное вече выступает в политической роли, центр верховной власти временно переносится в пригород, и в таких вечах участвуют лучшие люди старшего города (случай в Друцке – пригороде Полоцкой земли – в 1159 г., когда дрючане вместе с половчанами принимают нового князя, так как в старшем городе сидит и не уступает свою власть прежний, сменяемый князь.)

Вече состоит из всех граждан города. Главную массу участников веча составляют простые граждане, “люди”. Когда в 1068 г. киевский князь и его дружина (бояре) противились продолжению войны с половцами, то “людье кыевстии прибегоша Кыеву, и сотаориша вече на торговищи, и реша, пославшеся к князю”… (Лавр, лег.)

В 1147 г. кыяном жевсем сошедшим от мала до велика к святей Софье на двор” (по призыву князя, для обсуждения вопроса о войне с черниговскими князьями). В городском вече участвовали и меньшие люди, черные, смерды.

В вечевом собрании имеют, однако, право участвовать лишь полноправные граждане, т.е. мужи свободные, совершеннолетние и не подчиненные семейной власти: в 1147 г. киевское вече отказывается вести войну против Юрия Долгорукого так: “не можем на Владимирово племя руки поднять, а на Ольговичей пойдем и с детьми” (Ипат. лет.); следовательно, “дети”, хотя и способные носить оружие, не участвуют в вече.

Вече, состоящее главным образом из простых граждан и выделившееся из совета старейшин, есть демократическая форма власти, т.е. главная роль при решении дел принадлежит простому народу.

Однако при нормальном порядке с вечем сливается и боярская дума; бояре присутствуют на вече наравне с прочими гражданами: в 1177 г. во Владимире Клязменском, при борьбе с князем, “всгаша бояре и купцы… по мале же дний всташа опять людье вси и бояре” (Лавр. лет.).

В вече участвуют также и лица духовные: на киевском вече в 1147 г. председательстует митрополит.

В обычной обстановке, т.е. если вече составилось не для борьбы с князем, на нем присутствует также князь: на том же киевском вече 1147 г. присутствует князь Владимир Мстиславич, управлявший здесь за отсутствием брата.

Таким образом, вече, несмотря на свой главный (простонародный) состав, не есть орган власти одного (низшего) класса, а сочетает в себе и оба других элемента власти и есть власть общеземская.

Эта форма государственной власти создана не во имя борьбы с двумя остальными (понятие борьбы чуждо русскому государственному праву), а для единения (“одиначества”), т.е. для решения земских дел общей волей князя, бояр и народа (см. вышеприведенную формулу приглашения князя Олега в 1096 г. Святополком и Владимиром в Киев для установления междукняжеских отношений перед епископами, боярами и “людьми градскими”).

Летописи, рассказывая весьма часто о народных собраниях, связанных с каким-либо переворотом, пропускают обыкновенные мирные собрания для решения текущих дел, а потому нелегко восстановить обычный порядок проведения таких собраний.

Кто мог собирать вече? Обычно собирает вече князь: в 1146 г. киевское вече созывает князь Игорь, в 1147 г. – Изяслав, а в другой раз по его же распоряжению – его брат князь Владимир, митрополит Климент и тысяцкий Лазарь. В Новгороде в 1148 г. тот же князь велел сзвонить вече. В 1097 г. Святополк “созвал бояр и кыян” для решения дела по обвинению Давидом князя Василька.

Но при несогласии веча с князем и боярской думой оно созывалось кем-либо из граждан или сходилось само собой: в 1067 г. киевляне, разбитые половцами, прибежали в Киев, сами сошлись на вече “на торговищи”. Иногда народ, сам составив вече, посылает пригласить на него князя (вече в Полоцке в 1158 г.). Но такие собрания составляются лишь тогда, когда готовится или совершается переворот.

Способ созыва практиковался двоякий: через биричей (глашатаев) и через колокол; последний способ (наиболее демократический, призывающий всех) утвердился в Новгороде.

Имея в летописи рассказы преимущественно об экстраординарных народных собраниях, мы не можем дать определенного ответа на вопрос о сроках созыва обыкновенного веча.

Лишь предположительно можно сказать, что были периодические собрания во время братчин, в дни церковных местных торжеств: в 1158 г. “начаша (полочане) Ростислава (своего князя) звати льстью у братыцину с святей Богородици к Старей, на Петров день… княже, поеди к нам, суть ны с тобою речи”. Оказалось, что это было собрано враждебное князю вече (Ипат. лет.)[10].

По мере все большего упорядочения вечевых собраний определялось и их место. Так, в Киеве вече, начавшее открытое восстание против князя в 1067 г., сошлось на торговище. Но вече, действующее в единении с князем и созванное им, собирается на Ярославовом дворе (1146 г.) или на дворе Св. Софьи (1147 г.).

Точно так же в Новгороде законными местами собраний были: Ярославль двор и у Св. Софии. И в самом деле, когда князь призывал народ для совещаний, то место таких собраний должно быть близ княжеского дворца. Столь же законным местом является и центральная святыня земли, куда народ и без того собирался периодически в большие праздники[11].

То, что место собраний имело большое значение, видно на примере вече в 1146 г., когда князь сначала созвал всех киевлян под Угорский, где вече и согласилось избрать князем Игоря, если умрет его брат; но когда тот действительно умер, то для окончательного утверждения избрания новый князь созывает вече на Ярославовом дворе; на первом месте было лишь предварительное соглашение, на втором акт избрания завершен.

Правда, потом киевляне опять скопились у Туровой божницы для требования дополнительных условий от нового князя, но это было результатом неполного соглашения с князем, и самое собрание поэтому не должно быть признано нормальным[12].

Способ обсуждения дел и принятия решений на вече упорядочивался с течением времени, но окончательно сформировался лишь в Новгороде и Пскове. В 1147 г., когда князь Изяслав Мстиславич, находившийся в походе, узнал о предательских замыслах черниговских князей, он послал в Киев двух “мужей” – Добринку и Радила – с таким наказом к своему брату Владимиру: “Брат, поезжай к митрополиту и созови всех киевлян, пусть эти два мужа скажут о предательстве черниговских князей”.

Когда киевляне сошлись все от мала до велика на двор св. Софии и сели (по другой летописи – “встали”), то князь Владимир сказал митрополиту: “Вот прислал брат мой двух мужей – киевлян, пусть скажут братье своей”.

И выступили Добринко и Радило и сказали: “Приветствовал тебя брат, митрополиту кланялся, приветствовал Лазаря (тысяцкого) и всех киевлян”. И сказали киевляне: “Говорите, с чем вас князь прислал”. Когда послы передали дело, то киевляне сказали: “Радуемся, что Бог тебя избавил от великого предательства; идет за тобою и с детьми”.

Но один человек сказал: “За князем своим мы с радостью пойдем… но тут Игорь, враг нашего князя, сидит в монастыре; убьем его и пойдем к Чернигову за своим князем”.

Тщетно князь Владимир, митрополит и двое тысяцких противились; пагубное предложение увлекло толпу. – В Новгороде предложение и дерогация законов на вече принадлежали посаднику, который обычно и был председателем веча.

При постановке решений требовалось единогласие (“единым устами” или “единодушно”); в действительности (фактически) под единогласием скрывалось подавляющее большинство; но в принципе требовалось единогласие (как показывает аналогия польского сейма).

При равном распределении партий происходит физическая борьба и повторение собраний, пока не будет достигнуто соглашение; в Новгороде в 1218 г. после битв одного конца против других, веча по одному и тому же вопросу продолжались целую неделю, пока не “сошлись братья все единодушно”.

Права веча. Вече есть необходимая составная часть общеземской власти, ибо участие народа в государственных делах в древнее время было самым непосредственным и живым: трав есть первые чади всея пред враты граду творити веще и суды” (Слав. Восток).

Необходимость вечевой формы видна из ее всеобщности. По приведенному выше принципиальному выражению летописи, сначала новгородцы, смольняне, полочане, киевляне и “вся власти” собираются на вече, как на думу.

Согласно с этим, летописи сообщают факты вечевых собраний во всех древнерусских землях: кроме приведенных выше и других многочисленных случаев народных собраний в Киеве, Новгороде, Пскове, Полоцке, в земле Ростовской, в летописях упоминается веча в земле Волынской (1097), Галицкой (1231), Рязанской (1207) и Черниговской. Но вече достигло неодинакового политического значения в разных русских землях.

Права веча не могут ограничиваться каким-нибудь одним родом дел (например, законодательством): они, подобно правам князя и думы, простираются на всю сферу высших государственных дел управления и суда.

В сфере законодательства вечу сначала принадлежали меньшие права, чем князю и думе: в Русской Правде нет следов вечевого законодательства: но потом, именно в Новгороде и Пскове, законодательство становиться функцией только веча (см. в Псковской Судной грамоте ст. 108 о порядке составления и отмены законов).

В сфере внешней политики и в вопросах о войне и мире вечу принадлежат наибольшие права с древнейших времен. Этого требовала фактическая необходимость заручиться согласием населения для ведения войны: договор Игоря с греками в 945 г. заключен от имени “великого князя русского, и от всякога княжья, и от всех людий русския земли”. В соблюдении этого договора клялся весь народ в Киеве, крещеный и некрещеный.

В 1015 г. Ярослав в Новгороде, избив много граждан за своих варягов, получил известие, требовавшее немедленной войны с киевским князем Святополком; тогда, собрав “остаток новгородцев”, он сказал: “О люба моя дружина, юже вчера избихъ, а ныне быша надобе”… и реша новгородци: аше, княже, братья наша изсечена суть, можем по тобе борота”.

В Киеве в 1147 г. вече отказывает князю в согласии на войну против Юрия Долгорукого и вскоре охотно соглашаться воевать против черниговских Ольговичей. В Новгороде князь (Мстислав, 1179 г., – Новг. 4-я лет.) так убеждает вече идти на чудь: “братья, се обидять ны поганые, а быхом, възревше на Богъ и на св. Богородици помочь, помьстили себе и свободили быхомъ Новгородскую землю от поганых”.

Князь иногда начинает войну и при несогласии на нее веча (при помощи собственной дружины – двора и добровольцев из населения), но редко ведет ее с успехом. Войны с варварами ведутся иногда без предварительного обсуждения на вече, но с молчаливого согласия народа (вследствие полной популярности таких войн).

В сфере внутреннего государственного устройства значение веча не менее важно. О необходимости участия в призвании и смещении князей были приведены факты выше (см. в особенности случай в Киеве 1154 г., когда боярская дума напоминает новому князю, уже призванному ею, о необходимости “утвердиться с людьми в Киеве”).

В сфере судебной власти вечу первоначально принадлежало право участия во всяком суде (“пред вратами градскими творить веще суды”); судъ производился князем и боярами в присутствии народа.

И впоследствии вече (в Новгороде) судило всякие дела, на которые было обращено внимание; новгородское вече в 1290 г. судит людей, ограбивших торг. Отмена вечевого суда в Псковской Судной грамоте (см. 4: “а на вече суда не судить ни князю, ни посаднику”) указывает на предшествовавший порядок, когда суд княжеский и посадничий производился на вече.

По Новгородской Судной грамоте, за вечем оставлена высшая власть, контролирующая действия специальных судебных органов (ст. 29). Вечу принадлежит суд политический (над князем и посадниками): в 1907 г. в Киеве суд над Галицкими князьями по доносу князя Волынского предоставлен боярам и вечу.

Новгородское вече в 1136 и 1270 гг. производит формальный суд над своими князьями с изложением письменного приговора; в Новгороде же в 1141 г. производится суд и казнь посадника Якуна за измену всем вечем; 1209 г. – суд, поток и разграбление над посадником Дмитрием.

В сфере управления вече не принимает постоянного участия в ведении текущих дел, но оно участвует в назначении и смене чиновников; в 1146 г. вече требует от князя смены тиунов киевского и вышегородского (которые и сменяются); на место их назначаются тиуны по воле веча (“а се вам и тиун по вашей воли”). Ростовцы (бояре и народ), говоря в 1176 г. о своей власти над пригородом Владимиром, угрожают или сжечь непокорный пригород, или посадить в нем своего посадника.

В особенности активное участие принимает вече в военном финансовом управлении: средства для ведения войны (чрезвычайные налоги) устанавливаются самим народом на вече.

В 1018 г. в Новгороде, во время борьбы Ярослава со Святополком Окаянным, вече решает: “хочем ся и еще бити с Болеславом (польским, союзником Святополка) и с Святополком. Начаша скот (деньги) събирати от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен; и приведоша варяги, вдаша им скот” (Лавр. лет).

Падение веча и прекращение вечевых собраний. Независимо от татарского ига, были уже в древности внутренние причины для возвышния княжеской и боярской власти за счет вечевой в некоторых русских землях, что привело к раннему падению веча в этих землях. Общие же причины упадка вечевого начала заключаются в несоответствии этой формы правления обширной территории государства (см. ниже о земских соборах)[13].


[1] Из времен более поздних (середина XII в.) отметим соправительство Вячеслава с племянниками Изясдавом, а потом Ростиславом. В 1146 г. киевляне избрали князя Игоря Ольговича и целовали крест: “оже под Игорем не льстити и под Святославом” (Ипат, лет.), братом Игоря. И тот и другой – князья киевские.

[2] Начиная с середины XII в. род князей Рюриковичей так размножился, что правильные счеты кровного старшинства сделались невозможными, а потому уже тогда начинается искусственное определение степени родства – “возложение старшинства”, возвещение кого-либо по договору в старшие братья. Подобное явление и теперь общеупотребительно в больших сложных семьях русского народа.

[3] Употребляемый иногда термин “княжеская дума” не соответствует предмету; княжеской думой можно назвать совет князей (на их съездах).

[4] Профессор Сергеевич посвятил особый том своего важного труда (Рус. юр. др. II. Вып. 2) «советникам князя», именно «княжеской думе», «Московской государевой думе» (и «духовенству») с целью доказать, что таких учреждений совсем не существовало.

Почтенный ученый рассуждает так: «Существование княжеской думы с древнейших времен нашей истории не подлежит ни малейшему сомнению. Памятники постоянно говорят о думе князей с мужами, боярами, духовенством, городскими старцами и т.д.

Но… была ли княжеская дума постоянным учреждением, с более или менее определенным составом и компетенцией, или это только акт думания, действие советывания князя с людьми, которым он доверяет? В литературе господствует первое мнение; тем не менее справедливо только второе» (с. 337)…

«Думцев избирает сам князь и, вследствие этого, состав их определяется его доброю волею; воля же князя определяется его пониманием окружающего, которое, в свою очередь, определяется вкусами князя, его привычками, способностями и т.д.» (с. 347).

Итак, дума княжеская есть «акт думания» того или другого князя с кем бы то ни было: с женой, любимцем своим, с целой дружиной, а иногда «со всем народом» (с. 347). «Князь мог действовать и помимо воли своих вольных слуг» (с. 349).

В ряде случаев совещаний князя с людьми, к которым он именно на этот случай обратится (он мог и ни к кому не обратиться), мы не только не имеем перед собой учреждения даже с наименее определенным составом и компетенцией, но и ничего правового.

Однако, тот же автор говорит нам и следующее: «Княжие мужи и бояре составляют высший класс служилых людей, переднюю дружину князя. Эти лучшие служилые люди и суть обыкновенные думцы князя. Понятно почему. Давать советы могут только опытные в делах люди, а такими были «старшие» или «передние мужи».

Согласно этому нормальному порядку вещей, сложилось и общественное мнение относительно того, кто должен быть советником князя. Это должны быть пожилые, опытные люди, старые и верные слуги князя» (с. 345–346). Таким образом, состав думы оказывается определенным.

Мы предпочитаем это последнее мнение, как вполне согласное с источниками; оно притом необходимо получается при применении того общепринятого методологического приема (который рекомендован, между прочим, и проф. Сергеевичем; см. в его «Лекциях и исследованиях» отдел об обычном праве).

Учреждений, снабженных регламентами, как известно, не было в древности; тогдашние «учреждения» установляются обычным правом. При распознавании же обычного права общепринято считать таковым ряд однообразных явлений, повторяющихся более или менее продолжительное время, а затем признанных современниками, как нормальный порядок, долженствующий быть.

Обращаясь к думе, видим, что «памятники постоянно говорят о думе князей с мужами, боярами, духовенством, городскими старцами», что этот порядок признан «нормальным» со стороны общественного мнения и считался обязательным («должен быть»).

Получаем вывод несомненно правильный: дума есть учреждение в смысле обычного права, с компетенцией и составом не вполне определенными (как и все древние учреждения).

Применим этот метод к другим учреждениям древности, а именно — к вечу: ряд случаев народных собраний, занесенных в летописи, давно обобщен, и получилась идея учреждения (никем не регламентированного). Однако, обязан ли был князь совещаться с народом?

Конечно, нет. Проф. Сергеевич говорит, что князь мог совещаться с боярами, целой дружиной, иногда «со всем народом»; очевидно, вече в этом отношении совершенно уравнивается думе. Это и правильно. Обязан ли князь слушаться решений веча?

Опять нет: в 1147 г. киевское вече отказало князю воевать с Юрием, а князь пошел войной и набрал из того же народа много добровольцев. Имело ли вече определенный состав? Также нет. Это — «люди без всяких ограничений» (Рус. юр. древн. Т. II. Вып. 1, 52).

По крайней мере были ли это «людие» одного какого-либо города? Нет, всякие; и горожане, и пригорожане; последние и в старшем городе, и у себя дома. Собиралось ли вече в известное время и в известном месте? (Там же. С. 55–60). Требовалось ли какое-либо число (минимум) собравшихся для законности веча?

Нет; «оно считалось состоявшимся при всяком наличном числе, достаточно многочисленном» (Там же. С. 60). Соблюдался ли какой-нибудь порядок при совещаниях? Нет; «вечевые думы должны были представлять иногда весьма шумные и беспорядочные сборища» (Там же. С. 62); председателя у них нет. — Была ли какая-нибудь определенная компетенция у веча?

«Народ может привлечь к своему усмотрению всевозможные вопросы общественной жизни» (Там же. С. 73). Всякая попытка различить законные веча от противозаконных сборищ осуждается (Там же. С. 97 и сл.).

Ниже мы увидим, что такая яркая картина бесформенности и беспорядочности веча не вполне согласна с действительностью, но все же вече (как и дума) в значительной степени было бесформенно.

Между тем вече признано (и честь этого признания принадлежит, между прочим, проф. Сергеевичу) государственной властью, конкурирующей с князем, а иногда (в Великом Новгороде и Пскове) превышающей власть княжескую.

За что же столько снисходительности к одному учреждению и такая строгость к другому — подобному? «Думцев избирает сам князь»; но и в сенат, и в государственный совет, и в палату лордов членов назначают государи.

По древне-германскому праву de minoribus rebus principes consultant, de majorbus omnes. Старейшины (principes, majores natu, seniores) у поморян и других западных славян составляли древнейший совет, служащий первым объединительным учреждением отдельных общин в одну землю.

Таким образом, совет старейшин имеет громадное значение в истории образования государств, — значение более важное, чем последующая его роль при княжеской (или королевской) власти, хотя и позднейшее значение его в государственном устройстве классических и новоевропейских народов немаловажно (γερουτία, senatus, витенагемот).

[5] Хотя в Новгороде даже во второй половине XII в. сохранились дружинные термины в наименовании боярства (в 1166 г. князь Ростислав, прибыв из Киева, позвал на совет — «поряд» — в Луки новгородцев: огнищан, гридь и купцов вящих), но надо полагать, что там уже с древнейших времен дружинный элемент имел весьма ничтожное значение в местном боярстве.

В 1118 г. «приведе Володимир (Мономах) с Мстиславом (сыном его — князем Новгородским) вся бояры Новгородьскые Кыеву и заведя я к честьному хресту и пусти я домов, а иные у себе остави; и разгневася на ты, оже то грабили Даньслава и Ноздрьчю, и на сочкого на Ставра, — и затоци я вся» (Новгор. 1-я лет.).

Из этого факта следует: 1) что все бояре новгородские были не дружинники князя, а люди земские; 2) что, по мнению Мономаха, они (а не вече) составляли действительную силу Великого Новгорода (он их приводит к присяге, из них избирает заложников и их карает за самоуправные действия новгородского веча).

В приведенном сейчас факте 1166 г. князь Ростислав вызывает на совет в Луки всех бояр (огнищан и гридь) и некоторых лучших купцов (последних, как депутатов веча).

[6] Число бояр, участвующих в совещании, в памятниках обыкновенно не отмечается; числа, обозначенные в Русской Правде, отнюдь не могут дать точных указаний; при съезде трех князей Ярославичей в одном случае было 5 советников, в другом — три; по этому поводу проф. Сергеевич говорит: «На каждого князя приходится в первом случае 1/3, во втором по одному советнику» (С. 465).

Если бы дело обстояло всегда так, то мы получили бы невероятную картину нижеприведенного случая заседания думы во Владимире Волынском: «сидяху около его (князя) дружина», т. е. князя окружал один или полтора человека.

Князья съезжались на съезд из своих довольно отдаленных городов; было бы удивительно, если бы они влекли за собой всю толпу своих бояр. Достойно внимания, что они и в этом случае не обходятся без советников-бояр и везут с собой хотя по одному, и что эти бояре именуются наравне с князьями, как законодатели.

Бояр в каждой земле было немало, ибо боярами признавались (со времени слития дружины с земством) высшие слуги-землевладельцы, число которых в каждой земле могло быть значительно (хотя и не «весьма»: частное землевладение едва начало развиваться в XI и XII вв.).

В земле Галицкой князья Игоревичи при одном случае избили 500 бояр; сверх того, осталось их немало и после такого избиения (см. ниже). Но все эти сотни именуются боярами.

Никто не возьмется утверждать, что все они когда-либо могли собраться в одно заседание, хотя собрания их в больших массах несомненны; в той же Галиции в 1226 г. все бояре, напуганные ложным слухом о новом предполагаемом избиении их, всей толпой удалились в горы, откуда и вели переговоры с князем (припомним пример и Новгородского сената).

Но может быть эти массы только бояре-землевладельцы, а отнюдь не «бояре думающии»? Из истории борьбы галицких бояр со своими князьями видно, что ожесточенная вражда ведется из-за нарушения прав боярства («насилья»). Каких же? Землевладельческих?

Нет, основная причина борьбы определенно указана летописью: князь Владимир «думы не любил с мужами своими», — вот почему «мужи Галицькии недобро живут с князем своим», inde irae. Само собой разумеется, что при ежедневном фактическом думании может участвовать незначительное меньшинство их.

Многие живут в своих «селах боярских», другие идут в военные походы и в посольства; большая масса их рассеяна по пригородам для кормления и управления («а дружина ти по городам далече»). Полагаем, что во всех этих случаях никто не «обходил прав» бояр.

Права думцев оставались за ними подобно тому, как право каждого «свободного жителя волости» участвовать на вече старшего города оставалось за ним (см. Рус. юр. др. II. Вып. 1, 36), хотя 9/10 таких жителей более-менее не имели случая во всю жизнь свою присутствовать на таком вече.

[7] Факт приводится не как “случай совещания с боярской дружиной” (см. “Рус. юр. др.”, II, вып. 3, стр. 464, прим.), а как доказательство связи думы с вечем.

[8] Термины древнего языка весьма растяжимы по смыслу: так, титул “князь” в польском языке прилагается к епископам; отсюда не следует, что епископ есть носитель княжеской власти; слово вече Wiece в том же языке означает судебное собрание и самый суд; отсюда нельзя заключать, что древнее вече вообще ограничивается судебной функцией; в западнорусском языке XVI в. словом “вече” именуется копа, т.е. сходка нескольких соседних сельских общин для производства следствия и суда.

В древнерусском языке вечем (от слова “вещать”) называется всякая сходка явная н тайная, на площади и по дворам, в пригородах и старшем городе; нет сомнения, что и волостные сходки (сельские) именовались так же (судя по приведенному сейчас наименованию вечем копы).

О каком именно из этих предметов говорит (и должна говорить) истории права? Разумеется, в истории процесса она должна упомянуть о вече как судебном собрании, в истории управления не может обойти пригородного веча; едва ли ей нужно иметь дело с вечем в смысле сходбищ народа, которые могли не иметь никакого отношения к делам общественным.

Когда же наука истории права касается веча, как формы верховной власти, конкурирующей с княжеской властью и простирающейся на все государство, то она должна точно обозначить, применяется ли это понятие к пригородному, волостному или судебному вечу.

Если пригородное вече совершенно равняется вечу старшего города, то значит, пригороды суть государства, а равно и волости, и даже каждое село, где (предположительно) также были сходки.

Надо не упускать из виду тесного историко-юридического значения предмета, каковым естественно окажется лишь вече старшего города что и утверждается числом фактических указаний летописей и принципиальными выражениями современников (см ниже). Приведенным определением веча, между прочим, исключается из понятия веча тайное совещание отдельных групп граждан по домам.

Разумеется, правительственная власть может совершать свои действия в тайне; даже бывали особые учреждения вроде венецианского совета 10 и русского верховного тайного совета; но если речь зашла о всенародном собрании (каковым и было вече), то весь народ от народа утаиться не может; учреждения, делающие дела в тайне, состоят из единиц, самое большее – десятков лиц.

Те случаи, когда кучки граждан собираются по домам, нельзя считать вечем, даже если летопись и назвала их так. Можно сказать, что здесь имеется в виду тайна от князя, но целое народное собрание не могло быть тайной ни для кого; утаиться могли немногочисленные группы, собиравшиеся отдельно по домам, но это не народные собрания.

Этими замечаниями о слове “вече” отнюдь не предрешается вопрос о различии законных и незаконных народных собраний. Мы полагаем, что наши летописные факты не дают нам оснований устанавливать такое различие (хотя бы в принципе оно и было возможно, даже при такой вражде к формальности, какую обнаруживает Древняя Русь). К мнению Неволина мы никогда не примыкали (см. доп. Е).

[9] Возведение веча старшего города в значение общеземской власти явилось результатом необходимости, именно невозможности собирать для решения дел всех граждан земли из местностей, иногда весьма отдаленных; этим нисколько не отнято право у жителей пригородов и волостей присутствовать (когда они могут) на вече старшего города в качестве полноправных членов.

Но если бы вече было собранием жителей всей «волости» (т.е. земли), то решение, состоявшееся в одном старшем городе, без всякого участия жителей пригородов, было бы не обязательно для этих последних; на деле же господствовал обратный принцип («на том и пригороди стануть»).

В этом именно смысле участие пригорожан не необходимо (не для них, а для законности веча). Если бы на вече не было ни одного пригорожанина, то тем не менее решение веча могло состояться и было обязательно.

Относительно участия пригородов в политической жизни государств можно сделать еще одно предположение: общеземские дела решались отдельно вечами всех городов (старшего и пригородов), — вопрос, решенный в одном городе, тотчас же решается в другом, в третьем и т.д.

Любопытно знать, что же воспоследует, если веча всех городов дадут противоречивые постановления? Разумеется, вопрос можно решить войной между ними; но это будут уже отдельные государства, а не части одного государства.

Нечто подобное, повидимому, произошло в Киевской земле в 1146 г.: киевское вече избрало князем Игоря Ольговича; но затем явился новый претендент — Изяслав Мстиславич; и вот белогородцы и василевцы посылают к нему с заявлением: ты наш князь, а Ольговичей не желаем.

Здесь, по-видимому, пригороды перерешили вопрос, решенный старшим городом. Но дело было далеко не так: киевляне сами вскоре передумали и послали к Изяславу в Переяслав (см. Ипат. и Лавр. лет.); когда на их зов он явился за Днепром, тогда тотчас примкнули к нему и пригородцы.

Эти последние, очевидно, были недовольны избранием Ольговича: но что же они делали от времени его избрания до нового призыва другого князя киевлянами? Молчали и повиновались.

[10] На братчину в Петров день зовут полочане своего князя лестью, намереваясь схватить его. Кто же это «полочане»? Очевидно, весь город (приблизительно) собрался на годичную городскую братчину. Это собрание решило произвести важный политический переворот — сместить князя.

Таким образом собрание, составившееся для религиозного пиршества, есть в то же время вече; это же самое собрание повторило свою попытку и на другой день, причем летописец прямо назвал его вечем. Ниоткуда не известно, что братчины продолжались непременно один день.

Братчины имели официальное значение, например, пользовались судебной властью (Пск. Судн. гр., ст. 113); почему же общегородская братчина не может пользоваться именем и правами веча (особенно, с точки зрения тех, кто признает всякое народное собрание, где бы оно ни составилось, вечем)?

Известно, что боярская дума заседала и обсуждала дела с князем за пирами (см., например, в Новг. 4-й лет. под 1226 г. решение вопроса о войне или мире Суздальской земли с новгородцами и смольнянами).

Вече существовало не у одних русских; в сомнительных случаях полезно сопоставлять недостаточные русские известия с известиями о таковых же (тождественных) учреждениях у других народов: у древних германцев народные собрания (кроме экстренных) составлялись каждое новолуние и полнолуние.

Периодичность собраний у нас тем более следует допустить, что вече занималось текущими делами суда (см. ниже о правах веча). В Новгородской Судной грамоте читаем: «Если судья не оканчивает дела о земле в два месяца, то истцу взять на него приставов у Великого Новгорода, и он должен кончить тот суд перед этими приставами.

Если же в эти два месяца не указали суда докладчики (т.е. они были виной проволочки, а не судья), то идти судье с истцом к Великому Новгороду и взять приставов на докладчиков» (ст. 29).

Никак не решаемся допустить, что при каждом (довольно незначительном — свыше 2 месяцев) замедлении процесса по каждому делу (более-менее весьма неважному) истец или судья имели право созывать весь городской народ только затем, чтобы взять приставов для побуждения медлительных органов суда.

Еще менее можем допустить, чтобы судья или истец ждали случая бурливых собраний веча по политическим вопросам и тут предъявляли свои скромные требования разъяренной толпе. Считаем более вероятным, что народ Великого Новгорода собирался часто и периодически.

Об этих текущих собраниях летописи наши молчат, как о явлении обыденном; они не сочли нужным упомянуть и о таких вечах, на которых были утверждены Псковская и Новгородская Судные грамоты; они не описали бы нам и киевского веча 1147 г., если бы не событие, выходящее из ряда вон — убиение князя Игоря.

[11] При господстве обычного права законным является обычное место собраний, обычным же местом (в В. Новгороде) были св. София и Ярославль двор; то же и в Киеве. В 1067 г. киевляне, “сотворившие” вече на торговищи (на Подоле), изгнали своего князя Изяслава, который, возвратившись и заняв опять стол, “възгна торгь на гору” (Лавр, лет.), чтобы исключить повод собираться на вече вдали от княжего двора.

[12] Отсюда отнюдь не следует, что постановления такого веча незаконны; нарушение форм и обрядов не всегда ведет к признанию акта незаконным (например, совершение брака вне церкви, в силу необходимости, не есть акт нормальный, однако законный; постановление митрополитом Климента (1147 г.) без участия патриарха также акт ненормальный, но законный – см. дополн. Ж).

[13] См. дополн. З.

Михаил Владимирский-Буданов https://ru.wikipedia.org/wiki/Владимирский-Буданов,_Михаил_Флегонтович

Российский историк, доктор русской истории, ординарный профессор истории русского права в Киевском университете Св. Владимира. Представитель российской школы государствоведения.

You May Also Like

More From Author