Сколь ни просто на первый взгляд кажется правление самодержавное, но, когда оно смешано с разными установлениями монархическими и покрыто формами, к другому порядку вещей принадлежащими, состав его делается многосложен и разрешить его на первые его стихии не есть дело удобное.
Первое начало власти в России весьма, кажется, просто. Государь, соединяющий в особе своей все роды сил, единый законодатель, судия и исполнитель своих законов, – вот в чем состоит на первый взгляд вся конституция сего государства.
Но когда рассматривают образ, коим верховное сие начало действует, и средства, коими оно силы свои распределяет и приводит в упражнение, сия простота первого понятия исчезает и на месте ее являются разные системы управления, к разным началам принадлежащие и никакой между собой вещественной связи не имеющие.
В самом деле, каким образом определить взаимные отношения первых государственных мест: Совета, Сената, Комитета и министров? В чем состоят существенные их различия между собою? Какую степень власти каждое из них имеет? Какой род дел каждому из них присвоен? Разрешение всех сих вопросов одно может обнаружить истинный разум настоящего правления в России.
И, во-первых, очевидно, что ни одно из сих мест собственной политической силы не имеет: все они зависят и в начале и в конце, и в бытии и в действии их от единой воли и мановения силы самодержавной. Следовательно,
второе: ни одно из них телом политическим, а тем менее законодательным, признано быть не может;
третье: ни прав, ни преимуществ, свойственных государственным установлениям, в отношении к первому их началу иметь они не могут;
четвертое: различия существенного (constitutive) между собою они не имеют, ибо различие сие может быть только двояко: 1) в предметах и 2) в правиле действий. Но предметы во всех сих местах одинаковы. Сенат занимается теми же ветвями полиции, экономии суда, какие вносятся в Совет и к министрам. Правило действия в них также одинаково: все они или соображают дело с законом, или, когда закона нет или по обстоятельствам кажется он неудобен, представляют мнение свое о новом установлении. Все различие состоит только в разности канцелярского обряда, но нет нужды доказывать, сколь различие сие маловажно.
Правда, что Сенат отличается тем от прочих мест, что действие его считается публичным и что он имеет власть повелительную, а действие прочих мест есть действие, внутри кабинета государева совершающееся, и к исполнению непосредственно не исходит; но приметить должно: 1) что Сенат ничего не может повелеть своим именем. Указы, от него исходящие, не суть его указы, но императорского величества, через него только идущие; 2) министры могут и во многих случаях должны мимо его прямо в губернии посылать указы, кои впоследствии вносятся к нему только за известие; 3) обязанность публиковать указы есть обязанность полицейская, и всякое низшее место именем государя то же бы самое могло сделать.
Итак, единое понятие, которое можно себе сделать о государственном управлении в России, есть следующее:
Верховное начало в России есть государь самодержавный, соединяющий в особе своей власть законодательную и исполнительную и располагающий неограниченно всеми силами государства.
Начало сие не имеет никаких вещественных пределов. Но оно имеет некоторые умственные границы, мнением, привычкою и долголетним употреблением постановленные в том, что власть сего начала не иначе приводится в действие, как всегда единообразным порядком и установленными формами.[1]
Сей порядок, коим власть государя изливается к народу в законодательстве и в частях управления, вмещается разными отделениями в Сенате, Совете и Министерстве.
Но три сии установления, имея каждое свою степень необходимости и служа некоторым умерением власти и точкою соединения народному мнению, по недостатку связи их между собою, по неточному разграничению их предметов, по разнообразности и несовершенству их форм в существенном отправлении дел великие представляют неудобства.
Неудобства сии умножаются, когда установления сии рассматриваются в отношениях их к местам губернским.
Система губернского управления по необходимости связана с системою управления государственного так, как средина связана с началом. Сколько бы первая ни была сама в себе совершенна, но, стоя под влиянием второй, она по необходимости должна расстроиться.
Из сего следует, что усовершение губернского управления не может быть без усовершения управления государственного. Здесь припомнить должно то, что сказано вообще о системах управления, кои составляются по частям и не по одинаковому плану.[2]
Каким образом можно приступить к усовершению системы государственного управления?
Надобно только сравнить образ управления монархического с управлением, ныне в России существующим, чтоб удостовериться, что никакая сила человеческая не может сего последнего превратить в первое, не призвав в содействие время и постепенное всех вещей движение к совершенству.
В настоящем порядке вещей мы не находим самых первых элементов, необходимо нужных к составлению монархического управления. В самом деле, каким образом можно основать монархическое управление по образцу, выше нами предложенному, в стране, где половина населения находится в совершенном рабстве, где сие рабство связано со всеми почти частями политического устройства и с воинскою системою и где сия воинская система необходима по пространству границ и по политическому положению?
Каким образом можно основать монархическое управление без государственного закона и без уложения?
Каким образом можно постановить государственный закон и уложение без отделения власти законодательной от власти исполнительной?
Каким образом отделить власть законодательную без сословия независимого, ее составляющего, и без общего мнения, его поддерживающего?
Каким образом составить сословие независимое без великого и, может быть, опасного превращения всего существующего порядка – с рабством – и без просвещения?
Каким образом установить общее мнение, сотворить дух народный без свободы тиснения?
Каким образом ввести или дозволить свободу тиснения без просвещения?
Каким образом установить истинную министерскую ответственность там, где отвечать некому и где и ответствующий и вопрошающий составляют одно лицо и одну сторону?
Каким образом без ответственности могут быть охраняемы законы в исполнении?
Каким образом может быть обеспечено самое исполнение без просвещения и обилия в исполнителях?
Все сии вопросы разрешить нужно прежде, нежели можно с некоторою основательностью предположить возможность превращения настоящего порядка в монархический.
Я смею быть уверенным, что они неразрешимы и что одно время разрешить их может.
Итак, вопрос об усовершении настоящего управления в России не в том состоит, каким образом можно превратить его в истинное управление монархическое, но в том, каким образом составить образ управления, который бы соединял в себе следующие свойства:
1) Он должен быть весь расположен на настоящей само с державной конституции государства, без всякого раздела власти законодательной от власти исполнительной.
2) Он должен сохранить и усилить народное мнение, власть сию ограничивающее не в существе ее, но в форме ее действия.
3) Он должен сколь можно быть приближен к образцу монархического управления, выше изображенного.
4) Он должен содержать в себе разные установления, которые бы, постепенно раскрываясь, приготовляли истинное монархическое управление и приспособляли бы к нему дух народный.
Сии четыре свойства суть столько существенны предполагаемому в России управлению, что всякий порядок вещей, им противный или их в себе не вмещающий, должен быть отвергнут яко ложный и неосновательный.
Какие части управления могут прежде всего быть исправлены?
Прилагая свойства, выше приведенные, к порядку, ныне существующему, мы находим, во-первых, что в некоторых частях своих представляет он более удобности к усовершению, нежели в других.
Здесь припомнить должно то различие, какое выше было поставлено между временными учреждениями (регламентами) и законами, и что некоторые части управления, как-то: полиция и экономия, действуют всегда на правиле учреждений, а суд утверждается на законе.
Учреждения наши, конечно, недостаточны, но их можно усовершить и исправить. Но исправить гражданский и уголовный закон скоро почти нет никакой возможности, ибо:
1) Не только в России, но и нигде в Европе нет еще правильной теории ни гражданского, ни уголовного закона. Сия часть законодательства доселе была и ныне есть предмет учености, исторических разысканий и, можно сказать, глубокого педантства; дух истинной аналитики к ней не прикоснулся. Юрисконсульты спорят еще и поныне о точном понятии закона, об определении прав и обязанностей, о категорическом разделении преступлений, о разграничении дела уголовного от дела гражданского, и, чтоб все сказать одним словом, они спорят о самом понятии справедливого и несправедливого, о самых первых началах сего знания. Не ум обыкновенный, но разум творческий – гений – должен решить сей спор и положить лучшие основания сей науки и, может быть, переменить самый язык ее и уничтожить варварские ее формы.
Можно с некоторою основательностью предполагать, что мы стоим при самом рождении лучшей теории гражданских и уголовных законов. Никогда в Европе не занимались сею наукою с таким вниманием, как ныне; лучшие умы обратили на нее свои разыскания, и, может быть, не пройдет десяти лет, как мы увидим в сей части политических понятий важное превращение.
2) Настоящее положение России дает ей всю удобность ожидать сего превращения: если бы и существовала в Европе система добрых законов в сей части, она не могла бы у нас скоро приведена быть в действие, ибо правый суд по необходимости предполагает не только просвещенных судей, но просвещенную публику, искусных законоведцев, знающих стряпчих и методическое сей части учение; без сего самая лучшая система судоведения произведет одно только вредное действие новости. Но что сделало доселе правительство в России, чтоб приуготовить добрых судей, чтоб окружить их здравомыслящею публикою, чтоб просветить их советом судоведцев? Где установления, в коих юношество наше образуется по сей части?
Может быть, в одной России судьи творятся одною волею и приказанием правительства, и человек, едва по слуху знающий о законе, о праве, об обязанности, вдруг по слову власти становится органом закона и решителем всех споров о праве и обязанности. Какая система законов может устоять против таковых исполнителей?
3) С некоторого времени вошло у нас в обыкновение все недостатки управления слагать на несовершенство наших законов[3]. Не быв в пользу их слепо предубежденным, можно, однако же, быть уверенным, что сие мнение весьма несправедливо.
Вы жалуетесь на несовершенство ваших законов уголовных и гражданских, – можно бы было возразить сим цензорам, столь скорым, столь готовым давать советы правительству, – но измерили ли вы вредное влияние прочих частей управления на сию ветвь законодательства? Определили ли, до какой степени недостаточной и несвязной ваша полиция затрудняет течение суда, попущая преступлениям стареться без следствий, представляя следствие без обстоятельств, теряя обстоятельства временем, небрежением и недостатком исполнителей? Каким образом на пространстве 500 или 600 верст земский исправник, для куска хлеба из бедных дворян выбранный, с подобными ему нищими заседателями может привести закон в уважение, пресечь насилие на месте, предохранить собственность от похищения и тем отвратить разорительные тяжбы? Каким образом в государстве, где земляные владения по большей части не обмежеваны, где права и на обмежеванные еще не удостоверены, где вся экономическая часть в крайнем беспорядке и упущении, могут быть тяжбы не многочисленны и не запутанны? Каким образом закон может действовать, когда не поддерживается разумом и просвещением исполнителей и когда исполнители сии еще необразованны? Познали ли вы, до какой степени судье трудно быть честным там, где нет общего мнения, где нет публичности в деяниях суда, нет ответственности, нет совету, нет способов учения, и, наконец, чтоб все заключить в одном слове, где самый текст закона известен только по секретарским письменным тетрадям, от одного к другому переходящим и нигде в порядок не приведенным? Исправьте все сии несовершенства, суду побочные и от других частей управления зависящие, тогда рассуждайте о действии наших законов.
Вы жалуетесь на продолжительность и запутанность наших судебных форм и обрядов; но где они не таковы?
Раскройте Прусское Уложение, вы найдете в нем следующие понятия о законах, в Германии существующих:
Voila malheureusement quelle est encore de nos jours en Allemagne l’administration de la justice:
1) Toutes les defectuosites de la compilation confuse du corps du droit romain subsistent telles qu’elles ont ete rapportees.
2) Le desordre qui resulte des differentes interpretations que les commentateurs donnent aux lois, aussi bien que des reponses et des decisions des jurisconsultes, dont le public est tous les jours surcharge, subsiste pareillement, et rend, le droit incertain et arbitraire.
3) La contrariete du droit romain avec celui de L’Allemagne est encore le meme, et quelques docteurs modernes n’ont fait qu’augmenter la confusion et l’embarras, en renouvelant et recher-chant, de leur propre autorite et sans necessite, les lois et coutumes anciennes des etats de Г empire.
Il s’est trouve dans notre siecle et le precedent plusieurs savans distingues par leurs lumieres et par leur probite, qui ont senti parfaitement tous ces desordres et qui ont souhaite par cette raison que Ton pensoit enfin a une bonne reforme de la justice.
Il s’en est meme trouve plusieurs qui ont donne au public des projets d’un nouveau code du corps de droit.
Les empereurs d’Allemagne eux memes ont fait propose diverses fois dans les dietes la reformation de la justice et exige des etats qu’ils donnassent leurs avis a ce sujet. Mais toutes les deliberations et les resolutions de l’empire n’ont en vue que de mieux regler la procedure et de corriger quelques abus introduits dans le tribunal de justice de l’empire. On n’y a pas pense former un droit general et certain.
Quelques etats de l’empire ont fait dresser a la verite de certains corps de droit, parmil lesquels ceux de Saxe, de Magdebourg, de Lunebourg, de Prusse, du Palatinat, du Wurtemberg meritent surtout des eloges: mais aucun des ces corps de droit ne forme un droit universel et ne renferme toutes les matieres du droit. lis ne sont pas non plus reduits en forme de systeme et ne contiennent pas sur chaque sujet des principes generaux. On se contente dans la plupart de regler la procedure et de decider des cas douteux, par rapport auxquels les docteurs n’etoient pas d’accord.
Загляните в судебные законы Англии, вы найдете следующее о них изложение одного из славнейших их юрисконсультов:
Veut on croire en effet que le code civil et criminel d’un peuple, qui a une constitution si superieure a toutes les autres, ne soit qu’un amas de fictions, de contradictions et d’inconsequences? Le droit anglais, corame tout autre systeme de lois forme successivement, par agregation et sans aucun plan, se divise en deux parties, les statuts et la loi commune, ou la coutume. Les statuts, с a d. les actes du corps legislatif, rediges avec une grande attention pour les circonstances et pour les interets de l’Angleterre n’ont pu avoir aucun egard au bien-etre de ces pays dont l’acquisition n’etoit pas raeme prevue. La loi commune, с a d. la loi non ecrite, resultat de coutume, mele a quelques principes d’une valeur inestimable une foule d’incoherences, de subtilites, d’absurdites et de decisions purement capricieuses. II est impossible de croire, que dans cet ouvrage fantastique on est eu en vue le bien-etre d’aucun pays. Quant a la variete des procedures devant les divers tribunaux, aux longueurs, aux formalites, aux embarras aux fraix enormes qu’elles entraiinent, c’est un autre chapitre dont il est impossible de presenter les details. Qui le croiroit? Cette masse d’absurdites n’est point une production de l’ancienne barbarie, mais des raffinemens modernes.
Но отчего в других государствах недостатки законов не столь ощутительны, как у нас? Оттого, что там закон, хотя несовершенный, но с точностию обеспечен в исполнении; оттого, что там есть просвещенные исполнители; оттого, что там судьи учатся, а не творятся; оттого, что прочие части управления пособляют, а не затрудняют действие закона; оттого, наконец, что добрая монархическая конституция покрывает множество частных недостатков.
Из всего сего должно извлечь следующие последствия:
1) Правительство должно обратить внимание на те части управления, которые в настоящей конституции России могут восприять усовершение.
2) Части сии суть полиция и экономия.
3) С усовершением сих частей часть правосудия сама собою исправится, ибо она подавлена теперь по большей части их несовершенствами.
4) Не переменяя системы уложения и не ища идеального в вещах совершенства, можно сделать важные в сей части поправления некоторыми общими установлениями.
По всем сим замечаниям в общем начертании системы управления часть суда оставлена в настоящем ее составе и очищена только от смешения, в коем доселе она находилась.
[1] Припомнить здесь должно, что Юм твердость английской конституции полагает в привычке, в духе, в образе мыслей народа.
Сколько ни ничтожен кажется Сенат в настоящем образе бытия его и сколько невероятным кажется, что течение дел, основанное на единстве министерского управления, было бы несравненно успешнее, но можно быть уверенным, что совершенное уничтожение сего места изгладило бы с собою и самую тень монархической свободы в разуме народном. Многочисленное сословие, древность и формы могут быть весьма вредны течению дел, но они имеют всегда нечто священное и столько уважительное в глазах народа, что и самое правосудие будет ему подозрительно, если оно не будет изливаться сообразно общему его о вещах понятию.
[2] Учреждение Министерства есть, конечно, важный шаг к лучшему устройству управления, но он есть первый шаг, а чтоб достигнуть к совершенству, надобно сделать первый, и второй, и третий, и так далее, ибо совершенство никогда не достигается одним приемом. Надобно только идти всегда по одной линии.
[3] Здесь, как и во всем сочинении, разумеются под сим словом законы уголовные и гражданские.
