Давность требует особенных условий для применения ко владению: надобно, чтобы владение было с известными свойствами положительными, не имело известных свойств отрицательных, исключающих применение давности.
Эта давность имеет место там только, где есть владение, а понятие о владении у нас нельзя обобщать, распространяя оное на всякое юридическое состояние, напр., на пользование правами по обязательствам, на владение квалифицированное, не имеющее свойств безусловности.
Так, напр., совершенно невозможно говорить о применении давности к пожизненному владению, к оброчному содержанию земли, к пользованию чужими деньгами из процентов: полагать, что в подобных случаях известное состояние может превратиться в право на том же основании, на котором вотчинное владение может превратиться в право собственности с истечением давности – противно было бы первым основаниям юридической логики[1].
Когда говорим о давности, не следует смешивать давность владения имуществом, превращающую владение при известных условиях в право собственности, с давностью, погашающей всякие иски о праве гражданском. То и другое – понятия неодинаковые.
Но многие склонны смешивать то и другое, придавая понятию о давности общее, отвлеченное значение: с этой точки зрения многие делят давность, как общий институт гражданского права, на приобретающую и погашающую.
По-видимому, то и другое сливается в одно понятие, ибо в первом случае приобретается право посредством непрерывного употребления в течение известного срока; в последнем случае теряется право посредством непрерывного неупотребления в течение срока.
В том и другом случае право, с одной стороны, без сомнения, теряется: это ведет иных к предположению о том, что в обоих случаях право также приобретается. На этом основании в той и другой давности иные видят одинаковый способ приобретения прав.
На самом деле у той и у другой давности есть общее основание: всякое право гражданское должно быть известно, определено, связано с известною личностью. Неизвестность о том, кому принадлежит право, есть состояние ненормальное, не совместное с сущностью юридических отношений.
Закон не может допустить, чтобы такая неизвестность продолжалась неопределенное время, вследствие чего возникает потребность установить сроки, с истечением коих утрачивается право на иск об имуществе.
Оттого давность и употребляется преимущественно в смысле процессуального отвода или возражения против иска, но сама по себе не содержит юридического основания ни для утраты, ни для приобретения прав: даже там, где непрерывное владение превращается в собственность, это происходит не потому, что совершается переход собственности от одного лица к другому, а потому, что владелец вдруг, с наступлением известной минуты, получил возможность доказать право собственности, тогда как до тех пор не имел ровно никакого доказательства, или – правильнее сказать – получил возможность противопоставить свое владение истцу, представляющему свое право на собственность.
Итак, если со всяким сроком давности соединим безусловное понятие о приобретении права, то поневоле впадем в ошибку и станем подводить под давность такие случаи, в которых и нельзя допустить, чтобы владение обращалось в право посредством времени.
Так пришлось бы допустить, что и право залога, и право по обязательству может возникнуть тем же путем, каким возникает из владения право собственности, а это было бы противно здравому понятию о праве и о владении.
В такую ошибку впадает, напр., прусский закон, постановляя, что обязательство займа может возникнуть вследствие давности, когда предполагаемый должник в течение 30 лет платил проценты предполагаемому кредитору.
Напротив того, когда, оставив мысль о владении, обратимся к учреждению давности, погашающей право на иск, то увидим, что нет гражданского права по имуществу, которое не подлежало бы разрушительному действию этого срока.
Кто, имея юридическую способность и возможность искать о восстановлении своего нарушенного права, молчал в течение положенного срока, тот вовсе теряет право на иск.
Гражданское право здесь, в сущности, не пропадает само по себе, но пропадает главный нерв его, существенное его свойство защищать себя, требовать себе безусловного признания: противная же сторона приобретает отвод против иска, основанного на том, в чем пропущена исковая давность. Впрочем, и этот отвод не всегда получает безусловную силу. Так, по римскому праву личные иски погашались пропуском давности безусловно, но вотчинные не безусловно.
Пропустивший исковую давность терял право предъявить иск на известное только лицо, на кого ему искать надлежало, и на законных его преемников. Относительно добросовестного владельца собственник терял свое право безусловно, ибо в лице такого владельца и в свойствах его владения соединялись законные условия, при которых возможно было безусловное превращение владения в право собственности (usucapio). Погашение же права на иск могло последовать и помимо всех этих условий владения.
Собственник мог лишиться права на иск и против недобросовестного владельца (так же как и кредитор мог утратить право на иск относительно своего должника), но в этом случае существовало все-таки владение недобросовестное, которое не могло никак получить безусловную силу, и потому собственник лишался права на иск лишь относительно этого недобросовестного владельца и законных его преемников; если же имущество, каким-нибудь случаем, помимо законной передачи переходило во владение третьего лица, это третье лицо не вправе было отвести от своего владения иск прямого собственника ничем иным, как новым протечением давности: собственник не лишался права предъявить иск на такое третье лицо.
Определенная давность по владению – есть учреждение римского права, и в юридическом виде своем перенесена в новое законодательство с римской почвы, вместе с другими понятиями, взятыми из римского права. У новейших европейских народов нигде не возникало подобное учреждение самостоятельно.
Везде образовалась сама собою идея о непосредственном владении, и везде к этому владению применялась давность, но только не в определенном юридическом смысле, а в том смысле, что владение издавна, с незапамятного времени существующее, такое состояние, коему противного современники припомнить не могут, освящается временем и может служить само себе основанием.
Очевидно, что это понятие (из которого и в Риме выродилось особенное учреждение незапамятного владения, в сфере прав общественных) – это понятие далеко еще отстоит от определительного учреждения давности, – и едва ли даже состоит в прямой связи с давностью.
Но независимо от римской давности владения, повсюду у новых народов образовались, путем обычая, свои сроки, коими ограничивалось отыскание имущества. Таков, например, был известный германский срок – год со днем (Jahr und Tag, Jahr, Sechs Wochen und drei Tagen), коим ограничивались иски о движимости, и саксонский срок (31 год 6 недель и 3 дня), для исков о недвижимости.
Когда внесено было в Германию римское право, римское понятие о давности стали смешивать безразлично с этими сроками; и отсюда произошло смешение понятий, к разъяснению которых уже в последнее время направлены были усилия ученых-юристов в Германии (Unterholzner. Ausfuhrliche Entwickelung der gesammten Verjahrungslehre. Savigny. System des heutigen Rom. Rechts. B. IV и V.
Последний с особенною ясностью изложил различие между давностью и погашением иска; за ним последовала в том же направлении целая школа пандектистов. В России всего обстоятельнее развиты эти идеи в сочинении Энгельмана: Die Verjahrung nach russischem Privatrecht. Dorpat. 1867 г.).
Когда приходится у нас разрешать вопросы о давности, от неправильного о ней понятия возникают непреодолимые затруднения. На практике прибегают нередко в подобных случаях к натяжкам, которые оправдать невозможно; например, распространяют на все права понятие о владении, которое по духу нашего закона, не знающего разделения имуществ и прав на телесные и мыслимые, относится исключительно к наличному обладанию.
Применять понятие о владении ко всяким правам, и с этой точки зрения прилагать ко владению давность – возможно только в общей связи того и другого учреждения; ибо где принимается такое владение, там и для давности полагаются особенные условия; но если наше – простое, неполное и неразвитое учреждение давности прилагать ко владению не на праве собственности, то применение будет очевидно искусственное, несогласное с общею системою права, и потому неправильное.
Человек владеет землею как собственник, безусловно, хотя бы не имел законного основания праву собственности; по завещанию чужеродец получил в собственность родовое имение и владеет им 15 лет спокойно и бесспорно как собственник. К такому владению можно применять наше понятие о давности владения к приобретению.
Но вот другой случай. Жена получила по завещанию от мужа, при живых детях, родовое имение, с тем чтобы она ни продавать, ни закладывать его не могла и по своей воле передала бы его после себя тому из детей, кому заблагорассудит.
По смерти мужа она владела имением 30 лет, на основании завещания, и, умирая, оставила его дочери, мимо сыновей. При жизни ее сыновья оставались спокойными свидетелями ее владения, но по смерти начинают спор, что она, не быв полной собственницей имения, не вправе была нарушать законный порядок наследства в сем имении сыновей после отца своего.
В этом споре вопрос можно поставить двояко. У нас нередко ставят его так: умершая 30 лет владела спокойно и бесспорно правом распоряжаться по своей воле на случай смерти в имении; следовательно – приобрела такое право окончательно, и в таком виде применяют к владению 557 ст.Зак. Гражд. о давности.
Такая постановка вопроса представляется нам вовсе неправильною: вопрос сам в себе заключает противоречие. Статья 557, совокупно с 560-ю, ставит владение в соответствие с правом собственности, с тем правом, которое специально определяется 420-й статьей.
Следовательно, формула давности по нашим гражд. законам такова: 10-летнее владение имуществом ведет к праву собственности в сем имуществе. Вышеуказанный вопрос невозможно вместить в эту формулу; тогда надлежало бы признать, что умершая, владев 10 лет специальным, квалифицированным правом на имение, приобрела на оное – право собственности: вывод, совершенно не соответствующий содержанию спора, в котором речь идет не о безусловном праве собственности на имение, но о праве распорядиться на случай смерти имением, которое в полной собственности умершей никогда не состояло.
Очевидно, что противоречие будет неразрешимое для того, кто имеет в виду давность как способ приобретения права, и, напротив того, затруднение разрешится само собою, когда поставить вопрос с другой точки.
В таком случае надобно спросить: сыновья умершей, не спорившие при жизни ее против завещания, на котором основывала она право свое распорядиться по произволу имением – сохраняют ли или утратили силою давности право на иск о признании сего завещания, и, следовательно, предполагаемого права умершей, незаконным?
Тогда откроется прямой путь к разрешению вопроса: надобно определить, с какого времени право на иск существовало для сыновей открытым, – и буде они с того времени молчали 10 лет, имея законную возможность действовать, то их право на иск окажется утраченным.
По завещаниям в особенности часто встречаются у нас случаи подобных недоразумений, когда дело идет о предоставляемых завещательному наследнику и скрытых в срочном или пожизненном его владении – правах на дальнейшее распоряжение имением или на совершение по оному распорядительных действий; после смерти сего наследника открывается спор, относящийся к акту, на котором основывались такие сопряженные с наличным владением права.
Тогда начинают спрашивать: приобрел ли наследник сей продолжительным владением права, которые по акту сопряжены были с сим владением, но в нем были сокрыты, не вытекали сами собою из наличности сего владения, но открывались только в акте? Спрашивают – и, конечно, встречают величайшие затруднения в ответе на вопрос – в сущности, невозможный.
По таким вопросам, однако, нередко постановляемы были судебные решения, и притом в решениях выражаемо было такое общее заключение, что “по законам нашим неоспоренное более 10 лет право ограждается давностью точно так же, как и действительное владение” – положение, верное в оборотном смысле, то есть справедливо, что нет права на иск о частном имуществе, которое не погашалось бы давностью; нет права предполагаемого или мнимого, которое не могло бы войти в силу безусловного права, когда иск против оного становится невозможным за истечением давности (ср. Мн. Гос. Сов. 1839 г. по делу Боровского и Чунпалова, 1851 г. по делу гр. Маркова. См. еще решение о пожизненном владении в 1 кн. “Журн. Мин. Юст.” 1858 г., и разбор оного в “Архиве” Калачова 1860 г. кн. 1. Ср. Касс. р. 1875 г. N 970).
[1] Конечно, от недоразумения только произошла следующая редакция 409 ст. Уст. Гражд. Суд.: (свидетельские показания принимаются в доказательство) “когда право на недвижимое имение основывается на спокойном, бесспорном и непрерывном владении или пользовании в течение установленного законом срока давности”.
