Местные правители, ведению которых поручались отдельные волости, в древнейшее время именовались посадниками. Мы встречаем их при первых князьях по всей России. Так, киевский князь Ярополк, узнав о бегстве за море новгородского князя Владимира, сажает в Новгороде своих посадников, чем и выражается присоединение Новгорода к его киевскому княжению.
Так же поступает черниговский князь Олег; отняв у Владимира Мономаха Ростовскую и Муромскую волости, он занимает города этих волостей своими посадниками. В 1175 г. по городам Суздальской земли встречаем посадников суздальских князей Ростиславичей; а несколько ранее, в княжение их предшественника Андрея Боголюбского, города эти ведались его посадниками.
Как в лице князя суд не был отделен от управления, а управление военное – от гражданского, так же точно управление и суд были слиты в лице местных представителей его власти. Одна из главнейших обязанностей посадника заключалась в охранении власти своего князя над вверенной ему волостью.
Для защиты ее он ставил “города” и в случае нападения отражал неприятеля силой. Кроме того, находим указания на отправление посадниками суда. О посадниках, назначенных Ростиславичами в суздальские города, летописец говорит, что “они многу тяготу людям створиша продажами и вирами”: они, следовательно, судили.
Более подробные известия сохранились о суде новгородских посадников. Правительственная и судебная деятельность посадника могла быть ежеминутно прервана князем; как скоро последний приезжал в город, он вступал, обыкновенно, в личное заведование всеми делами.
Этим объясняются приведенные выше слова Владимира Мономаха: “Сам есмь створил дела… на посадники не зря, ни на бирючи…” Конечно, применение этого правила к отдельным случаям условливалось степенью личной энергии князя: одни, как Мономах, делали все сами, другие, как Вячеслав, заменяли себя посадниками даже и в таких городах, в которых имели постоянное пребывание.
Право избирать в должности посадников принадлежало князьям. Обыкновенно они назначали своих мужей. Лаврентьевская летопись сохранила следующую характеристику лиц, назначаемых в посадники: “Избра (Владимир Св.) мужи добры, смыслены и храбры, и раздая им грады”.
Храбрость и знакомство с военным делом были до такой степени необходимыми качествами посадников, что их должности нередко замещались воеводами. Так, Даниил Галицкий роздал города “боярам и воеводам”. Подобно этому владимирский князь Ярослав Всеволодович, получив от Батыя Киев, посылает туда посадником воеводу своего Дмитра.
Вследствие этого вместо посадника говорилось иногда просто “воевода”. В описании осады Галицкой волости, Звенигорода черниговскими князьями находим такое место: “И бе у них воевода, Володимир муж, Иван Халдеевич…”.
“Мужи” назначаются посадниками, обыкновенно, но не исключительно; князь был волен назначить кого хотел, и летописи сохранили примеры назначения в эти должности низших слуг князя, его детских[1].
Кроме служилых людей в должности посадника встречаются очень часто сыновья князя. По чувству естественной привязанности интересы отца никому не были так дороги, как его сыну; а потому понятно, что сыновья назначались даже преимущественно перед мужами.
Право князя назначать посадников подверглось с течением времени некоторых изменениям в Новгородской волости. Еще в XII в. новгородские посадники назначались князьями, но со второй четверти этого века встречаются случаи назначения их самим Новгородом, а в начале XIII в. новгородский посадник Твердислав, обращаясь к вечу, высказывает такое общее положение: “А вы, братье, в посадничестве и в князех вольны”.
Таким образом, с XIII в. и даже ранее новгородский посадник назначался уже не князем, а Новгородом, как и сам князь. Вместе с этим подверглось ограничению и право князя назначать посадников в Новгородской волости. Он назначает их не один, а вместе с новгородским посадником, и не из своих служилых людей, а из мужей новгородских.
Увольнение посадников так же зависело от князя, как и их определение. В источниках нет ни малейшего указания на то, чтобы посадники назначались на определенный срок; они оставались в своей должности до тех пор, пока это нравилось князю. Позднейшая новгородская история представляет и в этом отношении важное отступление.
С самого начала XIII в. мы встречаемся здесь с началом несменяемости посадников иначе, как по суду. В договорах Новгорода с князьями это начало выражалось в следующей формуле: “А без вины ти, княже, мужа волости не лишити”.
Вместе с тем как посадник новгородский из княжего мужа сделался в полном смысле слова новгородским мужем, для первого входит в употребление новое наименование. С самого начала XIII в. представители князя в Новгороде называются уже не посадниками, а наместниками князя.
Наместник, как показывает самое слово, занимает место князя, заменяет его; это тот же посадник, но на этот раз обозначенный по существу представляемой им власти, а не по действию посажения его князем.
Новое имя, потребность в котором первоначально почувствовалась только в Новгороде, мало-помалу сделалось общим термином. С XIV в. мы не встречаем более посадников: назначаемые князем органы местного управления с этого времени носят исключительно наименование наместников и волостелей.
Единовременное существование двух разных властей, наместников и волостелей объясняется указанной уже выше противоположностью города и волости как соразделения княжества. Обыкновенно наместники назначались в города и их уезды, а волостели – в волости и их уезды.
Это доказывается, во-первых, наименованиями наместников и волостелей. Первые обозначались обыкновенно по именам значительных городов, служивших нередко местопребыванием для самих князей; мы имеем наместников: углицких, белозерских, городецких, переяславских, ростовских, вологодских, кашинских, муромских, верейских, юрьевских, бежецких, московских, новоторжских, дмитровских, владимирских, устюжских, каширских, суздальских, галицких и пр.
Вторые же или вовсе не обозначались никаким прилагательным именем, напр., “наместники московские и волостели…”, т.е. волостели московских станов и волостей, или обозначались по имени незначительных поселений, составлявших правительственный центр волости; в последнем случае встречаются волостели: медушские, усольские, кинельские, колсские, или койские, тошенские, лоскомские, ворьские, пироговские, угольские, югские, шубачские, кобылинские, масленские, янгасарские, чухломские, кривандинские, клечанские, вышегородские, ведокурские, мещерские, гороховские, задубровские и пр.
Во-вторых, противоположением городских и волостных людей, с одной стороны, и наместников и волостелей, с другой, из которого видно, что городские люди живут в округе, подведомственном наместнику, а волостные – волостелю.
В жалованных грамотах это противоположение выражается в следующей формуле: “А прав ли будет, виноват ли – городской человек или волостной, и он в правде и вине наместником и волостелем”, т.е. городской – наместникам, волостной – волостелям. Еще с большей ясностью выражена эта противоположность в Судебниках.
В первом читаем: “А в который город или волость в которую приедет неделыцик с приставною, и ему приставную явити наместнику или волостелю”, т.е. смотря по тому, куда приедет: в городе – наместнику, в волости – волостелю; и во втором: “Лета 1550 месяца июня царь и вел. князь Иван Васильевич всея Руси с своею братьею и с бояры сесь судебник уложил, как судити бояром… и всяким приказным людям, и по городам наместником, и по волостем волостелем…”.
Итак, наместники ведают, обыкновенно, городами, а волостели – волостями. Но, как выше было замечено, города и волости не составляли правильного, единообразного деления Русской земли; уезды городов и волостей нередко увеличивались или уменьшались, смотря по требованиям данной минуты.
Для доставления большого содержания волостелям и наместникам несколько волостей соединялись в одну или приписывались к городу и увеличивали его уезд. В первом случае в соединенную волость назначался один волостель, во втором – в город и приписанные к нему волости назначался один наместник и одинаково ведал как городом, так и волостью, которые, несмотря на то, что утрачивали значение самостоятельных правительственных округов, продолжали, однако, называться волостями.
Как города и волости составляли соразделение княжества, не зависели друг от друга, так точно не были подчинены один другому и заведовавшие ими чиновники. Волостель пользовался совершенно независимым положением от наместника и наряду с ним состоял в непосредственном подчинении князя.
Предметы ведомства наместников и волостелей не совершенно совпадали между собой. Наместники обладали той же властью, которая прежде принадлежала посадникам: они ведали судом как гражданским, так и уголовным, и местным военным управлением. Вследствие этого наместники, так же, как и посадники, назывались иногда воеводами.
Чрезвычайно любопытное указание на это находим в договорных грамотах князей. В договоре Василия Дмитриевича с Владимиром Андреевичем, в статьях, определяющих порядок выступления в поход, читаем: “А коли ми послати своих воевод, из которых городов…”, из этого места следует, что в городах сидели воеводы, которые посылались иногда с войском в качестве его предводителей.
При отсутствии всякого разделения гражданской власти от военной нет никакой возможности допустить, чтобы рядом с этими воеводами в городах сидели еще наместники – для суда и других гражданских дел. Эти воеводы и были наместники.
Городовые воеводы, которые кроме войны ведали еще и гражданским управлением, естественно, отличались от воевод, назначаемых с исключительной целью предводительства в известном походе. Это различие отразилось и на их наименованиях: первые назывались “местными”, вторые “ратными”.
К имени местного воеводы, как наместника, присоединялось наименование от города, в котором он сидел. Как прежде посадники-воеводы строили города, так теперь это делают их преемники, наместники-воеводы. В Воскресенской летописи под 1408 г. читаем: “Повелением великого князя срублен бысть Ржева город, а воевода (вместо: а наместник) бе (при строении) князь Юрий Козельский да Юрий Васильевич”.
Таким образом, для наместника было так же необходимо знакомство с военным делом, как у для посадника. Согласно с этим должности наместников также поручались ратным воеводам, как прежде должности посадников.
Волостели, так же, как и наместники, ведали судом гражданским и уголовным. Обыкновенно им принадлежал наравне с наместниками и высший уголовный суд в душегубствах, разбоях и пр. Но иногда высший уголовный суд вынимался из их ведения и предоставлялся наместнику.
Это изъятие не устанавливало, однако, подчинения волостеля наместнику, оно только ограничивало объем деятельности первого в пользу последнего. – Что же касается до местного военного управления, то мы не имеем никаких указаний на то, чтобы оно принадлежало и волостелям.
Надо думать, что военное управление исключительно сосредоточивалось в руках наместников и что волостели не имели к нему никакого отношения. Это различие деятельности наместников от деятельности волостелей условливалось тем, что первые сидели в городах, а города и составляли центры местной обороны.
Кроме того, на наместников и волостелей возлагалась еще обязанность “блюсти” людей и некоторые другие заботы по части благоустройства, как, напр., наблюдение за исполнением рабочими людьми установленных сроков перехода от одного владельца к другому и проч.
Наместники и волостели назначались князем и оставались в своих должностях, пока это ему нравилось[2]. Выбор их, как и выбор посадников, главным образом, делался из высшего разряда слуг, из бояр, рядом с этим встречаются указания и на назначение детей боярских. Число наместников и волостелей не было одинаково: иногда назначался один, иногда несколько.
Так как в древней России при решении дел коллегиальным порядком решение по большинству голосов не было употребительно, то при назначении нескольких наместников в один и тот же город надо предполагать или решение дел с “единого”, или разделение города на участки, которые и распределялись между отдельными наместниками как особые, независимые один от другого округа.
В Москве и других городах, состоявших в нераздельном заведовании нескольких князей, каждый из соправителей назначал своего наместника. По числу соправителей такие наместники назывались иногда третниками; если в руках одного князя соединялось более одной трети, его представитель, в отличие от третчика, именовался просто наместником или большим наместником.
При князьях, как местных правителях, посадниках, наместниках и волостелях, состояли помощники. Князья, часто отвлекаемые из городов, которые они оставляли в своем непосредственном ведении, то войной, то объездом других городов и волостей, то, наконец, частным своим хозяйством, имели в этих городах особых чиновников, главной обязанностью которых было отправление суда. В древнейшее время эти чиновники назывались тиунами, позднее удерживаемый князем для себя лично суд передавался обыкновенно ведению бояр.
“Мужи” князей, которым нередко поручались весьма значительные уезды с соединением в их руках военной и гражданской власти, также нуждались в помощниках. Мы весьма часто встречаем их при наместниках и волостелях также под именем тиунов.
О военном управлении тиунов нет указаний; надо думать, что на них переносилась только одна судебная власть, о чем говорится во многих жалованных грамотах. Что же касается до пространства судебной власти тиунов, об этом предмете нельзя составить себе точного представления.
Хотя в жалованных грамотах о суде тиунов говорится в тех же выражениях, как и о суде наместников и волостелей, без всякого против них ограничения, но, так как наши древние юридические памятники далеко не исчерпывают тех предметов, которых им приходится касаться, а, по большей части, ограничиваются только краткими указаниями на то, что считается уже известным, то из этого безразличного упоминания о суде тиунов, наравне с судом наместников и волостелей, никак еще нельзя заключить о том, чтобы последние имели право весь принадлежащий им суд переносить на своих помощников[3].
Право назначения и увольнения тиунов принадлежало тем лицам, при которых они состояли: князь назначал своих, наместники и волостели – своих; но в этом последнем случае князь иногда определял – сколько должно быть тиунов при том или другом из его чиновников[4].
Хотя тиуны князя и имели много общего с посадниками, но, как показывает их имя, они назначались преимущественно из низшего разряда княжеских слуг и даже рабов. Что касается до наместников и волостелей, они были свободны в выборе своих тиунов и только по отношению к увольнению подлежали одному ограничению, впрочем, исключительно финансового свойства: они не могли менять тиунов ранее года после их назначения. Тиуны ведали судом вместо наместников и волостелей, они заменяли их, а не составляли с ними одной коллегии.
Управление финансами находилось в непосредственном заведовании самого князя. Для сбора торговых пошлин назначались им особые чиновники – мытники, таможники, пятеныцики и другие пошлинники, которые стояли вне всякой зависимости от наместников и волостелей.
Что сборщики этих пошлин не были подчинены местным правителям, видно, во-первых, из того, что всякого рода правительственные распоряжения делались князем прямо на их имя; во-вторых, собираемые ими деньги вносились самому князю или кому он приказывал; в-третьих, жалобы на их неправильные действия подавались князю непосредственно.
В памятниках говорится иногда о наместниках и волостелях как лицах, занимающихся сборами известных доходов. В этих случаях наместники и волостели являются не финансовыми чиновниками князя, обязанность которых состоит в сборе его доходов, а правителями, которым князь жаловал тот или другой доход для увеличения их содержания и которые взимали их на себя. Эти жалованные пошлины вынимались из ведения княжеских пошлинников и собирались особыми сборщиками по назначению своих местных правителей.
Хранением княжеских пошлин и даней и выдачей их по назначению князя занимались особые чиновники, которые одинаково ведали имуществом князя как правителя и его имуществом как частного человека. Первое место между этими чиновниками занимают дворские, или дворецкие, затем следуют – ключники и дьяки.
С начала XVII в. наместники и волостели вытесняются воеводами. И в княжеской России местные управители носили наименование воевод; в отличие от военачальников они назывались местными воеводами. С начала XVII в. замена воеводами наместников и волостелей делается общей. Этой перемене придают иногда слишком большое значение.
На наместников смотрят как на людей, получавших только доход от должности, но не несших никаких обязанностей; понятие о должности как об обязанности возникает будто бы только с учреждением воевод.
Что понятие должности с течением времени более и более очищается от разных примесей чисто частного характера, это верно; но чтобы должность наместника давалась только в частном интересе служилого человека, это крайность. Наместники получают доход, но определенный наказным списком, а не сколько им угодно.
Этот доход получают они потому, что несут известные обязанности: Судебники говорят о суде наместников; мы имеем правые грамоты, в которых суд действительно судит сам наместник. А, с другой стороны, и практика воеводского управления немало страдала недостатками практики наместников.
Земские люди XVII в. выставляют деятельность воевод в таком неблагоприятном свете, что и об них можно сказать, что они рассматривали свою должность нередко только с точки зрения своих личных интересов.
Воеводское управление в большинстве случаев было не единоличным, а коллегиальным. В города посылался не один воевода, а с товарищами или с дьяками. Дьяки принимали участие в воеводском управлении. Вместе со своими товарищами или дьяками воевода должен был решать дела единогласно, – им предписывалось “ведать дела вместе без всякой розни”.
Степень власти воевод не была одинакова; она была в некоторой зависимости от состава воеводского управления. Воеводы, при которых были товарищи, имели больше власти, чем те, при которых состояли только дьяки. Воеводы ведали всеми отраслями управления. Первой заботой их было военное дело.
Приезжая в город, они становились начальниками крепости и всех служилых людей: воевода имел ключи от крепости, наблюдал за исправностью стен и рвов и снабжал ее орудиями; он же наблюдал за исправным состоянием служилых людей. Кроме военных забот на воеводах лежала полицейская часть.
Воеводы должны были ловить воров, разбойников и смотреть за тем, чтоб не было опасности от огня. В видах предотвращения пожаров в это время принимали довольно оригинальные меры. В летнее время воспрещалось топить в домах печи для варки кушанья, а потому все печи запечатывались. Для приготовления кушанья дозволялось делать печи в огородах.
Но правительство заботилось о предотвращении пожаров в видах собственно казенного, а не общественного интереса. К этому заключению можно придти на основании того, что в тех городах, где не было, напр., казенных построек или пороховых складов, там не принимали и мер для предотвращения пожаров.
Воеводы должны были заботиться о том, чтобы не было беглых. Далее, воеводы были судьями; суд принадлежал им в очень различных размерах. В больших городах, куда посылались воеводы с товарищами, им предоставлялось решать дела до 100 р. и даже до 500 р.
По Уложению, воеводы, при которых не было дьяков, вовсе не могли судить вотчинных, поместных и холопьих дел, и в остальных делах давали суд только до 20 р. В решении уголовных дел власть воевод была также весьма различна; большинство не имело права приговаривать к смертной казни, но некоторым предоставлялось и это право, например, воеводам удаленных городов, куда они, обыкновенно, назначались с товарищами.
Наконец, на воевод возлагались церковная полиция и полиция нравов. Они должны были заботиться о том, чтобы духовенство исполняло свои обязанности, чтобы архимандриты, игумены и священники поучали народ, не ссорились между собой и не пили; чтобы прихожане посещали церковь и говели своевременно.
В связи с этим на воевод возлагалось преследование раскола и всяких старинных языческих обычаев: купаться в гром, смотреть на луну в день новолуния, лить олово и воск и пр. Народные игрища были также под их цензурой. Они должны были запрещать некоторые забавы: игру в мяч, шахматы и карты, пение по ночам и битье в ладони, надевание масок и качание на качелях.
В местах отдаленных, в Сибири, Казани, Астрахани, воеводам предоставлялось и расходование местных доходов на местные нужды: постройку крепостей, покупку запасов, жалованье служилым людям и пр.
Деятельность воевод подлежала контролю. Об употреблении денег они должны были представлять в Москву отчеты, которые там проверялись. Кроме неправильности в отчетах вопрос об ответственности воевод мог быть возбужден в силу неисполнения государева указа и по жалобе местных жителей.
В грамотах, в которых определяется порядок деятельности наместников, населению предоставляется не только приносить жалобы на неправильные действия местных властей, но и назначать им сроки явки к суду для ответа по этим жалобам. Понятна важность этого права: разбор судом неправильных действий властей не может быть отлагаем на неопределенные сроки.
В Уставной Белозерской грамоте 1488 г. написано: “А кому будет горожаном и становым людям и волостным обида от наместников, и от волостелей, и от тиунов, и от доводчиков, и они сами сроки наметывают на наместников и на волостелей и на их людей”.
Что касается последствий ответственности, то они не были точно определены, все предоставлялось усмотрению Государя; указы угрожают воеводам “великой опалой” и просто “опалой”.
Если деятельность воеводы наносила ущерб частным лицам, то, кроме уголовного наказания, воевода должен был вознаградить убытки, иногда вдвое. Несмотря на ответственность, злоупотребления воеводского управления были довольно часты.
Под воеводами стояли подчиненные им приказные люди. Для военных дел:
1) Осадные головы; название их показывает, что они ведали всем тем, что относится к осаде.
2) Засечные головы; в старину, при приближении неприятеля, первое дело обороны состояло в порче дорог – их делали непроходимыми. С этой целью устраивались засеки, т.е. рубили деревья и заваливали дорогу. Принятие этих мер лежало на обязанности засечных голов.
3) Стрелецкие, пушкарские и казацкие головы – они были начальниками стрельцов, казаков, пушкарей.
4) Для полицейских дел были особенные объезжие головы, которые должны были объезжать улицы и смотреть за порядком; решеточные головы должны были наблюдать за решетками, которыми перегораживались по ночам улицы.
В то время низшие органы управления не были поставлены в правильную зависимость от своих высших; низшие иногда сносились непосредственно с Москвой, обходя своего местного начальника.
Кроме этих постоянных органов были временно командируемы приказные по разным причинам. Иногда местные жители жаловались на воевод, что они не оберегают их от разбойников, что они не смотрят за тем, чтобы беглых не было, и т.п.
По таким жалобам посылались особые сыщики, которые должны были переловить всех воров, разбойников и беглых. Для переписи земель и городов посылались писцы сошного письма. В случае неисправной доставки податей из Москвы посылались сборщики.
Назначались воеводы по государеву указу. Воеводская служба была очень выгодной, “корыстной” службой, а потому всегда было много просивших воеводских мест. Получив челобитье о воеводстве, Государь обыкновенно спрашивал в Разрядном приказе, есть ли свободное воеводское место.
При определении воевод имели некоторое влияние и просьбы местных жителей: они просили иногда, чтобы Государь назначил к ним такого-то; иногда, чтобы у них оставлен был прежний воевода, прослуживший свой срок, но было при назначении и немало злоупотреблений: нередко эта должность покупалась у влиятельных лиц.
Служба воеводская была срочной, что обусловливалось ее выгодностью. Обыкновенно срок службы был непродолжителен – год, два, иногда до трех лет. Назначая на воеводство, правительство имело в виду, чтобы этой службой могли воспользоваться, по возможности, все заслуженные люди, получившие на войне раны, бывшие в плену, в осаде и т.п.
При назначении воеводы ему давался наказ, в котором определялись его обязанности. Если же воевода посылался далеко и точно определить всю его деятельность, по незнанию всех местных условий, оказывалось невозможно, в таких случаях воеводе предоставлялось поступать и по своему усмотрению.
Содержание органов приказного управления в XV и первой половине XVI в., помимо поместий и денежных окладов, которые они получали в качестве служилых людей, состояло из судных пошлин, которые были очень значительны, и из приношений жителей при приезде наместника или волостеля и затем ежегодно в три больших праздника (Рождество Христово, Светлое воскресенье и Петров день).
Размер этих приношений определялся в наказных списках. При Иване Грозном произошла в этом отношении важная перемена; она была вызвана тем, что органы приказного управления злоупотребляли своей властью и брали кормы не по указам, а гораздо больше, чем следует.
Ввиду жалоб на эти злоупотребления Иван Грозный отменил наместничий и волостелин корм; он перевел все эти повинности на деньги и приказал взыскивать их в государеву казну. Но эта формальная отмена не уничтожила веками сложившегося обычая делать приношения приказным людям. Эти приношения, теперь уже добровольные, получали воеводы и в XVII в.
Кормление перестало быть правом, но продолжало жить в нравах. Имеем указания, что правительство не только знало, что воеводы получают приношения, но само принимало это в соображение. При Алексее Михайловиче один дворянин просил о воеводстве. Царь нашел нужным дать ему место и сделал запрос Разряду: “Есть ли свободный город, где бы можно было нажить 500 или 600 р.?”
Ему отвечали, что есть такой город Кострома. Царь дал просителю Кострому. Проживши в Костроме свой срок, воевода опять обратился к Государю с новой просьбой о предоставлении ему воеводского места, говоря, что нажил всего 400 р. Государь, видя, что он брал только то, что ему добровольно приносили, а не вымогал, дал ему лучший город. Таким образом, и в Москве XVII в. быть воеводой значило кормиться.
[1] О Ростиславичах Ростовских читаем: “Роздаяла беста посадничества русским детским…” (Ипат. 1175 г.).
[2] Назначение совершалось посредством двух грамот; одна на имя наместника или волостеля, другая на имя города или волости. В последней писалось: “Се яз, князь великий. Иван Васильевич, пожаловал есми боярина своего… городом Володимером. И вы бы, все люди того города Володимера, его слушали, а он вас ведает и судит по старой пошлине, как было преж сего” (А. И. Т. I. № ПО. Ср. еще А. Ю. № 161).
Б. Н. Чичерин на с. 7 “Областных учреждений России XVII в.” говорит: “Иногда кормление, бывшее за отцами и дедами, утверждалось за сыновьями, внуками и другими родственниками и принимало характер наследственности”.
Что должности наместников и волостелей по смерти отцов передавались иногда их сыновьям, это, действительно, случалось и доказывается двумя ссылками, приведенными автором; но чтобы замещение этих должностей принимало характер наследственности, т.е. чтобы они переходили от отца к сыну в силу правил о порядке наследования по закону и, следовательно, помимо назначения со стороны князя, на это нет указаний.
[3] Ср. Судеб. 1497 г., ст. под рубрикой “О правой грамоте”, где установлен по некоторым делам доклад от тиуна к наместнику или волостелю.
[4] А. А. Э. Т. I. № 123. Тиуны наместников и волостелей, обыкновенно, называются “их” тиунами, тогда как чиновники, назначаемые князем, называются “его” чиновниками, т.е. княжескими. Кроме того, о назначении тиунов наместниками прямо сказано в Белоз. уст. гр.
